— Как не знать, хаживал, и не раз, ваше превосходительство, когда вы меня о том просили, — отвечал тот.
— Вот и ладно. Спроси господина Меншуткина. Только не Мишуткина, как в прошлые разы спрашивал, а Меншуткина. Понял? — улыбнулся он. — Скажи, от меня. Пусть все прочтет и выступит на заседании нашего общества химиков. Да он сам знает, где и когда, главное, чтоб не забыл. Еще скажи, мол, барину завтра срочно по делам нужно будет ехать. Премного меня обяжешь…
Когда дворник ушел, он тяжело вздохнул, словно скинул с плеч тяжкий груз, потом что-то вспомнил, хлопнул себя по лбу и вслух сказал:
— Ой, про немца-издателя забыл вконец. Нужно и ему отправить. Как раз будет завершением для учебника моего. Стенограф срочно нужен! — продолжал он рассуждать сам с собой. — Физа! — крикнул он, открыв дверь в соседнюю комнату. — Вели Глашку за Володей послать, пусть вечерком придет. Я его отпустил на пару недель, а оказалось, прямо сегодня нужен.
Встав из-за стола, подошел к дивану и лег на него, прикрывшись брошенной там шинелью. Когда супруга заглянула в кабинет, то он, блаженно вытянувшись, уже спал, постанывая во сне и что-то бормоча: «Вот, теперь я вас всех в клетку посадил, никуда из нее не денетесь, накрепко посадил…»
Она сокрушенно покачала головой и осторожно прикрыла дверь.
Вечером, когда явился стенографист Володя, Менделеев был уже на ногах, свеж и бодр и вручил ему вновь начерченную таблицу и торопливо начал диктовать текст заключения для учебника, после чего велел все отнести в издательство «Общественная польза» и вручить собственноручно хозяину Фридриху Карловичу.
— И возьми с него обязательно расписку о вручении, где будет проставлено число, месяц и год, само собой, — наставлял он юношу. Тот рад был, что так рано освободился, и послушно кивал в ответ головой.
А утром следующего дня Менделеев отбыл вместе с местным сыроваром на его предприятия в Тверскую губернию, где пробыл больше недели.
Вернувшись из поездки, он заглянул к Меншуткину в редакцию и поинтересовался, удалось ли тому выступить на заседании «Химического общество», состоявшегося недавно, с сообщением о предложенной им таблице.
На что тот ответил:
— А как же, выступил, еще как выступил, Дмитрий Иванович…
— И что? Были возражения? Или… не может быть, неужели поддержали и задавали вопросы? Мне это весьма интересно знать, потому как собираюсь обсудить этот вопрос у себя на кафедре да и работу над таблицей прекращать не собираюсь.
— Не спешите, батенька вы мой, не спешите. Вопросов не было, может, потому, как автор сего труда отсутствовал. Может, по иной причине, но все молчали.
— Как молчали? Не верю…
— Да что вы, право, не знаете, как у нас молчать умеют?
Менделеев немного растерялся от услышанного, а потом сокрушённо произнес:
— Это худшее, что ожидал услышать. Значит, не приняли вовсе. — Хотя еще до конца не поверил в молчание коллег.
— Так получается… — вздохнул Меншуткин.
— Неужели никто и не высказался даже?
— Нет, почему же. Профессор Зинин, ваш учитель и наставник, сказал несколько слов. Вот только не про таблицу, а о вас, батенька.
— Берусь себе представить… Видно, не очень-то лестных…
— Вот именно. Он сказал, не ручаюсь за точность, что вам, голубчик, давно бы пора заняться настоящим делом, то есть химией, а не ловить журавлей в небе и не ездить по всяким мыловарням…
— Сыроварням, — поправил его Менделеев.
— Пусть так, дела не меняет, — согласился тот. — Одним словом, начать изучение основ химических веществ и вести поиск новых элементов. Знаете, тут я с ним согласен, уважаемый коллега. Наука, она не терпит, когда муж, ею занимающийся, бросается в другую отрасль и неизвестно когда из той отлучки обратно к ней обратится. А как иначе? Вы, помнится, были на верном пути, занимаясь химическими законами. Потом отклонились, ушли в иную науку, насколько я знаю, занялись сельским хозяйством. Так ведь? Ну вот. Потеряли время. А ваши коллеги продолжают свою работу, проводят опыты, при этом, я вам доложу, весьма интересные. А тут вы с какой-то таблицей. И что они могут вам на это сказать? Да все правильно, ничего! И не стоит на них, и меня в том числе, держать обиду…
— Разве в обиде дело? Мне бы хотелось знать их мнение. Молчать мы все научились и, судя по всему, будем и дальше отмалчиваться по поводу того, что в Европе делают одно открытие за другим. А что у нас? Тишь да гладь. Все молчат, а открытий, если их можно назвать открытиями, на понюшку табака, путая слова и все больше распаляясь, защищался он.
Мешнуткин хотел было что-то возразить, по собеседник не дал ему такой возможности:
— Нет, я непременно разошлю свои воззрения по взаимосвязи между химическими элементами, сведенными мной в единую и стройную систему, западным коллегам, и тогда посмотрим, что они скажут на это. Похоже, здесь, у себя на родине, я долго еще ни одного доброго слова не услышу.
Он на ходу обернулся, чтоб попрощаться, и добавил:
— Прощайте, сударь. Больше мне нечего сказать. Спасибо, что напечатали в своем издании мысли мои на сей счет. И то хорошо. — С этими словами он направился к выходу.
Меншуткин догнал его, попытался остановить, задержать, но все было бесполезно. Менделеев вышел на улицу, не потрудившись закрыть за собой дверь в редакцию. Пришлось главному редактору делать это вместо швейцара, и он с раздражением заявил, надеясь, что его услышат остальные сотрудники, сидевшие неподалеку:
— Никого слушать не желает, вот ведь каков. Наше мнение ему, видите ли, не важно. Он сейчас кинется в Европу за подмогой. Думает, там его поймут и поддержат. И прав, сто раз прав профессор Зинин, сказавши: делом надо заниматься, а не изобретать всяческие чудеса, никому не нужные. Таблица!!! Да я таких таблиц нарисую хоть сто, хоть двести. И что с того? Кому они нужны? Что от них толку? Людей смешить. Ладно, пусть остынет, а то горяч больно, может, и впрямь делом займется, а не выдумками разными…
Глава четвертая
Сообщение Менделеева об открытии им периодической таблицы химических элементов было вскоре опубликовано в газете «Русский вестник», но особого ажиотажа в обществе, впрочем, как и следовало ожидать, не вызвало. Самого Менделеева это ничуть не удивило, поскольку чего-то подобного он и ожидал. Тем не менее его самолюбие было ущемлено, особенно тем, как отнеслись к его «Таблице» коллеги во время доклада Меншуткина. Но при этом он разослал в главные европейские журналы свое сообщение по этому поводу и теперь ожидал реакции из-за рубежа. Он вполне осознавал, будет множество споров, сомнений, но рано или поздно его «Таблица» займет свое место в мировой науке.
Меж тем он все так же продолжал практически ежедневно оставаться после занятий в университетской лаборатории, где с помощью штатных лаборантов готовил опыты для будущих лекций, вел новые исследования и, если позволяло время, занимался самыми разнообразными исследованиями. В один из дней он в рабочем халате и сдвинутой набок шапочке с помощью двух лаборантов собирал установку по получению водорода для предстоящих занятий, когда в дверь кто-то осторожно постучал. Один из лаборантов пошел глянуть, кто бы это мог быть, и, вернувшись обратно, сообщил:
— Дмитрий Иванович, какой-то корреспондент из газеты к вам просится… Что ему сказать?
— Что за дичь?! — возмутился тот, не отрываясь от работы. — Гони в шею! Скажи, я занят и неизвестно когда освобожусь. Им только дай волю, так они и в спальню проберутся, лишь бы статейку свою накатать, — продолжал он ворчать себе под нос, соединяя необходимые для опыта приспособления специальными шлангами и закрепляя их металлическими хомутами.
Лаборант что-то ответил посетителю через полуоткрытую дверь и вернулся обратно помогать, к остальным. Но прошло примерно с полчаса, установка была уже собрана, и Менделеев решил пока покурить, хватился спичек и, нигде их не найдя, отправился в соседнюю комнату, где чуть не сшиб с ног невзрачного человечка с носом картошкой, веснушками на лице и большими голубыми глазами. Тот с ужасом глянул на грозного профессора и закрылся от него блокнотом. Менделеев легко отодвинул его, проговорив на ходу:
— Шмыгают здесь всякие под ногами… Кто велел пускать? Прикажу, чтоб уволили к чертовой матери, а то пораспустились совсем, никакого порядка… Работать не дают, хоть замок на дверь вешай…
Потом он нашел спички, закурил и уже более спокойно спросил:
— Кто таков? Лаборант, что ли, новый? Вроде бы у меня полный штат… Кто вас направил ко мне?
— Ваш декан, — все так же испуганно отвечал молодой человек.
— А как вы к нему попали?
— К нему меня отправили от вашего ректора…
— От ректора?! Вы знакомы с самим ректором? Ну, дела…
— К нему меня направил наш редактор…
— Что еще за редактор? У нас в штате нет никаких редакторов…
— Редактор нашей газеты господин Квасницкий Петр Львович…
— Да что вы говорите? И что он редактирует?
— Нашу газету…
— Какую, черт побери, газету?! Мы тут никаких газет не выпускаем и тем более не торгуем. Вы можете объяснить, как вы сюда попали, в конце-то концов, а то я сейчас велю своим лаборантам посадить вас в ванну с серной кислотой, и от вас останутся, как это в песенке? Да, рожки да ножки. А то и того не останется.
— Не надо, я все расскажу…
— Говорите, а то… Алексей! — крикнул он, открывая дверь в лабораторию. У тебя готова ванна с серной кислотой? Так хватит на еще одного субъекта?
Тот понял их дежурную шутку для посторонних насчет ванны, наполненной кислотой, и подыграл профессору:
— Даже на двоих, Дмитрий Иванович, с остатком войдет.
— Вот и хорошо. Ну, так как? Будете говорить?
— Не надо в ванну, — взмолился тот, — я все расскажу, без утайки. Только не садите меня в ванну с кислотой.
— Хорошо, пока не станем. Рассказывайте все. А если соврете, буду капать вам кислоту на язык!
— Мама! — взвыл тот. — Мне про вас рассказывали разные страшные истории, но никак не думал, что в них попаду. Отпустите меня…