— Похож, похож на батюшку, но вот только креста на нем не видела, а так как есть вылитый отец Андрей из соседнего прихода.
— Крест, думается мне, у него под одеждой сокрыт, как же батюшка без креста? Не может такого быть, чтоб без креста.
— Одного не пойму, — недоверчиво проговорила вторая, низенькая, старушка, чью голову покрывал длинный черный платок, достававший едва ли не до пояса, — зачем он на небо полетел. Неужто панихиду служить или иное что?
— Почему обязательно панихиду? — спросила ее подружка. — Может, просто молебен какой потребовался, вот он и вознесся.
— Тогда бы и дьякон должон при нем быть, как же без дьякона то… Одному молебен как положено не отслужить, точно тебе говорю.
— Поди, дьякон там внутри сидел, а мы не разглядели, глаза
уже не те. Я вот вблизи покаместо вижу, а вдаль гляну — и все как в тумане.
— И не говори, — согласно закивала головой ее собеседница, — глаза, да ноги — первая наша беда. Но ничего, поживем еще, поглядим на белый свет.
— Вот ведь до чего додумались, молебен в небе служить. Может, оно и верно. Оттуда молитва до Господа быстрее дойдет.
— Непременно дойдет, — вторила ей подружка, — а обратно он, видать, не вернется больше… Сама как думаешь?
— А зачем ему обратно? Он теперича на небесах, там жить и останется.
— Вознесся, одно слово, — высказала свое мнение женщина в черном платке
— Ой, ты и сказанула: вознесся! Он же не Спаситель, чтоб вознестись.
— Откуда нам знать; как мир устроен, теперь все по-новому. Надо послушать, чего наш батюшка на службе объявит, ему, поди, обо всем известно.
— Это точно, он у нас головастый, недаром из столицы недавно вернулся. Ну, я пошла, дел в доме много, — попрощалась одна из них.
— Прощевай, Семеновна, свидимся еще, не на этом, так на том свете. Время будет, загляни ко мне, хоть чайку попьем, а то одна-одинешенька, словно сирота казанская, живу.
Высокая старушка сделала несколько шагов, потом оглянулась и тихо проговорила:
— А жаль того батюшку, мог бы еще на земле пожить, а он раз… и на небо, по своей воле отправился, а дома, поди, детки остались, супруга опять же…
— Ему видней, — отвечала ее подруга, — видать, владыка приказал, а он ослушаться не посмел… Кто ихнева брата спрашивать станет…
Глава четвертая
На перроне вокзала усатый журналист плотного сложения в котелке с блокнотом в руках подошел к слонявшемуся бесцельно в ожидании поезда по платформе несостоявшемуся пилоту улетевшего воздушного шара Кованько и начал задавать ему вопросы, связанные с полетом профессора Менделеева.
— Наши читатели наверняка пожелают узнать, какова цель полета профессора Менделеева, — скороговоркой вымолвил он, — что вы можете сказать на этот счет?
Кованько, которому ни разу в жизни не приходилось давать интервью, растерялся, зашмыгал носом и хотел было проскочить мимо навязчивого журналиста, но тот оказался расторопнее и преградил ему дорогу.
— Если вы не пожелаете ответить, то мне придется сообщить читателям, будто бы вы не в курсе происходящего, а потому были отстранены от полета на шаре, — предупредил его опытный в подобных делах журналист.
Кованько некуда было деваться, и хотя он не знал, что отвечать, но решил, пришло время оправдаться, почему он вдруг остался на земле, а профессор улетел один. И хотя в душе он переживал, что тот, не имея самых элементарных навыков управления воздушным шаром, может потерпеть аварию, но тогда тем более вся ответственность ляжет на него, поскольку именно он являлся ответственным за благополучный полет. Но как он мог предвидеть сумасбродный поступок ученого, пожелавшего лететь в полном одиночестве.
Кованько приостановился, повернулся лицом к журналисту, снял с руки кожаную перчатку, провел пальцем по своим щегольским усикам, откашлялся и заявил:
— А шо я могу бачить? Мне сказали лететь, я и изготовился, а тут такое началось, не приведи господь. Кто ж знал-то?
— Что началось? — с интересом перебил его журналист, почуяв, что запахло сенсацией, ожидая обвинения профессора Менделеева в нарушении предписания полета.
— То и началось, то и началось… — словно заведенный, повторил одну и ту же фразу аэронавт. — Не захотел он меня брать и силою вовнутрь не пустил.
— Это почему же не пустил? — с удивлением спросил журналист. — Какая на то причина? Можете объяснить это нашим читателям?
— Откуда же мне знать, — помахал перчаткой тот. — Вот ежели он вернется, у него и спросите, пущай он вам и доложит все как есть.
— Вы так и не сообщили нам о цели полета, — уточнил журналист свой вопрос. — Может ли поступок профессора Менделеева сорвать задуманное?
— Да откуда мне знать, — не раздумывая, отвечал Кованько. — Приказано: лететь, я и готов, а остальное — не мое дело.
— Так ведь во всех газетах сообщалось, будто бы профессор Менделеев по заданию Российской академии наук должен подняться на четыре версты вверх для наблюдения за полным солнечным затмением. Выходит, вас даже в известность не поставили?
Кованько совсем растерялся и сник под настойчивыми вопросами представителя прессы и обреченно ответил:
— Чего-то говорили про какое-то затмение, но мне то оно зачем? Мое дело — за шаром следить, газ набрать, крепления, канаты, чтоб корзина прочная была, а все остальное меня не касается. У него и спросите, у профессора того.
— Скажите, а как профессор Менделеев сможет вернуться обратно, если он не имеет опыта управления воздушным шаром? — не унимался журналист, который, как ему казалось, нащупал самую настоящую сенсацию, и уже представлял свою статью в газете с заголовком «Профессор улетел неизвестно куда на неуправляемом воздушном судне. Ждать ли его обратно?».
— Не могу знать, как его высокопревосходительство господин профессор смогут шар приземлить, — с издевкой ответил несостоявшийся пилот. — Это вам, я скажу, не воздушный змей, за веревочку потянул — и он уже здесь. Там и ветер надо знать, куда дует и за клапан тянуть без особого усердия, а то можно так приземлиться, что потом костей не собрать, — разоткровенничался он.
— Очень интересно, весьма занимательно, — не успевал записывать откровения прапорщика журналист, смешно топорща свои усы. — Выходит, никаких гарантий?
— Да какие ж тут гарантии, — хихикнул Кованько, — птицы — и то падают, ежели ветер не угадают, а уж человек, будучи созданием земным, до без опыта… — Тут он понял, что говорит лишнего, и спохватился: — Но моей вины в том никакой нет, я хотел с ним лететь, а он не пожелал. Как я ему теперь помочь могу? Вот ежели бы телеграф туда провести, тогда б другое дело.
За беседой они не заметили, как к ним вплотную подошел один из полицейских и внимательно слушал их разговор, и вдруг неожиданно задал вопрос пилоту:
— Так это что же получается, ваше благородие, эдак господин Менделеев, полетев один и не умея управлять воздушным аппаратом, в результате может разбиться?
Кованько уже был не рад своим откровениям, а тут еще и полиция… Он зябко поежился, замялся и тихонько ответил:
— Кто его знает, может, и получится у профессора с первого раза шар приземлить. Если не дурак, то сообразит…
— Так-так, — повторил полицейский, — мне все понятно, об этом надо срочно телеграфировать в столицу.
Через пять минут он уже стоял возле станционного телеграфиста и диктовал ему текст на имя столичного генерал- губернатора, в котором сообщал, что профессор Менделеев самовольно отправился в полет, никого не поставив о том в известность, и теперь находится неизвестно где. В конце он спрашивал, какие предпринять меры по его поиску и нельзя ли доставить на станцию Клин другой воздушный шар, который бы мог последовать за исчезнувшим воздухоплавателем, чтобы определить его место пребывания. Потом чуть подумал и вторую телеграмму отправил на имя главы полиции Санкт-Петербурга с просьбой направить необходимое число полицейских для поимки исчезнувшего ученого.
Выйдя из комнатки телеграфиста, он снял форменную фуражку, вытер вспотевший лоб и проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Ежели так каждый сам по себе летать начнет, как же нам тогда уследить за всеми? Тут тогда такое начнется… — И он, хлопнув дверью, вышел на улицу.
Глава пятая
Полицейский не знал, что сын Менделеева, Владимир Дмитриевич, уже успел задействовать нескольких знакомых офицеров, имеющих верховых лошадей, и с ними четырех велосипедистов-любителей начать поиски отца в разных направлениях. Он и сам верхом на гнедом жеребце, взятом у соседа по поместью, Бекетова, проскакал с десяток верст, ориентируясь по направлению северо-восточного ветра, надеясь увидеть летящий шар, а может, даже найти где-то приземлившегося отца. Но его поиски успехом не увенчались, и он вернулся обратно на станцию, где стали собираться остальные участники поисков. Все они сообщали ему, что отыскать шар не удалось.
В это время из здания вокзала выскочил растерянный телеграфист с бумажной лентой в руках. Он остановился и рассеянно озирался по сторонам, не зная, кому доложить о странной, только что им полученной телеграмме. Владимир один из первых заметил его и направил коня прямо по платформе к зданию вокзала, спросив:
— Читай, что там?
Телеграфист с удивлением посмотрел на него и спросил:
— А вы кто будете?
— Владимир Дмитриевич Менделеев, сын профессора Менделеева, — отвечал тот, грозно нахмурив брови и стараясь произвести благоприятное впечатление на служащего, поскольку он явно не решался оглашать текст первому встречному.
— Ну, если сын, тогда скажу, слушайте: «Шар видели, Менделеева — нет», — и он шмыгнул носом, смешно наморщив лоб.
— Откуда телеграмма, кто прислал?
— То мне неизвестно, — отвечал телеграфист, — она без подписи.
— Как же так? Это очень важно, где его видели… — не поверил ему Владимир. — Может, скажете, с какой станции отправлена телеграмма?
— Не могу знать, и откуда отправлена также не ясно, — ответил тот и поспешно сунул телеграфную ленту в руки неизвестно откуда появившемуся полицейскому.