Улыбка гения — страница 35 из 81

— Ну, мое дело — предупредить, а там поступай как знаешь. Гляди, как бы чего худого не вышло… — Но Менделеев вряд ли услышал его слова, а все подхлестывал ленивого мерина, упорно не желавшего переходить на рысь.

Глава восьмая

Проданного леса как раз хватило на оплату сельскохозяйственной техники, которую обещали ему поставить через пару недель. До этого он купил двух дойных коров голландской породы и вороную кобылу Галатею, а в придачу к ней и жеребца для собственных разъездов по кличке Давид. Их предстояло как-то доставить в Боблово, тем более что конюшня для их содержания была практически готова. Он опять обратился к всезнающему подрядчику Лузгину с просьбой найти людей сопроводить купленную скотину в Боблово, и вскоре к нему домой явились двое справных мужичков и заявили, что берутся за столь непростое дело. Менделеев поинтересовался, как они собираются транспортировать коров, одна из которых, по словам хозяина, к тому же стельная.

— Гнать их своим ходом никак нельзя, не выдержат дальней дороги. Можно, конечно, железной дорогой, но дело хлопотное, да и дорогое. А вы как предлагаете? — придирчиво выспрашивал он мужиков.

— Само собой, хлопотное дело — скотину везти за несколько сотен верст. Но мы вот несколько раз подряжались в Херсон и в Киев доставлять и лошадей и коровок. Хозяевам обходится в два раза дешевле, чем по железке их везти, — отвечал один с курчавой, вьющейся колечками бородкой. — Да мы могем, коль требуется и любую птицу, хоть кур, хоть гусей или там индюков дажесь в Сибирь доставить. Было бы на то желание.

— И как вы собираетесь это делать? Они ведь на телеге спокойно стоять не будут, вес у них немалый, за сотню пудов. И кормить их чем-то по дороге требуется. Я уж голову ломал и так и эдак, ничего придумать не мог, вот решил к знающим людям обратиться. Научите меня, неразумного, вашим премудростям, буду весьма благодарен…

— Все верно говорите, ваше благородие, просто так они на телеге стоять не будут, тут особой конструкции сооружение нужно, типа цыганской кибитки, сверху и с боков закрытое на случай, если вдруг дождик пойдет. Мы до всего своим умом нашли, и не сразу, но сделали пару таких повозок. Слон, конечно, в них не поместится, а скотина любая входит, и для корма еще место остается.

— А кочки, рытвины на дороге? Они же и поломать могут вашу кибитку.

— Да никогда. Я все еще не рассказал до конца…

— В секрете держите? Так понимаю? — с улыбкой спросил он смекалистых мужичков, которые все больше начинали ему нравиться. — Я ведь вас не из простого любопытства расспрашиваю. Мне иногда для работы с вокзала всякое хитрое оборудование бывает нужно перевести. Обычный ломовой извозчик без опыта одни осколки может доставить. Так что наперед хочу знать, нельзя ли и потом с вами дело иметь, коль нужда такая возникнет.

— Почему ж нельзя, мы народ покладистый, в любое время зовите, коль других заказов срочных нет, возьмемся с превеликим удовольствием и цену великую не запросим.

— Так расскажите, как коровушек моих сохранить в пути собираетесь?

— Очень просто. Видели когда-нибудь, как коней подковывают? — Менделеев согласно кивнул головой. — Жердину им под поднятую ногу засовывают, и никуда он не денется, кузнеца не лягнет, будет смирно стоять. Есть и такие, что биться начинают, тогда с ними иначе поступают, но не о том речь. У нас же приготовлены петли сыромятные, прочные, мы их под брюхо скотине подводим и крепим к стойкам по углам телеги. Ноги при том свободными оставляем, чтоб переступать могли. Но вот упасть ни в ту, ни в другую сторону у них никак не получится. А кормить и поить их на ночных остановках станем. С собой специальный помост берем, по которому коров с телег сводим. Само собой, косу-литовку с оселком, чтоб им травки подкосить на остановках, ведро под воду, мучицы мешок для прикорма. Соли с полпуда. Вот и вся амуниция наша…

— Ай молодцы, ай умельцы! — громко воскликнул Менделеев, хлопая их по широким плечам. — Вот ведь какой народ у нас в России, до всего сам дойдет и самое простое решение найдет. По рукам, согласен доверить вам дорогих коров. А уж кобылу с жеребцом, думаю, без меня сообразите, как доставить.

— Да вы не сумлевайтесь, ваше благородие, само собой, сообразим, имена только их скажите, клички, то есть. Лошадки любят, когда каждую из них величают так, как они к тому привыкли.

На том и расстались. Через две недели от Лузгина пришла телеграмма, что скот доставлен в имение в лучшем виде и им наняты доярка с конюхом и закуплен у крестьян стог сена. На другой день Менделеев помчался в Боблово, чтоб проверить и самому проследить, как разместили доставившую ему столько хлопот скотину. Все оказалось в лучшем виде, и он впервые после Аремзян выпил целую крынку собственного парного молока. Коровы мирно паслись на ближайшем лугу и никакого беспокойства от перемены места жительства не проявляли. Зато крестьяне из числа строителей жарко обсуждали качества заморской скотины, выказывая недоверие к их внешнему виду:

— Это почему же они комолые? Куда рога свои подевали? Как же их в стойло вести, если веревку некуда накинуть? Не дело…

— Да и вымя до самой земли достает, зимой поморозят его ненароком, — вторил ему другой.

— Хлопот с ними не оберешься, не то что наши исконной местной породы. Хоть и молочка иногда не больше кружки дают, коль бескормица случится или там хозяйка захворает, зато сами корм себе всегда добудут.

— А ежели волк? Чем она от него оборону держать будет?

— Так она выменем своим любого волка так приголубит, что он наутек пустится, — шутил пожилой плотник, занятый изготовлением дверных косяков.

— Одно название, что корова, она, поди, жрет за троих таких, как у нас в стаде. А где для такой быка найти? Наш так точно не совладает, куда ему на нее вспрыгнуть, не попадет… — Все дружно хохотали, веселя тем самым Менделеева, который тут же с удовольствием слушал их шутки и даже не пытался заступиться за вновь приобретенную скотину, понимая, все бесполезно. Мужики опровергнут любые его доводы, не желая отказываться от своих старых навыков и привычек.

Удивительно, но они обходили молчанием красавцев-коней, тоже пасшихся стреноженными неподалеку. Молчали, и все. Ни словечка. Ни доброго, ни плохого. Они для них как бы вообще не существовали, поскольку для работы, на их взгляд, были и вовсе неприспособленны.

Это и веселило и печалило Дмитрия Ивановича, поскольку он все яснее и отчетливее понимал, насколько кажется невыполнимой поставленная им перед самим собой задача по переустройству России. Тут хоть Всемирный потоп начнись, но мужики, а бабы вслед за ними, отнесутся к нему со своей философией и посчитают его очередным божьим наказанием за их большие и малые прегрешения. И вряд ли шевельнут пальцем, чтоб спасти себя и своих детей.

«Нет, — думал он, — тут надо, прежде всего, человека переделывать, тогда и наука сдвинется, пойдет следом, станет востребованной. А пока чего им нового ни предложили, агрегат какой или иное что, они его или обсмеют, или плеваться станут, а то и за батожье возьмутся, разломают без всякого сожаления, но ни за что не примут. И ведь забитыми их никак не назвать, взять тех же мужиков, что придумали, как скот на телегах перевозить. А надо будет, при их смекалке и на Луну доставят, ежели необходимость в том почувствуют.

Сейчас же в деревне живут пусть порой голодно, но ведь живут и не жалуются. Правда, богатым привычно завидуют, хоть и скрывают это, но считают, будто бы богатство то Богу неугодно. Кто это только выдумал? Действительно, если разобраться, то все православные святые — или бессребреники, или убогие люди, жившие не для себя, а для чего-то другого. Чаще всего ради загробной жизни. А рая на земле быть просто не может. Вот разные там революционеры и смутьяны исподволь, а то и впрямую подзуживают их подняться против богатых людей, поделить все меж собой и жить дальше, как раньше жили. Добром все это не кончится. Им дай всем по мешку золота, и что они с ним сделают? Или зароют на черный день, или накупят барахла всякого, а потом еще остатки пропьют и лишь после успокоятся. Даже обрадуются тому и будут дальше жить впроголодь, собирая крохи со своих наделов…»

Но, несмотря на все сомнения, его не оставляло желание показать всем, как можно с той же самой земли собрать урожай в несколько раз больше, приложив для того совсем незначительные старания. И выписывал он племенной скот и новейшие плуги, сеялки, молотилки не столько для себя, сколько для живших по соседству крестьян. Он сознавал, что недалеко ушел от народников, учивших крестьян грамоте бесплатно. Только по своей собственно методе. Но очень сомневался, воспримут ли они его опыт. Но бросать начатое не хотел. Чтоб доказать хотя бы самому себе, что выбрал правильный путь, а все остальные пусть решают — идти ли следом или оставаться и дальше у разбитого корыта…

Вскоре, как ему было обещано, подошло закупленное им оборудование для вспашки и сева. Семена он привез заранее, и оставалось лишь вспахать долгое время стоявшие без обработки поля под засев озимых. Но еще до сева он хотел внести туда удобрения, которые долгое время готовил из нужных для того химических элементов, устроив в Боблово, в старом доме, небольшую походную лабораторию. Их у него получилось около мешка, и он, не желая никому доверять это непростое дело, решил сам внести удобрение на свежевспаханную землю.

Выписанный им английский плуг мало напоминал те, которыми пользовались по всей России. У него было три лемеха, крепившихся на подвеску, по бокам два металлических колеса и сиденье для пахаря, с которого он управлял запряженными в плуг лошадьми и специальным рычагом регулировал глубину вспашки. Своих лошадей Менделеев запрягать в плуг не рискнул и попросил мужиков дать ему на несколько дней пару привычных к такой работе коней. Те привели ему двух добрых меринов и сноровисто запрягли их в невиданную досель машину.

Дмитрий Иванович взялся провести первую борозду сам, выставил примерную глубину пахоты и щелкнул вожжами. Лошади легко пошли по полю, оставляя после себя вздыбленную землю. Крестьяне бежали следом, не веря своим глазам, что можно, не прилагая особых усилий, вот так пахать землю. Когда борозда уткнулась в край поля, то Менделеев растерялся, как повернуть в обратную сторону. Тут к нему подскочил самый бойкий из всех — Федька Кузнецов, и перехватил вожжи, запрыгнул на седелко и потеснил хозяина.