— Особо много не давайте, — высказал свое мнение пристав, — нечего их поважать, а то прилипнут, как банный лист, потом не отвяжутся. Вы с ними поосторожней, всех их повадок пока не знаете. И еще вам скажу: зря им деньги за работу на руки дали…
— А как же иначе? — удивился Менделеев. — Все по-честному, кому сколько положено мой подрядчик им и выдал…
— Надо было всю сумму старосте местному передать, а он бы уже распорядился по-свойски. У кого какие долги по налогам, кто за что-то там должен был, все бы учел. Он с ними ладить умеет, зря вы к нему не обратились, когда работников нанимали. А так вся деревня перепилась, драки устроили, ладно, хоть без увечий и поножовщины обошлось, — усмехнулся он. — Вы, как погляжу, — он кивнул на стоящее у стены ружье, — ночь тоже неспокойно провели. Я бы вам посоветовал охрану нанять или сторожей принять на службу, но из другой деревни, не из этой. Тут народец ушлый живет, вечно с ними всяческие хлопоты. На том желаю здравствовать. — Он протянул Менделееву сухую, жилистую руку, другой надевая форменную фуражку. — Если чего, прошу в гости пожаловать в любое время, всегда рад…
Менделеев проводил его до коляски, и вдруг внутри него что-то ёкнуло, защемило, когда он понял, что уже никогда не увидит Дуняшиных лучистых глаз и не услышит ее похожий на колокольчик голос. Он подошел к растущему посреди усадьбы столетнему дубу, прислонился к нему и заплакал…
А вечером, стоя на крыльце, с удивлением увидел, как из сельской церкви показался крестный ход, в котором, судя по всему, участвовали все жители. Они прошли с песнопением и хоругвями по границе своих наделов вдоль поля, недавно им вспаханного, при этом батюшка в полном облачении густо кропил крестьянские земли святой водой. Потом двое мужиков принесли на межу свежесрубленный крест и живо установили его на пограничной земле. Одновременно с тем несколько человек прокопали канаву поперек дороги, ведущей к усадьбе…
Таким образом, как он понял, они отделили его имение от своего села, дав понять, что ход туда отныне ему запрещен. Но он даже обрадовался тому, решив, что это даже к лучшему и вряд ли когда он сможет найти общий язык с деревенским людом…
Часть четвертаяГАРМОНИЯ ПРИРОДЫ
Ищущий да обрящет…
Глава первая
Через несколько лет университет предоставил Дмитрию Ивановичу квартиру, находящуюся в одном из корпусов учебного заведения. Переехав туда со своей семьей, он со всей свойственной ему энергией взялся за ее переустройство. Прежде всего, из своего рабочего кабинета велел пробить дверь в другую комнату, где планировал разместить лабораторию, которую тут же начал заполнять различным оборудованием согласно заранее приготовленному списку, не обращая внимания на полицейские запреты по этому поводу. Он сам руководит всеми работами, следит за разгрузкой, громко командует, как капитан у себя на судне.
— Эк, неповоротлив, — бросается он помогать мужикам, заносящим громадный рабочий стол, задевая при этом за дверной косяк, — откуда только такие берутся?!
— С Рязани мы, барин, — отвечает один.
— Это у вас, в Рязани, грибы с глазами, их едят, а они… — со смехом спрашивает он, пыхтя под тяжелой ношей.
— Нет, то не у нас, то на Вятке такие грибы родятся, — ответил тот, с грохотом роняя ящик стола, падающий на пол.
— Мать вашу рязанскую и батюшек и матушек, вместе взятых. — Менделеев бросился собирать рассыпанные листки с записями, в то время как мужики вроде бы нечаянно опустили ему на ноги стол и, даже не спросив денег за перевозку, выразив тем самым обиду на распустившего язык в их адрес хозяина, с шумом хлопнув дверью, ушли.
— Ты, барин, рязанских-то не трожь, а то мы на вид только добрые, а чуть не так — и куснуться могем, — уже с порога сказал один с насмешкой.
— Да что же они, варвары, делают, — запричитала вбежавшая вслед за ними Феозва и бросилась помогать мужу подняться. При этом громоздкий стол наклонился и придавил ее краем столешницы. В результате оба оказались один подле другого и потому, не сдержавшись, дружно захохотали.
Причиной доброго расположения Дмитрия Ивановича стал не только переезд на казенную университетскую квартиру, но и выход в свет его книги «Основы химии», за которую ему обещали солидный гонорар и еще часть тиража, который он мог пустить на продажу по собственному усмотрению. Феозва, радуясь произошедшей перемене с мужем, тоже пребывала в приподнятом настроении, и добродушная улыбка нет-нет, да появлялась на ее обычно хмуром личике, делая ее моложе и приветливее. Вот и сейчас они, словно малые дети, от души радовались невольному падению на пол, и, наконец, приподняв стол, оказавшийся не столь тяжелым, как он мог показаться, выбрались наружу. Феозва отряхнула мужнин сюртук и оправила свою помятую юбку, не забыв при этом поправить рассыпавшиеся по плечам волосы, обычно собранные в аккуратную прическу на голове.
— Где ты таких дурней нашел? — спросила она, пытаясь казаться серьезной. — Вот народ распоясался, как им свободу дали и пороть перестали…
— Сам виноват, — ответил он, вставая и шутя подхватив жену на руки, — лишнего о них сказал, вот и получил. Долго они нас терпели, а теперь все верно, свободу почуяли и краю не знают. Да и мы хороши, привыкли с ними, как со скотом, обращаться: «Федька, пойди сюда… Агашка подай то…» — сами только и умеем, что приказы отдавать.
— А с ними иначе нельзя, а то тотчас на шею сядут, — не сдавалась супруга, безуспешно пытаясь вырваться из его рук, — я бы на твоем месте городового призвала да и высказала ему все. Он их, голубчиков, мигом сыщет и в кутузку-то сведет…
— Ну да, больше мне заняться нечем, как за городовыми бегать. Мужики эти даже расчет у меня брать не захотели, так их обидел. Может, придут еще, извинюсь, как-то нехорошо вышло.
Говоря это, он наклонился и пощекотал бородой ее носик, а она в ответ больно дернула его за волосы и куснула за ухо. Дмитрий взвизгнул и выпустил ее из рук, после чего Феозва отскочила к открытой двери, но не спешила скрыться из комнаты, ожидая продолжения разговора. Он же понял, его попытка проявить знаки внимания кончилась ничем, ненадолго насупился, но тут же забыл об этом и тоже ждал, что она еще скажет в ответ на его нехитрые ласки.
— Ты, Митенька, то накричишь на всех и каждого, то потом бежишь каяться, спохватившись. А то и вовсе ласков с кем не следует. Вот и со мной всегда точно так же…
— Не начинай, прошу, — скривился он. — Да, порой горяч бываю, от матушки досталось мне неистовство это, куда ж теперь деваться…
— Вот-вот, и сестрички у тебя старшие все точно такие же: в полный голос со всеми изъясняются, руками машут, словно мельница ветряная, аж страшно мне по первости становилось. Думала, будто вы, Менделеевы, бешеные какие, укушенные кем-то. Потом уж попривыкла чуть. Единственный Павлик у вас в папеньку, Ивана Павловича, пошел: тих, спокоен, сдержан.
— Ой, вот и надо было за него замуж выходить, он тебе и возрастом поближе. И тихий и воспитанный. Не то что я, на шесть годков моложе, думала охмурила меня, запрягла, теперь и по воду на мне ездить можно? Шалишь, не вышло. Хомут тот только надевается долго, а снимается за один присест. Не выводи из себя, сама не рада будешь.
— Ты меня возрастом моим не попрекай. Я за собой слежу и не хуже твоих сестричек выгляжу многие мне комплименты говорить пытаются, только я их не слушаю. А от тебя лишь одни попреки и слышу. Надоело!
— Физа! У тебя голосок хоть и тихий, но такой тоски наведешь, за день не расхлебаешь. Начали с малого, а забрались вон в какие дебри. Ну, что ты за человек, иди лучше к себе, я сам тут как-нибудь разберусь. А то нам, как погляжу, долго вдвоем оставаться никак нельзя, вспыхиваем, словно порох…
В это время уже другие рабочие внесли пачки недавно изданных книг, от которых еще издалека исходил запах типографской краски, и тем самым разрядили накалившуюся из-за пустяка обстановку:
— Осторожно кладите, не роняйте! — закричал на них Менделеев, указывая на пустое место в углу. — Да помогите стол поставить, а то давеча занесли, так и оставили.
Мужики покорно повиновались, после чего ушли за новой партией книг. Супруга тихо вышла из кабинета, а он схватил одну пачку, вскрыл упаковку и бережно протер обложку. «Основы химии» было на ней напечатано крупным шрифтом и вверху его фамилия: «Дмитрий Менделеев»,
— Наконец-то! Дождался! — громко на весь дом закричал он и кинулся вслед за супругой. Догнал ее, подхватил на руки и закружил по комнате, норовя уложить на диван, но она шутливо отбивалась, по-детски колотя его по плечам руками, а потом шутливо дернула за бороду, заявив:
— Приходи ко мне, когда свою бородищу в порядок приведешь, негодник!
— Господь Бог бороду не брил и нам не велел, — прорычал он, кладя свою книгу ей под голову и заваливаясь сверху.
В этот самый момент в дверь заглянула няня с ребенком на руках, которой, видно, понадобилось что-то спросить, но, увидев барахтающихся на диване хозяев, поспешно закрыла дверь. А рабочие все вносили в кабинет новые пачки книг, громоздя их одна на одну, и с интересом прислушивались к стонам и воплям, доносящимся из соседней комнаты. Один из них подмигнул другому, и они дружно заложили книжными пачками дверь, ведущую туда, после чего тихо удалились. Через какое-то время Дмитрий Иванович попытался открыть дверь, но на него тотчас посыпались пачки книг, и он, ругаясь на чем свет, под их градом пробрался в кабинет, несмотря ни на что, улыбающийся и довольный собой.
На вечер он вызвал к себе стенографиста, молодого парня Володю Попова, чтоб продолжить диктовать ему вторую часть своего учебника по химии. Тот был парень расторопный, но имел привычку опаздывать, потому их встречи начинались обычно с упреков со стороны нанимателя.
— Что ж вы, милостивый государь, опять задержались на целых двенадцать минут? Нехорошо, сударь, очень нехорошо…