и привычно передернул лопатками.
Одна секунда, и Дусе все стало ясно. У нее словно спала с глаз пелена. Брови ее страдальчески изогнулись, лоб прорезала смешная треугольная складка. Она хотела было что-то сказать, но сдержалась.
Сергей ничего не заметил. Он стоял посреди пустого коридора, по-прежнему откинув голову назад, все еще глядя с вызовом. Но Дуся вызов не приняла. Отвела глаза и сказала куда-то в сторону стенки:
– Ладно, Сережа, иди. Нету так нету. Будем считать, что поговорили.
Разумеется, Дуся обязана сообщить руководству о своих подозрениях. Но она пока что повременит. Вряд ли что-нибудь изменится в ближайшее время. Сколиоз ведь хроническое заболевание. Она подарит ему еще пару недель. Пусть немного побудет с семьей, побудет самим собой. Все равно деваться ни ему, ни ей некуда. Бедный парень! Надо же, как не повезло! Видимо, он о чем-то подозревает. Потому и не идет на рентген. Боится, что там ему скажут.
Каждый раз, когда это случалось с кем-то из ее учеников, Дусю накрывали беспомощность и отчаяние. Она как бы переживала все заново. Семья, любовь, победа на конкурсе, цепкие маленькие ручки на шее. Университет, надежды, планы на будущее. И вдруг ничего. Пропасть, пустота. Словно попыталась взлететь – и упала. Разбилась вдребезги о камни.
Одно время Дусе это часто снилось. Ну что она летит и падает с высоты. Просыпалась с чувством, что пережила собственную смерть. Вставала, с недоумением оглядывая руки и ноги. Казалось странным, что они целы, и гнутся, и действуют.
– Какие глупости! – воскликнула мама. – То есть как не приедешь?! Не выпустят без рентгена? Что? Думала сделать в последний день? А они закрылись на все каникулы? Ох, ну что ж ты такая лапа-растяпа! Ладно, не переживай. Я уверена, все удастся уладить. Я приеду за тобой сама, привезу им справку от папиного врача, напишу слезное заявление, и в порядке исключения… Ну должны ж они понимать, что за две недели в тебе вряд ли что-то капитально изменится.
Машка всегда знала, что ее мама – танк. Теперь она лишний раз в этом убедилась. Мама приехала, потрясла перед носом директора справкой, поплакала, покричала – и вот они уже катят домой в маминой машине. От мамы пахнет знакомыми духами. Пара завитков, выбившихся из прически, все еще грозно топорщится надо лбом, как рожки. Машкина мама умеет быть свирепой, когда захочет.
– Заскочим по дороге в роно, – говорит она, улыбаясь. – Из-за тебя мне пришлось сдвинуть на пару часов общественные работы.
В роно мама запихнула Машку в подсобку и велела сидеть тихо, потому что в большом зале, за стеной, идет страшно важное совещание. А сама, подхватив чистящие растворы и пылесос, отправилась вылизывать коридор третьего этажа.
В подсобке было отчаянно скучно. Сперва Машка пыталась читать. Потом писать сообщения одноклассникам. Почти все были еще в пути, поэтому отвечали плохо. Потом Машка вспомнила, что сто лет уже не занималась гимнастикой. У нее возникла идея постоять немного на голове. Стараясь не слишком шуметь, Машка сдвинула в сторону ведра и швабры, накидала на пол ветоши для протирки окон и заняла позицию у окна.
Мир, перевернувшись вниз головой, воссиял внезапно новыми красками. Так всегда бывает: стоит лишь сменить угол зрения – и все сразу видится по-другому. Машка смотрела в окно, где снег теперь летел вверх, а дым из фабричных труб устремлялся вниз, но где-то на полдороге они, как прежде, смешивались между собой.
Голоса тоже зазвучали резче и отчетливей. Ведь теперь она ухом прислонялась к стене. Машке даже удалось разобрать отдельные предложения. Особенно выделялся высокий, сильно грассирующий голос.
– В данный момент мальчик находится в землянке. Это в двадцати километрах к северу от города, на территории лесхоза «Радуница». Землянка сверху прикрыта еловыми ветками. Я вам, как дойдет до дела, покажу это место на карте.
– Родители все годы прятали ее на чердаке. Нет-нет, вход на чердак не из квартиры, а со двора, с черного хода, это только кажется, что забито, доски на двери только для виду…
Наконец совещание закончилось, люди за стеной задвигали стульями, открыли дверь и начали расходиться.
Машка плавно, почти бесшумно вернулась обратно на ноги и высунула голову из подсобки. Мимо на костылях шествовал низенький человек с круглой, чисто выбритой головой и уродливо торчащими, словно обрубленными ушами. Человек обернулся. На Машку с веселым любопытством уставились насмешливые золотистые глаза. Зрачки в них были вертикальные, как у кошки. Человек улыбнулся. Тонкие сухие губы разъехались, обнажая острые кончики клыков.
– Ай! – вскрикнула Машка и шарахнулась обратно в подсобку. Ведро, которое она задела, с грохотом упало и покатилось по полу.
– Как тебе не стыдно! – возмутилась мама, как раз в тот момент возникшая в конце коридора с пылесосом наперевес. – Выйди оттуда немедленно и поздоровайся по-людски. Здравствуйте, – обратилась она к странному человеку. – Это моя дочка Маша. Вы ее извините, это она от неожиданности.
– Ничего-ничего, – приветливо отозвался человек. – Я понимаю. На меня многие так реагируют поначалу. Здравствуйте, Маша! Рад, очень рад познакомиться! Хотя никак не ожидал, что у такой молодой женщины окажется столь взрослая дочь!
Кивнув им обеим на прощание, человек бодро застучал костылями дальше по коридору.
– Кто это? – прошептала Машка, когда он отошел достаточно далеко.
– Гоша из отдела статистики.
– Мама, он вообще человек?
– В смысле? Не поняла твоего вопроса. Человек, конечно, и притом достойный всяческого уважения. Хоть и инвалид детства, но получил высшее образование, работает.
– Мам! Ты когда-нибудь замечала, какие у него глаза?!
– Глаза? Разве у него что-то не так с глазами? Впрочем, ничего удивительного. Он вообще очень больной человек. Но ты, Манюнь, меня разочаровала. Пора б тебе уже научиться сдерживать эмоции. Не маленькая. Ему и так несладко приходится, а тут еще ты вылетаешь из-за угла и визжишь на весь коридор, будто буку встретила. Представь, как ему это неприятно. Знаешь, кис, мне за тебя стыдно.
Машка потрясла головой, пытаясь избавиться от впечатления. Клыки. Золотистые глаза. Узкие вертикальные зрачки. Где-то она все это уже видела. Или ей показалось? И тогда показалось, и сейчас? Нет, она все это обязательно выяснит!
Назавтра в конце рабочего дня Машка стояла невдалеке от роно, не спуская глаз с беспрерывно распахивающейся двери, выпускавшей уходящих сотрудников. Наконец дверь отворилась медленно, рывками, и из-за нее показался Гоша на своих костылях.
– Здравствуйте! – сказала Маша, решительно подходя к нему и протягивая руку. В ответ к ней протянулась лапа с укороченными когтями. Маша беззастенчиво разглядывала ее несколько секунд, прежде чем пожать.
– Здравствуй, Маша. Чем могу быть полезен?
– Скажите, я могу вам задать вопрос?
Гоша усмехнулся. Перед Машкой опять мелькнули острые кончики клыков. Но она постаралась остаться невозмутимой.
– Спрашивай, – сказал Гоша. – Но помни, вопрос может быть только один.
– Понимаю. – Машка тряхнула головой, решительно отгоняя прочь многочисленные искушения. – Объясните мне, пожалуйста, что вы такое на самом деле?
– Эх! А я-то надеялся, что ты спросишь, поженитесь ли вы с тем хмырем или нет. Но тебя, значит, больше интересует моя скромная персона. Окей, только не на улице. Знаешь что, а пошли ко мне. Кофейку выпьем, и я тебе постараюсь все объяснить.
Машка заколебалась. Во-первых, клыки. А во-вторых, Гоша, кем бы он там на самом деле ни был, все-таки незнакомый мужчина.
– Вы думаете, это удобно? – нерешительно сказала она, переминаясь с ноги на ногу.
– Неудобно спать на потолке, если ты не летучая мышь с присосками. Пошли, я, честное слово, не кусаюсь. Ты же не боялась пожимать мне руку, хотя на ней, между прочим, когти? За честь свою тоже можешь не волноваться, нас всех перед выходом в свет в обязательном порядке кастрируют.
– Вы что, умеете читать мысли?!
– Нет, но твои написаны у тебя на лбу. – Гоша рассмеялся мурлыкающим, гортанным смехом, и Машка вдруг поняла, что ни капельки его не боится. – Пойдем, мы с тобой привлекаем внимание.
Они прошли немного по проспекту, потом свернули в боковую улочку и дальше двигались среди дощатых заборов с одноэтажными домами за ними. Из труб валил дым, резко пахло от газовых баллонов, лаяли разномастные собаки. Дома были выкрашены в разные цвета – зеленый, синий, красновато-коричневый, но краски от времени потемнели и приобрели оттенок некоторого благородства.
Улица казалась бесконечной, они дошли по ней почти до окраины. Гоша переставлял свои костыли на удивление проворно, Машка едва за ним поспевала. Вильнув пару раз, улица вывела Гошу с Машкой к длинному грязно-желтому бараку, трехэтажному, с голыми квадратами окон. На двери была надпись «Общежитие № 5», большими буквами, масляной краской.
– Добро пожаловать! – Гоша распахнул перед Машкой дверь. – Прошу простить, но home, как говорится, sweet home.
Изнутри нестерпимо несло кошками, мочой и капустой.
Они поднялись на второй этаж, и Гошины костыли весело зацокали по разбитым кафельным плиткам мимо мириады дверей. У одной, с большой буквой «Ж», Гоша на секунду задержался и выразительно кивнул Машке – тебе, дескать, сюда не надо? Машка отрицательно мотнула головой, и Гоша пожал плечами – как знаешь.
Машке показалось, что дорога от лестницы заняла у них целую вечность. Гоша жил в конце длинного вонючего коридора с осклизлыми серыми стенами. Но когда Гоша отпер дверь, и они вошли, и после щелчка выключателя вспыхнул свет, то Машка даже зажмурилась.
Хрустальная люстра щедро заливала пространство потоками света. Пол покрыт был толстым ковром. Когда Машка разулась, ноги ее буквально утонули в его теплом ворсе. Низкая широкая тахта на полкомнаты, застеленная шерстяным пледом с ярким геометрическим узором. На стенах картины, гравюры, тарелки, деревянные маски. Между ними зелень растений, тянущихся вверх из кадок, стоящих на полу, и свисающих из кашпо, развешанных по стенам. Стену напротив тахты полностью занимал экран.