– Допустим, так оно и было, – предположил мой собеседник, игнорируя пока что пыхтящего от злости капитана, что никак не мог разродиться членораздельной фразой. – Ну а как вы можете объяснить ситуацию с патрулем?
– Ну а с ним и вовсе все нормально было. Пришли двое вместе с тем, что им нажаловаться изволил, да и принялись было меня обвинять во всех грехах. Да так настойчиво обвиняли, что разве только полный дурак не понял бы их истинные намерения… Проще говоря, взятку получить мечтали.
– А вы что же?
– Они так просили, так просили, аж на слезу прошибло, – усмехнулся я. – Вот я снизошел к их убедительным просьбам, да и дал. Как оказалось, слишком много. Верно один мой знакомый говорил, что продажным людям вредно много давать – они от денег вовсе разум теряют. Вот и эти, увидев брошенную пачку ассигнаций, вовсе ошалели. Бросились сначала друг на друга, потом на деньги. Ну а потом вместо того, чтобы по карманам рассовать, решили скушать. Кстати, как там у них со здоровьем, нормально переварили продукцию американского казначейства? Заворота кишок от обжорства не случилось?
Старлей, до сего момента мужественно удерживающийся от смеха, не выдержал, и согнулся в три погибели. Видимо, представил себе патрульных, пасущихся на травке американского производства. Вот только ни шерсти, ни молока от этих жвачных ожидать не стоило.
– Ты чего ржешь? – обретший дар речи капитан накинулся на своего подчиненного. – Он тут над нами издевается, а ты смеяться?! Немедленно его в камеру, к тем двум беспредельщикам залетным, да скажите, чтобы они его как следует уму-разуму поучили.
– Но капитан, парень вроде не так уж и виноват. Вы же знаете эту парочку. Да за сотню баксов они об любого дубинки обломают…
– Не рассуждать! Ты у меня уже давно поперек задницы встал со своими принципами. Пошел вон! Во-он из кабинета!
– Да вы не вопите так, капитан, – посоветовал я. – Лопнете еще, кровью забрызгаете. Хотя нет, какая у вас кровь. Тогда уж по всему кабинету разлетится тонкий слой весьма банального органического удобрения. Слышь, старлей, ножик свой я тебе оставлю. Не надолго, на полчасика. Ты уж не уходи пока отсюда, будь любезен. Договорились?
Тот лишь кивнул головой, чувствуя, но не понимая, что дело обстоит не просто нестандартно, а очень нестандартно. Зато понял, что у меня нет ни страха, ни вообще какого-либо беспокойства за собственную участь. Он взял отданный нож, после чего тихо шепнул:
– Если через час что не так, то я постараюсь что-то сделать. Наш капитан вовсе озверел, попытается тебя здесь же на инвалидность перевести.
Надо же, единственный нормальный человек во всем местном гадючнике. Непременно учту это при апофеозе веселья, что надвигается быстро и неотвратимо. А пока… Пути ведут в камеру, и я в принципе не могу упустить возможность осмотреть подобную «достопримечательность» здешних мест.
Хорошо хоть до камеры меня сопроводили без недоразумений, то есть даже не пытались размахивать кулаками, дубинками и прочей вульгарщиной. Наверняка они рассчитывают, что внутри меня ожидает очень «теплый и дружеский» прием. Придется в очередной раз их разочаровать…
Стальная дверь сначала открылась, демонстрируя внутренности камеры, ну а потом закрылась, стоило мне переступить порог.
– Это кто в хату зашел? – прозвучал хрипло-пропитый голос. – Назовись, фраерок!
– Судя по пренебрежительным нотам в вашем голосе, вы пытаетесь оскорбить человека, даже не зная, кто он такой… Печально видеть столь вопиющую глупость.
– Мальчик типа не понял, мальчика поучить надо, – заговорил другой, сутулый тип неопределенного возраста, весь покрытый затейливыми татуировками. – Да и просили с ним побеседовать. А мы просьбу и выполним.
Мир сошел с остатков и так невеликого ума… Все пытаются меня чему-то научить, вот только ничего полезного в большинстве предложений нет и не намечается. Ну почему учеба в их понимании – попытка применения физического воздействия, а проще говоря бития, или же неудержимое желание нахамить. Кажется еще Вольтер писал, что именно бытие определяет сознание. Увы, классиков философии тут явно читать разучились, иначе высокая категория бытия не скатилась бы до примитивнейшего бития… Ну раз так, то и мы воспримем сие переложение классика и применим к ним самим.
– Гм… Поучить? Но чему вы меня научить-то можете? По виду вашему судя, вы даже церковно приходскую школу не окончили, а я все же в кадетском корпусе обучался. Это скорее мне вас учить придется!
– Ну все, … …, ты точно попал. В параше утопим, а потом используем как в голову придет. Дави его, Гиви! Только не до смерти, капитану он живой нужен.
– Вах… Я его не рэзать как барана, я его ыметь буду по самый корэнь!
А вот за такое оскорбление надо учить особенно жестоко. Оскорбить меня, дворянина и офицера, столь непристойным образом, приравняв к почитателям содомской мерзости… Придется учить уму-разуму особенно тщательно, не жалея сил ни физических, ни магических. М-да… А для того чтобы эти силы были, перекусить требуется. Ну что ж, пищи тут вполне достаточно!
Бросок вперед, клыки впиваются в горло сутулого, и поток жизненной силы хлынул в меня через разорванную яренную вену. Наслаждение… Чистое, ничем незамутненное счастье насыщения. Я даже не обратил внимание, на легкий укол справа, и лишь закончив питаться перевел взгляд на замерших в ужасе, жмущихся к стенам разбойников.
Выпустив обмякшее тело сутулого, я выдернул из своего бока остро заточенную спицу, и перевел взгляд на побледневшего, несмотря на свою природную смуглость Гиви.
– Ай-я-яй, – улыбнулся я, демонстрируя острые клыки, и неспешно облизнул кроваво-красные, как это всегда бывает после еды, губы. – Как нехорошо…
– Шайтан!!! – дико вскрикнул тот, распластываясь по наиболее отдаленной от меня стене.
– Ну что вы, не надо лести, ну не надо, я стесняюсь… Ну какой из меня шайтан, – я позволил своим глазам на мгновение превратиться в кроваво-красные бельма. Это, кстати было самым первым умением, которому меня обучила Сангрени – скрытие истинного вида глаз. Но сейчас я не видел смысла скрываться. – Я не дьявол, – хищная улыбка, – я только учусь!
Вы спросите, зачем я устроил это представление? На самом деле, все просто, господа. Есть я в ближайшее время никого не собирался, да и убивать не хотелось… Ну разве так, самую малость, не удовольствия ради, а профилактики для. С другой стороны, даже один, беглый взгляд на ауры находящихся в этой камере пятерых заключенных, – ох, нет, пардон, ныне четырех, и одно мертвое тело, – наполнял меня сильнейшим омерзением.
Насильники, убийцы, причем убивали часто, и с большой жестокостью, грабители, получающие удовольствие от измывательств над беззащитными жертвами… Оставить их так просто, позволив вскоре выйти на свободу и вновь продолжить свои бесчинства, означало стать невольным соучастником их преступлений. Мои предки в гробах бы перевернулись, без всякой некромантии, поступи я таким образом. В то же время, убивать не хотелось просто категорически. Видимо на сегодня я свой лимит смертей выбрал или просто захотелось разнообразить программу. Оставалось одно. Изменить их мозг так, чтобы они в принципе были неспособны причинять вред кому бы то ни было. А подобное тонкое воздействие, – это вам не с ума сводить, и не иллюзиями баловаться. Тут все куда посложнее будет. У мозга человеческого, от вторжения подобного, защита стоит, весьма надежная. А спадает защита сия от боли, ужаса смертного, да наслажденья превеликого, что женщина мужчине подарить может. Последним кстати, ведьмочки многие, с превеликой охотой и умением частенько пользуются.
Но я не ведьмочка страстная, а гусар, пола мужеского, так что ласки им дарить не намерен. Но и катовать[4] их не хочется. Они конечно того не раз уже заслужили, но неприятно мне делом этим заниматься. Граф я, кровей благородных, не по мне работа палаческая. Можно конечно на них Чуму напустить, он-то с удовольствием превеликим за дело это возьмется, да только иной подход вначале испытать стоит.
Вот и остается, что ужас смертный нагонять, дабы защита их ослабла… О… Подается, подается… Ну-ка, усилим натиск!
– Чума, ко мне!
– Что прикажете повелитель? – бесенок оказался последней каплей. Барьеры разума у троих, сидящих на нарах рухнули, и я наконец-то смог воздействовать на их души. Ничего особо сложного я творить не стал. Все же не силен я в ментальных воздействиях. Так, блок поставил. Простейший, примитивный. Отныне они никому и никогда не смогут причинить вред. Попытаются ударить, – рука заболит, так, словно там все кости только что переломали, сказать слово гадкое попробуют, – во рту ощущение, будто пуд горчицы съели возникнет… Ну и так далее. Ныне они даже для самозащиты никого ударить не смогут. Стоит им лишь подумать, что действия их вред кому-нибудь причиняют, человека огорчить могут, как сразу же их кара постигнет А что поделать… Ну не специалист я в этом, долго бы с фильтрующим блоком возиться пришлось, да и заслужили они наказание за дела свои мерзкие. Уф… С ними окончено. Пусть пока без сознания поваляются, пока я с Гиви, разбираться буду. Не люблю, когда в меня вязальной спицей тыкать изволят!
М-да… Своеобразная у кавказца психика оказалась, прямо на человеческую не похожа, непривычно даже. Извините, по ментальному воздействию на слаборазвитых не специализировался. Испуган он сильно, в углу сжался, подвывает, аки сука на морозе, но к разуму подобраться зело сложно, за неимением такового в сколь-либо заметной форме. Ну, если гора не идет к Магомету, так на то взрывчатка имеется. Глядишь, и докатится гора, пусть и отдельными камешками… Придется, видимо все же катовать паршивца.
– Займись им, Чума.
А бесенок-то как рад… Аж светится! Причем в прямом смысле. Подлетел к разбойничку, облетел его кругом, языком прицокивая, а потом участливо так поинтересовался:
– Что ж ты, мил человек, дела нехорошие творишь? Видать, воспитывали тебя плохо?