Сергея аж передернуло. Опять двадцать пять?! Сперва сиди в коридоре. Жди, пока соизволят тобой заняться. Потом снова сиди жди, пока результат объявят. Некоторых сразу отпускают, а других манежат по три часа. В прошлом году его там сто лет продержали. Не знал уже что и думать!
Почти всех давно выпустили. Двоих только задержали. Парня одного, на класс младше, и девочку из параллельного, Настей звать. Она ему нравилась когда-то целое лето. Родителей в тот год в командировку угнали, и Сергей из-за этого все каникулы в школе проторчал. Лерка домой уехала как всегда, а он вот остался. Не смог устоять. Плохо одному, хоть волком вой. Улыбчивая такая девчонка, Настя эта. Нет, правда, всегда-всегда улыбалась. Даже когда он ей осенью потом сказал, что ничего у них больше не будет. Улыбнулась, дернула плечиком и пошла. И он вдруг подумал, что, может, зря это он, может, поторопился.
Она и там улыбалась. Сидела и лыбилась молча, как идиотка. Словно не понимала, что происходит. Не просто же так их тут задержали. Открылась боковая дверь, оттуда выкрикнули их фамилии. Оба встали, Настя опять улыбнулась. Смущенно, словно бы извиняясь за что-то. Они ушли, а Сергей остался один. Сидеть как дурак в коридоре и думать про себя невесть что.
Час прошел, второй, третий. Ему стало казаться, что он вот-вот поседеет. Со всех сторон двери заперты. Стучал-стучал, кричал-кричал, аж до хрипоты. Толку нуль. Стены в этой санчасти как в средневековой крепости. Ни звука наружу не долетает. Говорят, так нужно, чтоб радиация от рентгена не просачивалась. Сергей уж решил, что про него позабыли. Ушли домой, за собой всё позакрывали и теперь до завтрашнего дня не откроют. Он начал прикидывать, чем из того, что в карманах, ловчее было бы взломать дверь. Ну а что, не ждать же милостей от природы.
И вдруг появилась эта медсестра. Страшная, громадная, как медведь гризли. В сером от бесконечных стирок халате. В темных очках, таких, за которыми глаз не видно. Сережка, уж на что рослый парень, показался себе рядом с ней цыпленком.
– Иди, – говорит, – Снегирев. До будущего года свободен.
– А почему, – спрашивает Сергей, – меня здесь так долго держали?
Она как засмеется – будто гальку по каменной плитке рассыпали.
– Да разве же, – говорит, – это долго?! – Наклонилась и в самое ухо, точно по секрету, шепнула: – Пятнышки у тебя там какие-то углядели. Но решили, все-таки артефакты. Дефекты пленки.
Медсестра отперла дверь и жесткою тяжелою лапищей развернула его за плечи к выходу. Еще и под зад коленкою поддала. Для ускоренья. Ух как он оттуда летел!
Два дня он потом отойти не мог. Все в нем как бы двоилось. Часть его ходит, разговаривает, на вопросы отвечает, даже улыбается, если надо. А часть так и сидит в коридоре.
И что, опять все сначала?! Да взрослый он человек или где?! Ну их в баню, с ихними артефактами! Заболеет если – сам разберется.
А вдруг они про него забудут? Домой-то в эти каникулы он всяко не собирался. Они с Леркою решили поднакопить. На всякое там детское оборудованье. Чтоб не в пластиковый казенный аквариум ребенка класть, а в нормальную детскую кроватку. С деревянной решеткой.
Сама-то Лерка от рентгена по случаю беременности освобождалась.
Впервые надев медицинскую форму, Аня ощутила пьянящий восторг. Костюм был светло-розовый, из немнущейся мягкой ткани. Хотя она выбирала на складе самый маленький размер, брюки с нее все равно спадали. Аня подпорола шов, вытянула и завязала узлом резинку. Старательно заправила все обратно. А на блузе придется, наверное, сделать вытачки. Нужно будет попросить Лерку. Она в таких вещах понимает.
Комплектов выдали два – один носишь, другой сушится после стирки. Хорошо, хоть гладить не надо. Кладовщица заверила, что, если вешать аккуратно, все должно само прекрасно расправиться.
Аня приколола к карману бейджик с именем и ученическим статусом, проверила у зеркала, не оказался ли он случайно вверх ногами, тронула губы розовым блеском и с трепетом вступила в свой новый мир.
Старшая санитарка Клавдия Юрьевна, крупная, броско накрашенная дама почтенных лет, глянула на них так, что они все почувствовали себя словно бы заранее в чем-то виноватыми. Их было одиннадцать человек – группу будущих медиков разделили на две подгруппы, шесть девчонок и пять ребят.
– Ну здрасте, здрасте, – произнесла она, поджимая алые губы. – В доктора, значит, нацелились? Отличники все, небось, так?
– Так, – осмелился поддакнуть высокий очкастый Женя.
– Ну а я, чтоб вы знали, в старшей школе вообще не доучилась. Обстоятельства не позволили. Так что образование мое – девять классов, три коридора. Но уж коридоры-то свои я как пять пальцев знаю! У меня, хоть кого спроси, вся больница по струнке ходит! Со мною не забалуешь. Так вот, задач у нас с вами две – чтоб все было чисто и вовремя. И задачи эти должны выполняться неукоснительно! Любой ценой. Зарубите себе на носу: станете ли вы там когда-никогда врачами-профессорами – зависит сейчас только от меня. Не понравится мне кто – скатертью дорога и такую характеристику напишу, в тюрьму потом полы мыть не примут, не то чтобы на врача учиться. Не вздумайте со мной пререкаться! Что сказала, то сразу делайте. Скажу блевотину языком с пола слизать – и вылижете как миленькие! Работа у нас, хочу сразу предупредить, грязная, тяжелая, неприятная. Кто думал – укольчики там ставить или бинтики сматывать, – забудьте! Тут не то что полы, тут людей от дерьма отмывать придется. Лентяям или там чересчур брезгливым заранее говорю: вот бог, вот порог. Пока не поздно, проситесь в лабораторию пробирки мыть. Хотя оттудова вас, конечно, никто сроду на лечфак не возьмет, но это уж, как говорится, не моя забота. Сачковать не позволю! Плевать мне, если кто болен или у кого-то завтра экзамен. Пришел – вкалывай, а не можешь – пшел вон, других на твое место сотни! Ну, все всё уразумели? Тогда мойте руки, тут у нас гигиена, и вперед за мной! Покажу, где тряпки и швабры.
На деле она оказалась не злой, а просто шумной и горластой старухой. Спустя неделю Аня с удивлением обнаружила, что начинает к ней привыкать. Со своей стороны, Клавдия Юрьевна также стала проявлять к Ане некоторые признаки симпатии.
В следующий понедельник, когда все гурьбой привычно двинулись в сторону шкафов с ведрами и тряпками, старшая санитарка отозвала ее в сторону и сказала, что для Ани у нее найдется кое-что поинтересней.
– Ты, я вижу, девка стоящая, с понятием. Поэтому с сегодняшнего дня начнешь у меня обслуживать палаты. Вот, знакомься, Юрик. Тоже будущий врач. Третий год уже у меня, скоро до медбрата подымется. Хороший мальчик, старательный. Такому не страшно уколы доверять ставить, мимо жопы не попадет. Введи ее в курс дела, Юр!
Юрик, худой и щуплый, смотрелся совсем подростком и казался куда младше своих подопечных. Тем не менее держался он вполне уверенно. Юрик объяснил, что на них возлагается ответственность за четыре крайних палаты южного крыла.
– В южном крыле у нас вторичный сколиоз помещается. Справа парни, а слева девки. Вставать им нельзя от слова «совсем», так что все на санитаров ложится – помыть, переодеть, накормить, судно там подать или утку. Хотя они, конечно, в основном в памперсах. Но поначалу-то человеку трудно от привитых навыков отказываться.
– Они что, парализованы?
– Нет. Но закреплены на щитах так, что не пошевелиться.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем. Иначе коррекция окажется неполной.
Палаты представляли собой светлые залы с окнами во всю стену. Еще одно окно, круглое, куполообразное, было в потолке. По ночам в него было видно звезды.
Большие комфортабельные кровати расставлены были в свободном порядке, к тому же они легко менялись местами. У каждого пациента под правой рукой находился пульт, позволяющий управлять кроватью по своему усмотрению – двигать ее вперед, назад или вбок, а также поднимать щит, к которому пациент был намертво прикреплен, выше, ниже или даже ставить вертикально.
Самое верхнее из креплений располагалось на уровне подмышек, поэтому ребята могли более-менее свободно двигать головой и руками. Над койками располагались экраны, которые управлялись с помощью тех же всемогущих пультов, включавших в себя также управление игровыми приставками.
Как раз когда Аня с Юриком входили в палату, двое подростков азартно резались в какую-то игру.
– Убил, убил, убил! – вопил смуглый черноглазый мальчик с родинкой на щеке. – Убил, и не спорь, пожалуйста!
– Ну где убил, когда я от тебя на дирижабле улетел? – с ленцой вопрошал его рыжий одутловатый парень с узкими припухшими глазами на землисто-сером лице.
– Какой дирижабль, ну какой еще дирижабль! Не было там вовсе никакого дирижабля!
– А в моей версии был. И закрой хлебало, а то я больше играть с тобою не буду. Ненавижу, когда визжат! Когда наконец до тебя дойдет, что ты не можешь меня убить? И никто другой не сможет. Потому что дольше меня в эту игру не играл никто.
– А вот и не поэтому! А потому, что ты все врешь! Не было там никакого дирижабля, ты сам его прямо сейчас придумал. Давай отмотаем назад и посмотрим?
– Не буду я ничего отматывать. Некогда мне. Меня вон сейчас мыть станут. Правда, Юра?
– Ага, испугался! Сам знаешь, что я прав! Юр, а правда вы меня первым помоете? Что, съел? Так тебе и надо.
Со стороны спины, пониже поясницы, в щит был вмонтирован съемный кусок, включавший в себя подкладной круг. Но сама спина от пояса до подмышек была к щиту как бы приклеена. Между ней и щитом не видно было даже малейших зазоров. Там, похоже, никогда не мыли и даже не протирали. Аня подумала, что наверняка, когда щит наконец снимают, на нем остаются ошметки кожи.
Большинство старожилов, проведших в этой палате год или больше, выглядели все на одно лицо – вялые, одутловатые, расплывшиеся. Если их что и интересовало, то только компьютерные игры.