Но, видя, что муж шутки не принял, попробовала перейти в наступление:
— К тебе обязательно все твои родичи тут же, месяца не пройдет, съедутся. Кто за ними ухаживать станет? Кто готовить? Посуду мыть, простыни стирать? Кухарка да горничная? У нас прислуги всего два человека, не то что у других. Да и те едва с делами всеми управляются. Придется еще парочку заводить, а это все лишние расходы…
Сказала и замолчала, предвидя реакцию мужа на ее слова. Так и вышло. Дмитрий Иванович на глазах побагровел, губы у него задрожали, и он тут же выдал длинную тираду:
— Знаешь что, милая моя женушка, если честно, заранее знал, как ты встретишь эту новость. Ты дальше своей кухни и спальни ничего не видишь и видеть не желаешь. Того ли я ждал, когда делал тебе предложение? Я мечтал, что все у нас пойдет совместно: и семья и прогулки, и дети, и моя работа. А для тебя главное оказалось, чтоб все тебя оставили в покое и ты могла шушукаться со своими родственниками, что крадучись заявляются, когда меня нет дома. Сейчас вот нос к носу столкнулся с братцами твоими. Просил вернуться, чайку испить, так нет, спешат они, видите ли… Чем они таким заняты, что на минутку задержаться не смеют?
— Они же на службе состоят, ты ли не знаешь, — заступилась та за братьев, — тем, более ты не сказал, когда домой вернешься…
— Да ладно небылицы сочинять, — перебил он ее, — в первый раз, что ли, такое происходит? Не знала она, как же. Знать, когда поезд из Москвы приходит, большего ума не надо, глянь только на часы. Хорошо, сегодня не знала, а если я у себя в кабинете работаю, то почему же лишь спустя время узнаю об их появлении не от тебя самой, а от горничной? Неужели я так страшен и противен тебе, что боишься меня людям показывать? Чем заслужил такое отношение, скажи!
— Ты сам виноват, что вечно насмехаешься над моими братьями, а они, между прочим, достойные люди и служат при солидных должностях, а ты их вечно высмеиваешь, словно они
базарные торговцы какие, — с обидой отвечала Феозва, смешно поджав губки.
— Тебя послушать, так хуже меня никого на свете нет. Царь Ирод, да и только. А братцы твои — такие же клуши, как и сестра их, и дальше своей службы ничего знать не хотят. О чем мне с ними речи вести? О погоде разве что: ах, какой чудный вечер вчерашнего дня имел счастье быть, а вот нынче дождик с утра мочит! У нас таких любят, потому и на посты разные назначают, а у них потом каменные зады в креслах своих отрастают в башке темень непроглядная…
— Не смей так отзываться о моих братьях! Твои родственники ничуть не лучше, но я ведь и слова ни разочка дурного о них не произнесла.
— А хоть бы и сказала чего, в том большой беды не вижу, всяк свое мнение иметь может. Но у тебя-то оно не свое, а опять от братцев своих взятое. А они разве каждый по именьицу не прикупили? С чего бы это — им можно, значится, а мне нельзя? Или рылом не вышел?
— Им по чину положено, у них там достойные люди бывают, о службе говорят…
— Да тебе-то откуда о том знать? Слышала будто бы. Они ежели о чем и толкуют, то о чинах да о прибавке к жалованью, кого бы лизнуть в одно место, чтоб продвинул по службе. Вот пусть только заявятся в очередной раз, я им о том в глаза скажу, специально горничной накажу, чтоб сразу известила меня о том. Жди, устрою вам встречу, вовек не забудете…
— Ты не посмеешь!! — взвизгнула жена.
— Еще как посмею, — в лицо ей рассмеялся он, — еще и добавлю от себя, что на ум придет. Ой, представляю, как у них благообразные личики сморщатся. Значит, им можно имения иметь, а мне не по чину? — чем дальше, тем более заводился Дмитрий, срываясь порой на визгливые нотки и размахивая руками.
В это время в детской заплакал Володя, и его словно подменили: забыв обо всем на свете, он кинулся туда, оттолкнул от кроватки няньку, подхватил сына на руки и стал раскачивать, непрестанно повторяя:
— Что случилось, миленький ты мой? Пошто плакать изволим? Папенька тебя, верно, напугал, орал громко? Все, больше не стану, спи, родненький, спи дальше, я точно не буду с маменькой спорить, слышишь, спи мальчик мой…
— Вы и впрямь громко разговаривали, — не вовремя подала голос молодая нянька, которую крики Дмитрия тоже напугали. Но он так взглянул на нее, что она испуганно закрыла рот и попятилась. Мальчик же успокоился и закрыл глаза. Дмитрий положил его обратно в кроватку и на цыпочках вышел вон, успев показать няньке язык и погрозить пальцем, после чего та упала на диванчик и закрыла лицо руками, испуганно тараща глаза.
А Дмитрий Иванович, тихо ступая, прошел к себе в кабинет, где некоторое время походил вдоль книжных полок, доставая то одну, то другую книги и вновь ставя их на место. При этом он что-то бормотал, крутил головой, а потом, ни к кому не обращаясь, вполголоса произнес:
— Ох, как дурно все вышло… Хотел с ней радостью своей поделиться — и сам же все испортил… Ой, балбес, балбес, и прощения мне нету…
Потом он решительно направился обратно в гостиную, где сидела, прижав к глазам платочек, со скорбным выражением на лице Феозва, и неожиданно опустился перед ней на колени, взял руку, притянул к своей груди и тихим голосом, полным раскаянья, заявил:
— Извини, неправ был, как всегда. Ты же знаешь мою горячность, прости, коль можешь. И все, что наговорил, забудь, устал, устал ужасно и даю слово, больше никогда не стану дурно говорить о твоих родственниках. Хотя… Если честно, то и добрых слов для них не нахожу. Видишь, какой я человек: винюсь и тут же оправдание себе ищу. Ну, что молчишь?
— Да, ты не прав, — глядя в сторону, отвечала супруга, — это низко — так отзываться о людях, тем более о людях достойных и всеми уважаемых…
— Согласен, согласен. Ниже некуда. Сознаю, нет мне прощения и во веки веков не будет, — хитро заблестели его глаза, — но сейчас давай помиримся, чего камень за пазухой держать, я же признал вину…
Он подсел к жене, обнял ее и попробовал повалить на спину, просовывая одну руку ей под корсет. Но она не поддалась и, сверкнув глазами, заявила:
— Прекрати свои пошлости, я не намерена поощрять твои похоти, коль ты вдруг этого захотел. Представь, каково мне сейчас, выслушав твои несправедливые упреки? А ты намекаешь на какую-то близость. Забудь! К тому же мне нездоровится, да и пятница нынче, если ты забыл…
Менделеев поднялся, пригладил волосы, вздохнул и тихо сказал с комическим выражением на лице:
— Пятница пятится, суббота ластится, а в воскресенье за все отплатится. Ладно, будь по-твоему, а мне еще дела делать, бумаги на покупку Боблова готовить надо, чтоб в понедельник в земельную контору снести, Взяла бы да помогла мне, у тебя почерк четкий, хоть в делопроизводители иди, с руками бы взяли и оклад, глядишь, назначили. Зря такой талант пропадает.
Но Феозва, словно не слышала его, сидела, отвернувшись к окну. Он пожал плечами и вышел, прикрыв тихо за собой дверь. Потом еще заглянул в детскую и низко, этак шутовски, поклонился испуганной няньке, прижал в завершение одну руку к сердцу. А придя в кабинет, закурил, усевшись в массивное кресло, и придвинул к себе бумаги, отрешившись от всего, принялся их внимательно читать, шепча что-то себе под нос.
Глава четвертая
Уже на другой день Дмитрий Иванович попросил секретаря кафедры развезти подготовленные им документы по указанным адресам и встретился с чиновником, отвечающим за продажу княжеского имения. Неделя ушла на оформление бумаг и поиски денег в долг. Ильин тоже не подкачал и внес половину требуемой суммы. После чего им выдали на руки необходимые документы, делавшие их владельцами огромной усадьбы. Они приблизительно определили на плане, кому какая часть имения отходит. Как и договаривались, Менделеев оставил за собой земли на взгорье, а Ильин те, что оказались ближе к небольшой заводи.
При этом Менделеев задумал снести часть старых построек и взамен их выстроить все по собственным чертежам. Не забыл он и про родственников, намереваясь пригласить их на лето к себе, несмотря на сетования Феозвы. Для них он отметил на плане отдаленные от своего дома участки, где хотел бы выстроить пригодный для летнего жилья обширный флигель.
Выбрав время, он отправился на встречу с подрядчиком, намереваясь обговорить с ним ремонт и новое строительство дома для проживания и хозяйственных построек для прислуги. Этого тихого на вид мужичка он знал давно, тем более о нем шла молва как о человеке честном и на обман заказчика не способным. То был высокого роста, кряжистый мужик, судя по всему, вышедший из крестьян, носивший фамилию Игнатий Лузгин, хорошо знающий цену не только деньгам, но и своему слову. Говорил он с небольшими перерывами, осторожно подбирая выражения, пытаясь оказать впечатление на собеседника.
— Рад, ваше превосходительство, что ко мне по делу своему обратились, ценю. Постараюсь оправдать, не подвести… Строительство, оно завсегда хлопотное, за всем не угонишься, не уследишь. Надо поначалу все обговорить, подсчитать, чтоб потом каких помех не случилось. Так говорю?
Менделеев с усмешкой согласился. Мужик ему нравился, он чем-то напоминал ему сибирских работящих, выбившихся в люди крестьян, людей своенравных, привыкших все делать по- своему, но уважающих мнение чужих, знающих людей. Потому он терпеливо слушал того, не перебивая, хотя сперва хотел сходу высказать все свои пожелания и задумки,
— Перво-наперво скажите мне размер строений своих, тогда уж и прикину, сколько лесу уйдет, сколь кирпича, извести опять же…
В ответ Дмитрий Иванович подвинул ему план усадьбы, вычерченный им накануне собственноручно с указанием всех необходимых размеров и количеством необходимых материалов, Тот глянул, удовлетворенно хмыкнул и спросил, кто составлял план. В ответ Менделеев махнул рукой, мол, не так важно, и продолжал слушать.
— Пусть по-вашему будет, а там видно станет, что за лес и какого размера кирпич заготовят. Насчет извести, тут согласен, примерно так… Есть у меня знакомцы поблизости, лишнего не берут, лес у них есть, недавно сваленный, уже ошкурили, могу посоветовать, к кому за кирпичом обратиться…