— Точно, мои статьи. Приятно встретить человека, знающего об этом незаурядном человеке. А то ведь наши обыватели, кроме Стеньки Разина да Емельки Пугачёва, о других народных героях ничего и слышать не хотят. Мельчает народец, не тот совсем, что раньше был. А причина кроется в утере веры, как мне думается.
Менделеев в ответ вдруг замолчал, не желая высказывать свое мнение на этот счет, поскольку, думал иначе, но
сдержался и ответил, как бы между прочим:
— Не берусь судить, я ведь, как понимаю, помоложе вас буду, не застал тех особо верующих людей, кроме своей матушки, кстати. А вот с Гарибальди был знаком лично и даже день с ним провел. Очень хорошо его помню. Хотя он меня вряд ли запомнил. Но не в этом дело. Герой, истинный герой.
— Вы так считаете?!! с удивлением спросил Берг. — А все мои знакомые в голос твердят: «Разбойник, грабитель, его бы в кандалы да в Сибирь». Как тех же поляков. Я и в недавней Польской кампании успел поучаствовать, совсем недавно вернулся. Таких кошмаров насмотрелся, не приведи господь. — И он набожно перекрестился.
— В чем-то могу согласиться с теми господами. Что для итальянцев допустимо, у нас, в России, обычно диким варварством оборачивается. Здесь и Пугачёв и Разин вполне уместно упомянуты. Не можем мы жить спокойно, обязательно хотим чего-то такого, что совершить невозможно. Так и поляки ваши, которым вы, как мне показалось, сочувствие явили. Тут как посмотреть… Все зависит от того, что они вместо нашего главенства видят. Со стороны правительства притеснений в отношении этих граждан, насколько мне известно, сроду не было. Не тот мы народ, чтоб, будучи сами теснимы со всех сторон, на других его распространять. А им, видите ли, хочется самим у себя управлять собственным народом. А кто мешает? Управляйте. Но под нашим присмотром, коль иначе не умеете. Вот только бунтовать никому не позволительно. Ни Пугачеву, ни Разину, ни даже полякам, сколько бы они ни рядились в одежды народа угнетенного.
— Да что вы, право, разошлись, остановил его Берг, — полноте, полноте. Это просто замечательно, что вы обосновали свое отношение к ним, а то ведь большинство только и способны, что шипеть из-за угла да кричать: «Ату их, ату!», знаете, кто ваши воззрения разделяет? — спросил он, упирая конец своей палки в грудь собеседнику.
— Да откуда ж мне о том знать, — пожал плечами Менделеев, но ему уже стал надоедать назойливый господин и он нетерпеливо поглядывал на церковную дверь, ожидая, когда выйдет обратно супруга.
— Пушкин ваше мнение разделял, — огорошил его своим ответом Берг, — не кто иной, как сам Александр Сергеевич, примерно так же отвечает.
— Что вы хотите этим сказать? — опешил Менделеев. — Он что, с того света вам весточку прислал? Или вы меня разыгрываете? — И отвел его трость от своей груди, сопроводив это гримасой недовольства.
— Можно и так сказать, с того света, или где он там находится. А вы что, позвольте спросить, ничего о спиритических сеансах не слышали? — Тот даже не обратил внимания на убранную трость и оперся на нее всем телом как ни в чем не бывало.
— Кухарка наша что-то такое толковала, мол, дух своей умершей матери они с подругой вызвать хотели, а вместо этого к ним на стол кошка прыгнула, они и разбежались в страхе, будто мать ее обратилась в кошку и по их зову предстала, и не где-нибудь, а прямо на столе! Смех, да и только. Неужели вы, человек солидный, серьезный в подобные россказни верите?
— Позвольте, как в них не верить, когда все на моих собственных глазах происходит. Мы буквально как третьего дня в доме князя Васильчикова на Васильевском собирались и сегодня хотим вновь там встретиться. Приходите, вам интересно будет.
— Нет уж, увольте, не ходок я на такие сборища, все и так понятно: духи, привидения и прочая чушь, извините, не по моей части. Да и, знаете ли, работы много, не хочется время терять попусту…
— Зря, зря отказываетесь, а вот ваш коллега профессор Бутлеров уверовал и даже медиумом несколько раз изволил быть. Можете у него поинтересоваться, коль моих слов вам недостаточно, — обиженно поджал губы Берг.
— Как это вы сказали? — усомнился его словам Менделеев. — Неужели Александр Михайлович тоже в оргиях тех участвует?! Разрешите не поверить. Мне он о том ничего не говорил. И сегодня обещал бытъ? — с недоверием поинтересовался Менделеев. И много вас там собирается?
— Да до десяти человек, то и больше. Все иной раз у стола не помещаются, ждут в другой комнате, чтоб потом местами поменяться.
— И каждый раз духи к вам являются?
— По-разному. Дух, он тоже может в худом расположении духа, извините за тавтологию, оказаться, не является долго. Может, иные препятствия нам не известные, ему не позволяют быть, вопрос неизученный. Тогда другого кого зовем.
— А чаще всего кто является? — начал проявлять интерес Менделеев. — Родственников своих или просто знакомых вызываете?
— Да кого назовут, того и вызываем. Вот я про Пушкина упомянул. Он всегда соглашается побеседовать с нами…
— Побеседовать, говорите… Что ж он прям таки голос подает или за него другой кто разговоры ведет? И вы об этом всерьез заявляете?
— Не сомневайтесь, не сомневайтесь, все на полном серьезе, иначе и быть не может. Нет, голосов их мы не слышим, но записываем все, что они пожелают произнести. Очень занимательные вещи получаются. Тот же Пушкин он все больше стихами говорит, у нас уже целая стопа тех сочинений его подобралась, хотим издание организовать…
— Вы так и не сказали, как вам слова их передаются, если голоса не слышите. Мне главное — это понять, а уж об остальном потом судить стану.
— Все очень просто. Мы азбуку расстилаем, и они, духи, указывают на ту или иную букву, а потом и целое слово выходит.
— Как же это духи вам указывают? Чем? Пальцем, что ли, с того света тычут? Или иные сигналы шлют. Вот чего узнать мне хочется…
— Понял, вот вы о чем, — кивнул Берг. — Бывает, и рука может явиться, но ненадолго, скоро обратно исчезнет. Чаще мы через медиума общение ведем. Он указывает на букву, а кто-то рядом целиком слово записывает. Или блюдечко берем со стрелкой нарисованной и ставим его в центре азбуки. Оно от буквы к букве ползает, только успевай запоминать…
— И каким таким способом оно ползать начинает?
— Обыкновенно. Мы пальцы свои на него кладем, перед тем как вызвать кого-то, потом уж вызываем, а как даст о себе знать, то вопрос задаем, а блюдечко сразу и ползет.
— Неужели отказа не бывает? Даже не верится. Я свои опыты по сто раз проделываю иногда, чтоб результата нужного добиться. А тут вдруг сразу все выходит. Трудно как-то верится… Несуразица какая-то…
— Потому и говорю, приходите ближе к вечеру. — И Берг назвал адрес.
В это время из храма вышла Феозва и направилась к ним. Менделеев их представил и поспешил откланяться, устав от неприятного для него разговора. Берг хотел было проводить их до дома, но Менделеев вежливо отказался. Но, чуть поколебавшись, обещал на спиритический сеанс заглянуть. Уж больно удивил его тот своим рассказом. Тем более не верилось, что коллега его, Бутлеров, стал участником этих сеансов, не подумав, что участие в них роняет тень на всех преподавателей университета.
Глава третья
В доме князя Васильчикова, на верхнем этаже, было отведено специально несколько комнат для проведения спиритических сеансов. Сейчас одну из них занимал некий господин, прибывший не так давно из-за границы и назвавшийся Дэвидом Юмом. То был человек среднего роста с седыми до плеч волосами, бородкой клинышком и большими кустистыми бровями, то и дело взлетавшими вверх.
При себе он неизменно имел лорнет и постоянно прикладывал его к орлиному носу, взирая с легкой долей пренебрежения на собеседника. В то же время именно лорнет помогал ему при проведении кое-каких манипуляций во время спиритических сеансов. За ним тянулся шлейф слухов и просто сплетен как о непревзойденном медиуме, благодаря чему его приглашали во все королевские дома Европы. Венценосные особы и их двор даже вступали в спор об очередности присылки медиума в их распоряжение.
В Петербург Дэвид Юм прибыл благодаря стараниям столичного публициста и мецената, солидного помещика с миллионным капиталом, образовавшимся у него непонятным для других образом в результате освобождения крестьян. Многие знали его как завзятого славянофила и мистика. К тому же он вышел из древнего рода Аксаковых. То был Александр Николаевич Аксаков, личность в столице известная.
Поскольку русский язык Дэвид Юм знал плохо, точнее, вовсе не знал, кроме десятка заученных второпях слов, к нему приставили переводчика, находящегося при нем неотступно.
Он явился в дом княгини заранее и сейчас проверял подготовку комнат к предстоящему сеансу: прохаживался по комнатам, где стены были затянуты черным крепом, включая многочисленные зеркала, некоторые из которых умелый мастер приспособил под неслышно открываемые двери, ведущие в соседние помещения. В центре самой вместительной из комнат стоял круглый стол на изогнутых ножках, украшенных мордами львов. Он был покрыт скатертью огненного цвета, а вокруг него расставлено около полудюжины массивных стульев. Отдельно от них прислоненное спинкой к стене стояло внушительного размера кресло, больше похожее на трон, которое обычно занимал во время сеанса господин Юм.
Посреди самого стола лежал бумажный круг с нанесенными на нем буквами и цифрами, а поверх него фарфоровое блюдечко с прилепленной черной стрелкой сбоку. Пол был застлан толстым ковром темных тонов, скрывавший звук шагов, когда это было необходимо во время сеанса. В стороне стояло несколько таких же тяжелых стульев, надежно скрепленных меж собой, так что переставить один из них не было возможности. Они были предназначены для приглашенных гостей, не участвующих, а лишь наблюдающих за происходящим со стороны.
Господин Юм велел переводчику подождать в коридоре и ненадолго присел на свой трон, где, оглянувшись по сторонам, осторожно потрогал рычажок, умело вделанный в подлокотник, после чего стол слегка вздрогнул и накренился. Он проделал это несколько раз подряд, поскольку во время прошлого сеанса механизм заело и пришлось сослаться на то, что вызванный дух обессилел и не может поднятием стола сообщить о своем присутствии. На его счастье, доверчивые участники сеанса приняли его слова за чистую монету и лишь посетовали на отсутствие у того сил, а потом даже дру