Некоторые шли другим путем – разгружали по ночам вагоны, таскали мебель, убирали мусор. Тяжело, зато и час шел за два.
С медиками, впрочем, все было проще и жестче. Все зачисленные на медфак считались законной добычей больницы. Те, кто не шел потом по каким-то причинам в университет, оставались навсегда медсестрами, медбратьями, рентгенотехниками, узистами, акушерками.
Юля выдохнула дымовое кольцо, и несколько минут обе молча наблюдали за тем, как оно, медленно тая и расплываясь, уходит в небо.
– В нашей с тобой профессии что самое трудное? Не терять человеческий облик. Не отрастить самому, условно говоря, копыта, рога и хвост. Искушения-то на каждом шагу! Вон на Юрика посмотри. Глаза б мои не глядели!
И Юля смачно сплюнула себе под ноги.
Самым трудным было оторваться от Юрки. Он теперь ни на шаг не отставал от Ани на смене, чуть что рвался помочь, предлагал «все сделать вдвоем, так легче» и любую Анину попытку на минутку куда-нибудь отлучиться воспринимал, как приглашение уединиться.
Наконец она не выдержала, шепотом призналась, что ей давно нужно в туалет, выбежала из палаты, завернула за угол и понеслась со всех ног, петляя, как заяц, в прямо противоположную сторону.
Прокравшись в процедурную, Аня сперва плотно закрыла за собой дверь и только потом уже зажгла свет. Найдя в холодильнике нужную бутыль, резко наклонила ее и осторожно, через заранее заготовленную воронку отлила в бутылку из-под лимонада. Миллилитров десять, не больше. Все заперла, закупорила, выключила свет и ушла.
Возвращаясь по коридору обратно, Аня чувствовала себя обладателем панацеи.
В женском туалете она смешала чудо-жидкость в бутылке с водой из-под крана. Будет теперь носить с собою, типа для питья. И потихоньку смачивать марлевые тампоны. Главное, орудовать побыстрее, чтобы Юрка ничего не заметил.
Начав с палаты мальчиков, Аня быстро обошла всех нуждавшихся в обработке. Она помнила их всех наизусть, вплоть до величины, формы и местоположения язв. Мальчики, за редким исключением, не обращали внимания на ее возню. Они вообще почти ни на что не обращали внимания. Антропоморфов ничто не интересовало, кроме видеоигр. Глаза их большую часть времени устремлены были вверх, на экран, где бесконечно сменялись кадры, где герой блуждал, преодолевая милю за милей, в кислотно-радужном мирке. Перескакивая через пропасти, переплывая бурные реки, карабкаясь по скалам и взмывая вверх, в кислотно-голубое небо с бело-розовыми кислотными облаками, спасаясь от гигантских темно-зеленых стрекоз и бурых стоглавых драконов.
Обычно пульт держал в руках кто-то из новеньких, старожилы же со своих коек лишь отслеживали процесс, по мере необходимости комментируя.
– Успел! Успел! – захлебывался слюной игрок, подразумевая, что герой его проскочил в последний момент меж сходящимися Харибдой и Сциллой, увернувшись от страшных челюстей стрекозы.
– Толку-то, – злорадствовали с соседней койки. – Глянь, какой дракон ждет тебя за углом.
– Хана твоему дракону! – орал первый, чей герой, выхватив из-за пазухи пулемет, методично отстреливал чудовищу башку за башкой. Но головы немедленно отрастали снова.
– В брюхо, в брюхо пали, – советовали ему. – Видал! Сразу на кусочки разорвало. А теперь как ты с тем рыцарем справишься?
Они все существовали внутри этого иллюзорного мирка, где герой бежал, карабкался и взлетал, сражался и умирал, либо чудом избегал смерти, успевая прожить сотни жизней, в то время как в настоящем мире их тела сохраняли вынужденную неподвижность, как мухи в смоле, медленно обращающейся в янтарь.
Закончив, Аня, как всегда, поинтересовалась, не нужно ли кому чего. Как всегда, никому ничего не было нужно, и она ушла, пожелав всем спокойной ночи.
У девочек было полутемно. Многие уже спали, задернув занавески вокруг кровати. Другие, подобно мальчикам, переживали, уставившись в экран, захватывающие приключения своих героинь.
Тележка с суднами, памперсами и гигиеническими средствами стояла, забытая, между рядами. Аня успела обработать несколько девочек, когда внимание ее привлекло странное пыхтение в дальнем углу, сопровождающееся ритмичным колыханием занавески. Одновременно с той же кровати неслось:
– Вот тебе! И еще! И еще! Будешь знать, как лезть из-за скал!
– Пошли еще стрелу вон в то облако, оттуда как раз чья-то рожа высунулась, – посоветовали с койки в другом ряду.
– Точно, Свет, спасибо! Ну сейчас я тут со всеми расправлюсь!
– Ой, не кажи гоп…
Неслышно подойдя и приоткрыв краешек занавески, Аня увидела Юрика, копошащегося меж голых ног лежащей в кровати девушки. Сама девушка смотрела при этом вверх, без конца щелкала пультом и ничего, казалось, не замечала. Но Ане одного взгляда оказалось достаточно. Ее замутило. Резко задернув занавеску, Аня выбежала из палаты, по дороге задев каталку локтем. Каталка покатилась вбок и врезалась в стену. Памперсы, лежавшие с краю, упали и разлетелись по всей палате. Металлическое судно свалилось на пол, издав гулкий мелодичный звон.
– Ай! – вскрикнул звонкий голос с досадой. – Вот сволочь! И как это он подкрался на своем геликоптере…
– А я тебе говорила! За той скалой нужно все время следить. Ничего, в другой раз будешь внимательнее.
Влетев в сестринскую, Аня захлопнула за собою дверь и прислонилась к стенке. В дверь тут же начал ломиться Юрик.
– Аня, открой! Ань, ну что ты как маленькая! Заперлась там. Ань, я старшей сестре пожалуюсь! У тебя там все упало с каталки, а ты даже не подняла ничего. Это вообще как называется?
– Юр, подожди, я сейчас прокладку сменю, – ответила она, отдышавшись, спокойно и зло.
Аня уже убедилась, что при любом упоминании о месячных, романтическое выражение на лице Юрика сменяется гримасой легкого отвращения. Она еще чуть подождала, собираясь с силами, чтоб не треснуть его сразу, как войдет, чем попало по голове, и отперла дверь.
– Ань, это совсем не то, что ты думаешь. Я тебе сейчас все объясню! Понимаешь, это же как подрочить. Для них же это ничего не значит. Забеременеть в этом состоянии они все равно не смогут, доказано. Потом они же вообще ничего почти не чувствуют! А если б чувствовали что-нибудь, то, по идее, должны были бы быть только благодарны, что… Я, Ань, знаешь что думаю…
– Да заткнись уже, наконец! – взорвалась Аня. – На фига мне знать, что ты думаешь?! Я вообще не понимаю, как ты такой на свете живешь! Ладно, ты прав. Надо вернуться и разобраться с каталкой.
Юрик по-прежнему загораживал ей дорогу. Аня сделала попытку его обойти.
– Аня, ты просто не поняла… Ань, да ты что, ревнуешь?! Ань, ну ты дура, что ли?! Пойми, здесь же нет ничего такого… Все так делают, потихоньку. Ань, но только ты никому, хорошо? А то мало ли кто что подумает…
Не слушая его, Аня вдруг с неожиданной силой столкнула Юрика с пути и пошла на ватных, подгибающихся ногах дальше по коридору, мучительно думая про себя, что делать. Рассказать кому-то? Пожаловаться? Но ведь если Юрка прав, всем и так уже должно быть известно. Как всегда. Все знают, и все молчат.
– Ты с ума сошла, какие такие все?! Мы, конечно, все здесь не ангелы, но не до такой же степени! На, выпей, выпей. – Юля протянула ей фляжку. – Да пей, говорю, тебя ж всю трясет.
Аня послушно глотнула и захлебнулась, закашлялась.
– Что это? – спросила она жалобно, отдышавшись.
– Спирт. Мы с тобой медики или где?
– Мерзость какая! – Но жить стало, несомненно, легче.
– Так что и не думай. Попадаются, конечно, такие мрази, как Юрка, но чтобы все?! Эх, надо было тебе его на телефон сфоткать. Тогда б не отвертелся. Вылетел бы с медфака как миленький. Теперь-то что, теперь-то уже поздно.
– Юль, но неужели нельзя ничего с ним сделать? Неужели он получит диплом?
– Весьма вероятно. Как-никак отличник.
– Может, ему руки пообломать?
– Ага. И ноги заодно тоже. Я подумаю. Хотя лучше б совсем радикальный вариант.
– ?
– Кастрация. Положительный эффект в ста процентах случаев. Кстати, и работоспособность увеличивается. Каталки станет вдвое быстрее катать. А что? Испокон веков рабочую скотину кастрировали.
– Тебе б все шутки шутить.
– Ладно, сегодня же потолкую с парнями из хирургии. Чтоб они ему мозги как-нибудь поаккуратнее вправили. Действительно, совсем зарвался. И в учебной части словечко замолвлю. Даром что ли я староста курса? На мой взгляд, вам там обоим не место. А хочешь, скажу, чтоб тебя к нам в родилку перевели? У нас прикольно, тебе понравится.
– А можно? В акушерки же только с третьего курса берут?
– Ну так там и без того до хрена работы. Сперва будешь младенцев пеленать, потом начнешь потихоньку к делу приучаться. А там, гляди, и в университет от нас не захочешь. Акушерство – это же как наркота.
Пробовала ли Юля и в самом деле наркотики, Аня на всякий случай спрашивать не стала. Но Юрик на другой день в свою смену не пришел. Старшая сказала, что он, бедный, лежит в травме, передает всем привет и очень просит Аню его навестить. Перелом ноги и обеих рук. Похоже, избили его, хотя сам он говорит, что упал на лестнице неудачно.
– Короче, сюда, сказали, уже не вернется. Пока все срастется и восстановится настолько, чтоб больных ворочать да каталки катать, уже и экзамены на носу. Теперь его, болезного, небось, как из больницы выйдет, в лабораторию куда пошлют или бумажки в регистратуре подшивать. Жалко, толковый парень! Всеми манипуляциями успел овладеть. И спрашивается, что мне теперь делать? Тебя-то ведь тоже от нас забирают. О-хо-хо, грехи наши тяжкие!
– А меня куда? – Аня постаралась изобразить удивление. И чуть не упала со стула, услышав ответ.
– Сказали, пока в рентген пойдешь, технику осваивать. У них там одна забеременела, самой ей теперь нельзя. Вот и будешь под ее руководством кнопкой щелкать, пока замену не пришлют. А потом уж не знаю, но сюда всяко, сказали, не возвратишься. Сколько я ни просила, сколько ни убеждала, что ты сюда лучше других подходишь, – нет и все! Вот так вот. Учишь вас, учишь, а все коту под хвост. Опять ведь придется половину работы самой делать. Поди с ним поспорь, с начальством! И какая вожжа…