Менделеев озадаченно посмотрел на писателя, понимая, что вряд ли ему удастся хоть в чем-то переубедить его, и открыто спросил;
— Значит, вы верите во все, что происходит? Верчение столов, появление духов и прочая чертовщина?
— Это вы верно заметили — именно чертовщина! Я за всем этим как раз усматриваю проявление и действие нечистых сил, которые отрицать невозможно. А что вы скажете, если сейчас лично вас эта самая сила подхватит, завертит и унесет на другой конец света? Как вы это сможете объяснить? — При этом он, не мигая, смотрел на Менделеева, словно пытался проникнуть внутрь его черепной коробки, не доверяя услышанным словам.
Тот в ответ лишь рассмеялся:
— Я вам так скажу, Федор… э-э-э… Михайлович… Объяснить можно любое природное явление. В данном случае вы наверняка имеете в виду смерчи, которые часто случаются в Южном полушарии. И ничего таинственного в том нет. А уж чертей или бесов — тем более. Вы вольны верить во что угодно, тем более, как вы сами сказали, ваш жизненный опыт вызвал в вас трагическое восприятие действительности. Но позвольте нам, ученым, судить о тех явлениях, что вы объясняете через воздействие неведомых сил, рассматривать на основе наших наработанных веками изысканий. А до ваших чертей мы еще доберемся и узнаем, где они водятся… — Он собрался было идти дальше, но Достоевский остановил его очередным вопросом:
— Выходит, вы и в чудесные исцеления не верите? И в чудеса, от икон исходящие? А древнее пророчества и все, что в Святом Писании излагается? Как с этим быть? По-вашему, получается, что наука расходится с церковными воззрениями? Нет, вы ответьте, мне это очень важно знать…
Менделеев тяжко вздохнул и тихо проговорил:
— Странный вы человек, как погляжу… Стараетесь меня прищучить на том, чего я не говорил. Повторюсь еще раз: вера человеку нужна, без нее он ничто. Без нее бы и науки не было. Но слепая вера — страшна и непредсказуема. А вопросы ваши, сударь, уж извините меня, провокационны. Ведь могу подумать, что вы меня в чем-то уличить хотите. Негоже так, уважаемый, негоже. Вы спросили меня о спиритизме — я вам ответил. Честно ответил. А все остальное к тому, в чем род моих занятий заключается, никакого отношения не имеет. И помяните мое слово, эти спириты не хуже чертей ваших многим честным людям головы затуманят и рассудка лишат. Вот над этим настоятельно советую подумать.
С этими словами Менделеев решительно развернулся и, не простившись, пошел прочь, не желая продолжать бессмысленный разговор с человеком, к которому большинство его знакомых относилось с уважением. Зато у него самого писательские высказывания вызвали самые противоречивые чувства. Он шел и на ходу негромко повторял:
— Чертями меня вздумал пугать! Да от него самого никак не ладаном пахнет, а скорее серный запах исходит!
Достоевский же, чуть постояв, и тоже неудовлетворенный внезапно закончившимся разговором, произнес вслед ему:
— А наука ваша еще таких бед наделает, если к ней без православных заповедей подходить, что вы себе и представить не можете… — А потом повернулся, раздраженно запустил в реку осыпавшийся в его подвижных и неспокойных руках букетик и неспешно пошел в противоположную сторону.
Глава тринадцатая
Несмотря на очевидный провал своих спиритов во время испытаний, устроенных на квартире Менделеева, Аксаков продолжал сеансы, которые привлекали все большее число желающих. Как-то он получил письмо он графини Мокрицкой, которая сообщала ему, что совсем недавно похоронила дочь, так и не успевшую выйти замуж за члена свиты императора — капитана Антона Репетова. Далее она описывала, какие страдания она переживает после похорон дочери и не может найти утешения ни в церкви, ни в монастырях, куда делает большие пожертвования на помин души дорогого ей существа. Она просила разрешения присутствовать на сеансе, во время которого надеялась установить связь с душой милой Верочки, как звали дочь, с чем и обращается к господину Аксакову, полагаясь на его великодушие. Тот немедленно направил ей приглашение и предупредил нового приглашенного им медиума Джозефа Бредифа о прибытии именитой графини.
Та появилась в условленное время и заняла отведенное ей за столом место. После некоторых опытов она попросила медиума вызвать дух своей дочери. Несколько минут слышны были лишь тихие звуки органа, а потом на противоположной от графини стене появилась расплывчатая тень, в которой она почти сразу узнала свою дочь.
— Верочка, — вскрикнула она, — как ты там? Тебе тяжело? Почему ты никак не даешь о себе знать? Я ночи не сплю, жду хоть какого-то знака от тебя, но ничего… Отзовись, я жду…
Медиум Джозеф поднял вверх руку, а потом через переводчика пояснил:
— Ваша дочь говорит, что ее очень тяготит разлука с вами…
— Что я могу сделать, чтоб снять с тебя эту тяжесть? Скажи,
дорогая моя, обещаю все исполнить…
— Она ждет, когда вы воссоединитесь, и тогда ей станет вместе с вами легче, — таков был следующий ответ медиума.
— Но как это сделать? Как?! Я на все готова…
— Она говорит, что ждет вас, — пояснил переводчик, после чего тень исчезла, и собравшиеся начали оживленно перешептываться меж собой, обсуждая произошедшее.
Графиня соскочила со своего места, перевернув стул, и бросилась к выходу. Домой она явилась в расстроенных чувствах и бросилась к обеспокоенному ее видом мужу, со слезами и едва ли не в истерике.
— Я только что говорила с нашей Верочкой, — объявила она.
— Где? — удивился он. — Почему ты меня не пригласила с собой и даже не предупредила? На тебе лица нет. Расскажи, как это было?
— Я присутствовала на спиритическом сеансе, там вызвали дух нашей доброй доченьки, и я говорила с ней.
— Дичь полнейшая, — не поверил тот, — я читал отчеты, опубликованные в газете комиссии, которую возглавляет не кто- нибудь, а известный ученый Менделеев. Он называет твоих спиритов шарлатанами. Не верь им, забудь, я сейчас отправлю за доктором.
— Не надо доктора, он мне не поможет. Верочка сказала, что ждет меня, и я должна исполнить ее просьбу.
— Дорогая, как ты собираешься это сделать? Может, батюшку пригласить? Он исповедует тебя, и ты успокоишься. Только скажи, я все исполню.
— Не надо никакого батюшки, они мне ничем не могут помочь. Оставь и ты меня, я пойду к себе. С этими словами она ушла в свою спальню, где закрылась.
Ее муж, полковник гвардии в отставке, почуял недоброе и все же отправил дворника за доктором. Когда тот приехал, то они постучали в комнату графини, но ответа не было. Пришел дворник и вскрыл дверь. Графиня лежала на кровати, раскинув руки. Возле не был пузырек с ядом.
— Она умерла, и я тут бессилен, — развел руками доктор, — приношу вам свои соболезнования, — сказал он и покинул дом, отказавшись от предложенных денег.
Граф Мокрицкий призвал горничную, которая обычно везде сопровождала свою хозяйку, и потребовал назвать адрес, где они были на сеансе спиритизма. Та испуганным голосом назвала улицу и описала дом, но заметила, что сама она внутрь не заходила, а ждала в дворницкой. Он отпустил ее, а сам надел парадный мундир с орденами, взял заряженный пистолет, накинул плащ и поймал на улице извозчика, назвав адрес, куда его следует доставить.
Когда они прибыли на место, то он заглянул в дворницкую и спросил у полусонного татарина, где нынче собралось много людей. Тот, не думая ни о чем плохом, указал номер квартиры и этаж. Граф поднялся наверх, позвонил, а когда ему открыли, то оттолкнул дворецкого и прошел в глубь квартиры, наконец нашел, где все еще сидели спириты, которые, увидев его, прекратили сеанс, и громко спросил:
— Кто сегодня вызывал дух дочери графини?
Все, как один, указали на Джозефа Бредифа. Тогда он извлек из-за пояса пистолет и произвел несколько выстрелов. Но кто-то успел задуть свечу, а напуганный грозным видом явившегося полковника медиум успел нырнуть под стол, и все пули прошли мимо него, после чего пистолет дал осечку, на полковника набросилось несколько человек, его скрутили и вызвали полицию. Те увезли стрелка в участок, а осмотревший его доктор констатировал расстройство рассудка и велел поместить несчастного в психиатрическую лечебницу, где тот остался надолго.
На следующий день Аксакова разыскал несостоявшийся жених почившей девушки капитан Антон Репетов, видимо, заранее разузнавший, кто истинный организатор спиритических сеансов. Разгневанный капитан публично оскорбил не на шутку оробевшего Аксакова, назвал того подлецом и шарлатаном, закончив свой короткий монолог громкой пощечиной. После чего кинул на стол свою визитку, заявив, что он отныне всегда к его услугам. Но оскорбленный покровитель спиритов принять вызов не захотел и на другой день укатил на лечение в Швейцарию, о чем тут же сообщили столичные газеты, раздувшие скандал едва ли не до вселенских масштабов.
…Утром Менделеев за завтраком наткнулся на эту статью и, указывая на нее жене, проговорил со вздохом:
— Вот скажи, кто прав после этого: твой муж, что пытался бороться с этой заразой, или известный писатель, желавший разобраться, что за силы оказывают влияние на таинственные явления? Слаб человек, порочен, все желает узнать, не прилагая к тому никаких усилий. А результат каков? Трагедия! А у него во всем черти виноваты… Мог бы предвидеть, коль его таким пророком все считают, чем все закончится…
— О ком ты, Митенька? — просила Феозва.
— Да об одном пророке, который в науке решил усомниться. Достоевским его зовут. Помнишь, ты его на выставке в Лондоне видела и мне потом рассказывала?
— А то как же. Он, бедненький, говорят, до сих пор в себя не пришел после каторги, какая-то тяжкая болезнь его мучит, зато вот стал теперь известным человеком. Кто бы мог раньше такое подумать, чтоб каторжник — и такие романы сочинял…
— Видать, одной каторги ему мало было, коль ничему она его не научила, — с горькой усмешкой закончил разговор Менделеев, поднимаясь из-за стола и целуя жену в щеку.