Менделеева смутил вопрос старшего коллеги, и он попытался отшутиться:
— Как вам сказать, Николай Николаевич, мой периодический закон, который вы признавать почему-то отказались, вдруг заинтересовал этого молодого человека. Сам удивляюсь, но факт…
— Не вижу за собой никаких прегрешений, коль отнесся к нему без всякого интереса. И еще раз повторю: он ни на чем не основывается, кроме как на вашей… Как бы точнее слово подобрать… Скажем так, интуиции, или внутреннее чутье. А чутье, оно для гончей собаки хорошо, а вот ученому, тем более химику, результаты нужны, которыми вы, дорогой мой и всячески уважаемый коллега, увы, не располагаете. Так понимаю? Вот, и я об этом же. Нет результатов, о чем речь вести? — И он повернулся, чтоб уйти, но Менделеев, вспыхнув, остановил его:
— Позвольте, а как же открытие француза Поля Лекока… не помню, как его точно зовут, вроде Буободран? Так вот, им не так давно, как вам, надеюсь, известно, открыт совершенно неизвестный ранее элемент, который он назвал галлием. А именно он был предсказан мной! Но только я дал ему название — экаалюминий. И что вы думаете? Он почти точно вписался в пустую клеточку, что была мной обозначена в таблице. Что вы на это скажете?
Корреспондент с интересом прислушивался к спору двух ученых, поводя головой то в одну, то в другую сторону, но ничего при этом не записывал, поскольку не совсем понимал, о чем идет речь.
— Именно, что почти вписывается. Совпадение и не более того. Это все надо перепроверять на десятки раз. Кстати, у вас, насколько мне помнится, лекция завтра, зашел узнать, все ли готово?
— А как вы думаете? — набычившись, ответил Менделеев, зло сверкнув глазами. — Когда я был не готов к лекции? Припомните мне, но спасибо, что напомнили, весьма тронут вашей заботой…
— Не за что, — натянуто улыбнулся тот, — все же вы мой ученик, и не надо на старика обижаться, я вам, Дмитрий Иванович, добра желаю. И вы отлично о том знаете, не надо смотреть на меня так, будто видите во мне врага…
— Прошу прощения, Николай Николаевич, вспылил, — слегка поклонился Менделеев, испытывая и в самом деле неловкость.
— Тем более не будем вести спор при постороннем человеке, да еще журналисте. А то напишет о нас с вами бог знает что, а нам потом расхлебывать. — Он легонько похлопал Менделеева по плечу и удалился со словами: — Желаю здравствовать…
— А кто это был? — тут же задал вопрос молчавший до того корреспондент. — Ваш начальник? И совсем не сердитый, не то что вы…
— Не ваше дело, — сердито буркнул в ответ Менделеев, все еще не пришедший в себя после стычки с бывшим учителем, — надеюсь на этом вопросы закончились? Тогда прошу вас удалиться, я еще не закончил подготовку опыта, угробив на вас столько времени.
— Вопросов почти нет, благодарю вас. Значит, вы считаете, что Господь Бог расположил все вещества в таком порядке, а вы впервые это заметили и…
— Пошел вон со своими дурацкими вопросами, щелкопер! — не выдержал Менделеев. — А то точно в ванну с кислотой затолкаю. — Тот, не дожидаясь повторного приглашения, пробкой вылетел вон, оставив в лаборатории свою шапку, которую Менделеев брезгливо поддел лежащей на столе указкой и вышвырнул в коридор. — Навязался этот проходимец на мою голову, а я, словно петух на заборе, распелся… — продолжал он злиться на себя.
Потом глянул на стоящего неподвижно лаборанта и гаркнул:
— А ты куда смотрел?! Помощничек! Мог бы и выгнать его, не пускать ко мне, так нет: «К вам пришли, Дмитрий Иванович». Мог бы промолчать и дать мне спокойно поработать, обязательно надо оторвать от дел, глаза бы мои вас всех не видели. — После чего Алексей, так и не открыв рта, исчез, а Менделеев, тяжело дыша, уселся в свое кресло и закурил.
Глава пятая
…На следующий день он пришел на кафедру чуть раньше, чтоб еще раз проверить приборы, подготовленные им накануне для проведения опытов на лекции. Он поздоровался с остальными преподавателями, что там уже находились, и по их лицам понял, что-то произошло. Но спрашивать ему было как-то неловко, и он ждал, когда кто-нибудь, набравшись смелости, объяснит ему, почему у всех такие напряженные лица.
Наконец на кафедру вошел профессор Зимин, который, ни слова не говоря, кинул перед Менделеевым на стол сегодняшнюю газету с заголовком на первой странице: «Профессор Менделеев доказал, что все на земле сотворено Богом». И чуть ниже шел другой подзаголовок, набранный более мелким шрифтом: «Открытие сделано профессором во сне».
Прочитав это, Менделеев побледнел и обвел взглядом присутствующих. А Зимин спросил его:
— И что вы теперь скажете, мой друг? Вот в чем, оказывается, суть вашего периодического закона. Да еще вам приснившегося… Я вас предупреждал, ведь говорил же… Но разве вы нас, стариков, слушаете?
— Я этого не говорил… — только и смог ответить Менделеев, но понял, вряд ли кто ему поверил. — Нет, я найду этого прощелыгу, из-под земли достану. Я ему все скажу, что о нем думаю и…
— И что вы ему сделаете? — продолжил его фразу Зимин. — Только хуже для себя. Вот мой совет: успокойтесь, проведите свою лекцию, а потом все, кто свободен от занятий, соберутся, и мы поговорим о том, о чем не закончили беседовать с вами вчера при этом, как вы выразились, прощелыге, с чем я с вами полностью согласен. Что скажете, господа? — обратился он к остальным.
В ответ все согласно кивнули.
— А вы, Дмитрий Иванович, как? Согласны выслушать мнение своих коллег и ответить на наши вопросы? Вот и ладненько. Так что жду всех после занятий, тогда и обсудим наши дела скорбные, — закончил Зимин.
Менделеев в дурном расположении духа после ознакомления с только что вышедшей статьей никак не мог собраться с мыслями. Он просто не представлял, как будет защищать свой периодический закон, вошел в аудиторию, где лаборанты на огромном демонстрационном столе торопливо готовили необходимое оборудование для предстоящих опытов.
— Прошу всех занять свои места и быть сегодня особо внимательными, поскольку тема нашего занятия: «Сернистый газ и его свойства». Нам предстоит провести некоторые наглядные исследования и записать ряд формул. Итак, вы готовы? — повернулся он к лаборантам.
— Почти, — ответил один из них, — вот немного не получается только… Скоро все исправим, горелка худо работает…
— Это почему вдруг она стала худо работать? — наливаясь гневом, грозно спросил Менделеев. — Вчера все прекрасно работало во время наших испытаний, а сегодня отказывается. Почему?!
Лаборанты молчали, занятые своим делом.
Я вас спрашиваю еще раз: почему вдруг горелка оказалась неисправна? Кто к ней прикасался? Жду ответа…
В аудитории установилась гробовая тишина. Менделеев повернулся к студентам и медленно оглядел всех чуть прищуренным взглядом, словно желал среди них отыскать виновника неисправности, но увидел в большинстве своем лишь их склоненные затылки.
— Может, вы мне подскажете, не пытался ли кто в наше отсутствие провести собственный эксперимент? Подозреваю, так оно и было…
Тут со своего места вскочил один из студентов, сидевший с края в последнем ряду, и срывающимся голосом спросил:
— А что будет тому, кто признается?
— Будто вы сами не знаете, — сердито хмуря брови, отвечал Менделеев, — поощрение великое его ждет.
— Разрешите уточнить: а какое именно? — не сдавался настойчивый студент срывающимся голосом.
— Медаль на грудь! Разве вам не известно? Как в старые времена в семинариях поступали, мне о том еще мой батюшка рассказывал. Наиболее отличившемуся вешали на грудь свинцовую медаль в полпуда, и он носил ее в назидание прочим в течение недели. — С этими словами он нагнулся и вынул из ящика стола солидного размера бляху темно-серого цвета с петлей на конце, которую он с трудом удерживал в руках и, продемонстрировав всем, положил на стол. — Были и другие способы, розги, к примеру. Вы что предпочитаете? Я бы на вашем месте хорошо подумал, прежде чем ответить.
— Лучше медаль, — ответил тот, — розгами как-то не совсем того… А медаль из ваших рук — это почетно.
Остальные студенты засмеялись, а кто-то даже зааплодировал.
— Того или не того, вам решать. Кстати, как ваша фамилия?
— Кибальчич Николай…
— Что-то я вас среди своих студентов не припомню. Кто вы такой и откуда взялись? Да и форменная одежда на вас, как погляжу, к нашему почтенному заведению никакого отношения не имеет.
— Я вольнослушатель из Института путей сообщения, а еще посещаю лекции в медицинском институте. Имею ходатайство присутствовать на ваших занятиях, — бойко отвечал тот.
— Об этом мы потом поговорим. И что вас интересует на моих, прошу прощения, занятиях? Вы, как погляжу, словно кукушка, что яйца кладет в разные гнезда, а потом не знает, где своих птенцов искать. Так в чем ваш интерес?
— Много чего интересно. Хочу найти такое топливо, чтоб на нем можно было до Луны долететь. В пушку такой снаряд зарядил — и айда, ты уже на Луне оказался! А нигде о том не описано, вот и пришел сюда, говорят, вы все об этом знаете…
— Ваш интерес похвален, но прежде скажите, что вы сделали с газовой горелкой, из-за чего мои лаборанты никак не могут ее настроить?
— Да не там ищут, — ответил тот и, перескакивая через ступеньки, помчался к демонстрационному столу, нырнул под него, что-то там покрутил, и горелка загорелась ярким пламенем. — Вот, — сказал он с гордостью, — всего лишь…
— Похвально, весьма похвально, — согласился Менделеев, водружая ему под общий смех медаль на грудь, — но я вам вот что скажу, господин вольнослушатель, коль будете и дальше так самовольничать, плохо кончите. Уж поверьте моему слову. Дисциплина и только дисциплина. Ваше счастье, что вы не мой студент, а то бы я вам на испытаниях в конце года такую головомойку устроил, год бы ходили отвечать на мой вопрос…
— Да я готов, — поддерживая медаль одной рукой, отвечал тот, — мне все интересно, что вы рассказываете.
— Все, не мешайте занятиям, а то и так вон сколько времени отняли, — отмахнулся Менделеев и начал проводить с помощью лаборантов опыт, а потом писать разнообразные формулы на доске.