Ерофеев пытался управлять как-то этим процессом, заставляя себя думать о маме, представлять себе отдельные ее черты: щеки, нос, глаза, подбородок. Наконец движение рук замедлилось, доводя до ума заключительные детали, и Ерофеев разрешил себе посмотреть. У него получилось дерево. Корявое, ветвистое и с дуплом. Он разозлился, скатал пластилин обратно в ком и запустил этим комом в стену. Глупо, конечно, но на душе полегчало.
Вернувшись, он застал у двери растерянного, с ноги на ногу переминавшегося Сережку. В руках у того была неизменная бутыль «с лимонадом» и какая-то закусь, купленная, наверное, в городе.
Ерофеев постарался изобразить радость.
– О, привет! Какими судьбами! Вы с Леркой разве не уехали на каникулы?
– Лерка да, а я нет. Вот пришел посоветоваться.
– Что, опять у кого-то что-то сломалось? Или задание по математике не выходит?
– Не, тут другое. Саш, только не начинай сразу, что мне мерещится, что я до ручки допился. Сперва посмотри. У меня тут это… Ну вроде как крылья режутся.
Крылья, уже абсолютно сформированные, жили своей собственной жизнью. Они горели, пульсировали, чесались, готовые вот-вот вырваться наружу. Кожа над ними совсем истончилась, стала почти прозрачной, и крылья под ней симметрично проступали неровными острыми буграми. Когда б не зима, не телогрейка и теплый мешковатый свитер, связанный любящими Леркиными руками, Сережкина тайна давно бы стала всем известна. Если бы сейчас было лето!
– Да, – уважительно протянул Ерофеев, осторожно пощупав.
– А можешь погуглить, что это вообще такое? Как-то не верится, чтобы это был первый в истории человечества случай.
– Попробую.
Интернет в школе был сильно фильтрованный, но Сашка с его гениальными мозгами давно научился это обходить. Другое дело, что информации о Сережкиной беде в открытом доступе не оказалось.
«Крылья у людей», «крылатые люди», «люди с крыльями» – на любой вариант запроса следовало лаконичное «не найдено».
– Попробуй «крылатость», – предложил Сергей.
– Нет же вроде такого слова, – усомнился Ерофеев, но все-таки послушно набрал.
Появилась ссылка на личную страницу какого-то школьника с грозным именем Лев, по фотографии судя, пацана лет тринадцати, в больших очках и с горбатым носом, по всему видно – ботана и заучки. Тем не менее информация, которую ему удалось надыбать, изложена была логично и внятно, информации было достаточно, более того – пацан ссылался на личный опыт, свой и товарищей по несчастью.
За пару месяцев до написания статьи у него заподозрили вторичный сколиоз, но сразу не загребли на лечение, оставили гулять до следующего обследования, как в свое время Сережку. Рентген позвоночника школьникам делали раз в три-четыре месяца, куда спешить.
Ему стало любопытно – а что это вообще такое? Расплывчатые ответы врачей его не устроили. Пацан полез в интернет за недостающей информацией. Похоже, хакер он был круче самого Ерофеева. Ознакомившись с тем, что нашлось про вторичный сколиоз в сети, Лев понял, что все это развесистая клюква. Истину же по какой-то причине от всех скрывают.
Поразмыслив, Лева хакнул информационную базу школьной медчасти. Узнал много интересного из историй болезни учеников, кроме того там было полно ссылок на медицинские источники, доступ к которым, разумеется, был закрыт, но для Левы это не составило особой проблемы.
Так он узнал, от чего его собираются лечить.
Всю собранную информацию Лев подробно изложил на своей странице языком, понятным любому школьнику, хоть сколько-нибудь знакомому с биологией. С цифрами, рисунками, фотографиями. После чего исчез из сети. Судя по датам, последняя запись сделана была им шесть лет назад. Поиски информации о нем не привели ни к чему. Среди выпускников своей школы он не значился.
– Хороший был пацан, – вздохнул Ерофеев, – умный, предприимчивый, а главное, о других пекся. Не побоялся все это в сети выложить. Наверняка ведь он и размножить пытался, но гады эти, из инфозащиты, всё постирали. Чудо еще, до страницы не добрались. Там у него, наверное, пароль стоял временный, на пять лет допустим, а теперь срок кончился. Похоже, светлая ему память.
– Почему? – возразил Сергей. – Чего ты так сразу? Может, его просто вылечили?
– Или он убежать успел.
– Да куда ты в тринадцать лет убежишь? На улице любой сразу цоп за руку: «Куда, мальчик? Почему без сопровождающего?» Другое дело – ты или я. Я вон даже специально бороду отпустил. С бородой уж точно никто вязаться не станет.
– Думаешь? – Ерофеев высунул голову из каморки, чтобы заценить собственное отражение в зеркале, висящем напротив, у двери выхода из корпуса.
– Сто пудов! Нас с тобой от взрослых не отличить. А тебе зачем? В бега, что ль, намылился? А как же наука, университет, прочие примочки? Ведь ты ж у нас гордость школы! Или случилось что?
– Случилось. – Ерофеев помолчал.
Раньше бы он рассказал все Ане. Но Ани не было, она была далеко. А Сережка был для него скорее приятель. Они вообще все в классе неплохо относились друг к другу, Дуся как-то умела это поддерживать. В других классах такого не было, насколько он знал.
– Случилось, – повторил он. – Но только и ты, Серег, никому.
– Могила! – Сергей рубанул по горлу рукой.
– И ты даже не знаешь, где она, в каком городе?
– Ну логично предположить, что это недалеко от мясокомбината, где шоферу письмо передали.
– Гуглить пробовал?
– Извини, но я не настолько крут. Медицинская инфа от меня за семью печатями.
– А в списках жителей ты смотрел? Наверняка ж они пациентов инвалидных домов регистрируют?
Они посмотрели – и да, мама зарегистрирована по адресу, где, судя по карте, инвалидный дом. По крайней мере, ничем другим это мрачное строение быть не могло.
– Ну вот, теперь ты все знаешь. Можешь съездить навестить маму. Подкараулишь ее на прогулке или через Женю эту как-то с ней свяжешься. Повидаешься – и назад. Никто даже не заподозрит.
– Но это же не меньше двух дней! Одна дорога туда и обратно сутки.
– И что? У нас же каникулы! Кому ты нужен, кто тебя в твоей норе искать будет? Окопался тут, как медведь в берлоге.
– А звери в живом уголке? Их же кормить надо, воду им каждый день менять.
– Да ну, навалишь им с вечера жратвы побольше, а воду они разок старую похлебают.
– А выйти как? Я смотрел – дыру-то нашу опять заделали. Я тут хотел за сигаретами смотаться и обломался.
– Тебе дать сигарет? А дырок я тебе хоть сто новых наверчу, мне это раз плюнуть. А хочешь, резачок тебе свой запасной отдам? А то там, где мать твою держат, тоже забор неслабый.
– Дай, если тебе не сложно. Серег, но сам-то ты как? На самом-то деле это ведь тебе, а не мне когти отсюда рвать надо. Пока твои анатомические новшества не засекли.
Сергей помрачнел.
– Сань, ну как я пойду? У меня ж семья. Малая вот-вот родится. А как Лерка здесь без меня?
– Серый, где у тебя голова?! Считаешь, тебе позволят вот так запросто крыльями над семьей махать? Да они как узнают – сразу скорый поезд ту-ту, привет, резервация!
– Да, но все-таки… Надо ж хоть попрощаться! Вот Лерка на той неделе приедет…
– Серый, у тебя нет недели. Уже завтра, может быть, поздно будет. Ты сам разве не чувствуешь, что кожа у тебя на спине вот-вот треснет?
– Чувствую, конечно, но как…
На Серегу было жалко смотреть. Ссутулился, отчего крылья под курткой сразу проступили гораздо резче.
Ерофеев выразительно пожал плечами.
– Окей. Дай мне хоть домой сбегать. Соберусь, оставлю Лерке записку. Но, Сань, по-твоему, мне есть куда бечь? Крылья ж не возраст, их ведь, как развернутся, от прохожих не скроешь.
– Сперва тебе главное – отсюда уйти. Потом… потом я бы на твоем месте пробирался к Непреодолимым Горам. Куда-нибудь поближе к границе. Пара-тройка дней у тебя еще есть. На самолете долетишь до ближайшего к горам города и оттуда пойдешь пешком. А там… Как крылья-то развернутся, глядишь, и через горы, за границу, сможешь перелететь.
– Да что я там буду делать, в чужой стране и без языка?!
– А здесь что ты будешь делать?
Сперва идти в гору казалось проще простого. Тут дорожка, там тропка, на худой конец, какой-нибудь выступ, зацепившись за который руками и подтянувшись вверх, можно добраться до следующего выступа или даже небольшой площадки, где удастся отдохнуть и откуда опять вверх потянется какая-то тропка. Не может же вообще не быть тропок! Пусть не сразу, но тропка всегда рано или поздно отыщется.
Если подходящих выступов не было, Сергей вырубал их сам.
Главное, не смотреть вниз. А то голова может закружиться.
Он упрямо лез вверх уже третий день. И хотя он запретил себе смотреть вниз, голова у него кружилась все чаще. От усталости, от разреженного воздуха. Не говоря уж о том, что Сергей давно уже по-человечески не ел.
В какой-то момент от резкого движения кожа на спине лопнула, и меж лопаток потекла тепловатая жидкость. Сергей передернул плечами и впервые по-настоящему ощутил крылья. Прикольно! Он мог ими шевелить. Если б не одежда, смог бы даже их развернуть. Но экспериментировать было некогда. Надо было двигаться дальше. Еда у него практически кончилась, ее и сначала-то было немного, рюкзак ведь он по понятным причинам нести не мог. Печенье, сыр, шоколадки. Все, что удалось купить в аэропорту перед отлетом и распихать по карманам комбинезона. Жажду Сергей утолял льдом и снегом. Спал в спальнике, этакое достижение науки и техники, что в свернутом состоянии умещается в карман, но, натянутое на тело, каким-то чудом умудряется сохранять тепло.
Если с вечера не удавалось найти укрытие от ветра, Сергей для надежности прикручивал себя перед сном веревкой к выступам в скале, а чтоб не обморозить лицо, закутывал его шарфом. Шарф тоже связала Лерка. Сергею иногда казалось, что он еще пахнет Леркиными руками.