— Все равно шарлатаны, — упрямо повторил Менделеев, направляясь к выходу с часами в руках, — надеюсь, мы еще увидимся, но не здесь, а в более достойном месте. Мне жаль своего времени, но я выведу вас на чистую воду…
— Господин профессор, нам уже приходилось слышать подобные заявления, но о наших сеансах известно самому императору, а потому бояться нам абсолютно нечего, — невозмутимо отвечал ему Аксаков, провожая к выходу.
— Тем хуже для их величества, — не сдавался Менделеев, беря свою одежду и ощупывая на всякий случай карманы, — посмотрим, за кем будет последнее слово. — И вышел не попрощавшись.
— Я же говорил, — развел руками Бутлеров, — ему и сам император уже не указ, он все делает так, как бог на душу положит…
— Упоминание Господа, здесь неуместно, — погрозил ему пальцем Аксаков, — а вот атомный вес кислорода, то был блестящий ответ, то явно сказалась сила вашей мысли…
— И духа, — подсказал кто-то.
— Несомненно, — похлопал тот по плечу слегка смущенного Бутлерова, зайдите как-нибудь ко мне, у меня припасен лично для вас небольшой подарочек.
— Непременно зайду, непременно, — склонился тот в поклоне.
Глава пятая
Менделеев неспешно брел по ночным улицам Петербурга и никак не мог успокоиться, несколько раз оглядывался, смотрел по сторонам, словно опасаясь, что те самые духи, в существование которых верить он отказывался, летят за ним по пятам. Он был абсолютно обескуражен всем, что сегодня увидел. Естественно, ему, как всякому ученому, были присущи сомнения, которые возникают, даже когда он получал в результате своих опытов требуемый результат. Сомнения жили в нем постоянно и давно стали свойством ее натуры. Потому он был потрясен тем восторженным отношением к спиритизму двух его коллег, также считающих себя учеными.
«У них какое-то раздвоение личности: с одной стороны, они исследователи, а с другой — участники грубого фарса, чего не может позволить себе уважающий себя человек. Ладно, этот богатей Аксаков или журналист Берг, гоняющийся за сенсациями по всему свету. Им скучно жить без присутствия в жизни чего-то сверхъестественного, загадочного, непонятного. Они и в вареном яйце найдут колдовскую силу, верят в вещие сны и гадание по картам. Но Бутлеров и Вагнер, оба учились за границей у лучших профессоров — и вот, на тебе…»
С соседнего фонаря вспорхнула проснувшаяся ворона, и он невольно вздрогнул, испытав на себе притягательность всего, что ему пришлось пережить.
«Для впечатлительного человека подобные сеансы губительны и потому противопоказаны. Нет, с этим надо как-то бороться и каленым железом изгнать из общества, — продолжал рассуждать он, уже подходя к своему дому. — Все наше общество больно, если сам император верит в подобные сказки. Необходимо при университете организовать специальную комиссию из здравомыслящих профессоров и провести наглядные опыты, которые бы доказали, что никаких духов в природе нет и быть не может».
Немного поспав, он отправился на лекции и там, не открывая имен, рассказал студентам о всем им этой ночью увиденном. Аудитория встретила его рассказ неоднозначно.
— А как же учение церкви о том, что души умерших присутствуют среди нас? — спросил один из студентов. — Особенно если они, как это принято говорить, не обрели покой…
Менделеев ответил не сразу, а лишь чуть подумав, задал встречный вопрос:
— Ответьте мне, мой друг, а кем доказано, что души действительно существуют среди нас? Я вот ни разу их не встречал…
— Учением церкви! — выкрикнул кто-то.
— Хорошо, а по каким признакам мы можем определить, что явился именно вызванный нами дух, а не какой-то шарлатан устраивает все это представление? Вот о присутствии крахмала мы судим, если капнем на вещество капельку йода. Железо обладает одними свойствами, медь — другими. А какими свойствами обладает пресловутый дух?
— Профессор, нельзя материальные законы распространять на тела духовные, — попытался вступить с ним в спор солидный молодой человек с пшеничными усиками под курносым носом.
— Вы сказали «тела»? — уцепился за это слово Менделеев. — А что вы под этим подразумеваете? Духовные тела? А какие они,
эти тела?
— Они невидимые, откуда я могу знать, какие они, — не мог придумать ничего иного его оппонент.
— Хорошо, пусть будет так. Но и водород или азот нам тоже не видны, но мы же умеем их получать и знаем их свойства. А можно ли судить о теле духовном, пользуясь вашим определением?
— Дух следует посадить в колбу и хорошенько нагреть, — насмешливо посоветовал кто-то из последнего ряда. — Вот тогда он себя и проявит. А лучше сперва хорошенько его заморозить, а потом нагреть, наверняка не выдержит.
— И кислоты туда еще плеснуть, — продолжали шутить студенты, понимая, что сейчас им все позволительно.
— Пожалуйста, прошу вас, — с улыбкой ответил Менделеев и пододвинул к краю демонстрационного стола колбу, а вслед за ней и спиртовку. — Ловите нужный вам дух и проводите свой эксперимент, а мы будем с удовольствием наблюдать. Что, нет желающих? Вот и я о том же. Если нет объекта исследования, то какой вывод мы можем сделать? — Он поднял обе руки, ожидая ответа.
Но студенты неожиданно насторожились, а Ефим Назаров, сын протоиерея, насупился и сурово спросил:
— Господин профессор, выходит, вы желаете заявить, что человеческой души не существует? А что скажет на это Святейший Синод, извольте полюбопытствовать? Мне почему-то кажется, они ваших взглядов не одобрят, точно говорю.
— Милостивый государь, ничего подобного я не говорил, — поспешил обезопасить себя Менделеев, понимая, что зашел слишком далеко, — я не посягаю на законы и прочие положения православной церкви.
Я всего лишь ученый и привык судить обо всем, исходя из своего жизненного опыта и убеждений. Никто не отрицает учения Христа и принесенные Им заповеди. Человек, несомненно, наделен не только жизненными, но и духовными потребностями. Это нравственная составляющая вопроса. И церковь учит нас именно нравственности, с чем никто, надеюсь, не будет спорить. Но согласитесь, если дух, который вызывают эти самые спириты, невозможно исследовать, то возникает другой законный вопрос: а есть ли он на самом деле? Они говорят — да, а я говорю — докажите. И я уверен, что здравомыслящие церковные мужи и иерархи будут на моей стороне…
— А вот и нет, — грубо перебил его все тот же Ефим Назаров, — мой отец считает, что, коль есть души умерших, то они вполне способны и проявлять себя. Разве в церкви во время службы не молятся за души усопших? И, коль молятся, значит, они есть…
— Не буду спорить. — Менделеев понимал, что сейчас он идет по тонкому льду и одно неосторожное слово может вызвать недовольство некоторых студентов, не разделяющих его мысли, а вслед за тем может последовать на него донос в Синод или еще куда-то от того же Назарова или его отца. Тогда ему придется совсем худо. Потому он решил прекратить дискуссию и свести все к шутке.
— Не стану спорить, — повторил он, — тем более что предмет спора находится вне химической науки. Давайте сделаем так: как только кому-то из вас удастся вызвать дух прямо здесь, в аудитории, обязуюсь завтра же прийти на занятие без бороды. Ну, есть желающие заключить со мной спор на мою бороду?
Студенты громко засмеялись, понимая, спор закончился ничем. Хотя их уважаемый профессор не смог опровергнуть возражения поповича Назарова, которого все сторонились из-за его привычки писать доносы и наушничать начальству на их проступки. Зато к Менделееву они относились тепло и совсем не желали, чтоб у него возникли неприятности по какому-то, как им казалось, пустяковому поводу.
Менделеев перешел к теме лекции, но для себя понял, просто так, голыми руками сторонников спиритизма ему не разоблачить. Тем более, как оказалось, у них имеются сторонники в церковных кругах, а это тем более осложняло дело. Нужна поддержка коллег и проведение разоблачительных экспериментов, на что ему не особо хотелось тратить свое время. Но и смириться с нарастающей волной поголовного увлечения спиритизмом он не мог.
После лекций он направился к ректору и там изложил ему суть наблюдаемых им сеансов, опять же, не став называть имена своих коллег, а лишь намекнул, что некоторые из университетских преподавателей принимают в тех сеансах активное участие.
— Да не может такого быть, — не поверил тот, — мало мне покрывательства зачинщиков студенческих беспорядков, а теперь еще мистики среди студентов объявятся. Да нас зарубежные коллеги засмеют! Нет, я такой позор не переживу и подам в отставку, если об этом станет известно журналистам. Дмитрий Иванович, я не спрашиваю у вас, кто в том шабаше участвует, не хочу, чтоб вы стали доносчиком, да и вы на это, знаю, не пойдете. Но прошу вас, будьте добры, поговорите с ними во имя всех нас, кто здесь на службе состоит, чтоб они прекратили свои опыты. Или пусть подают в отставку и тогда хоть на метле летают.
— Я предлагаю создать комиссию и сделать вас ее председателем, — высказал Менделеев свое мнение. — Отправим наших представителей наблюдать за сеансами в разные спиритические кружки, а их, как понимаю, в столице немало. А я тем временем лично подготовлю специальное оборудование и даже помещение, где подобные сеансы можно будет контролировать. Думаю, при тщательном контроле они разоблачат сами себя. Вот тогда и пригласим журналистов. Пусть сообщат в своих газетках, что это шарлатаны или люди, поверившие им, дурачат народ, и не более того.
— Поддерживаю вас, полностью поддерживаю, — согласился ректор, — но меня от председательства увольте. У меня других дел немало. Лучше вы от моего имени возглавьте эту комиссию, тем более вам я полностью доверяю.
— Благодарю и завтра же сообщу коллегам ваше мнение, — кивнул Менделеев и собрался было идти, но ректор остановил его.
— Дмитрий Иванович, вы поосторожнее с ними. Ведь сам государь император приглашал к себе какого-то там медиума, а если до его величества дойдет, что мы тут организуем расправу над спиритами, то… как бы дело не кончилось тем, что по наши души пришлют другую комиссию. Вы понимаете, о чем я? — Менделеев кивнул в ответ. — Наберут из всяких знатных сановников, которые на наш университет и на вас лично давно зуб имеют. Так что, голубчик, лишнего не говорите и со студентами тоже на лекциях речь на эту тему больше не заводите, — лукаво глянул ректор на профессора.