«Анна, помни, когда тебя выпустят, ты всегда сможешь приехать сюда. У меня есть связи, я добьюсь для тебя прописки. Наша семья всегда проживала в Столице, и ты тоже будешь здесь жить! Я в этом ни секунды не сомневаюсь.
Так ли уж ты уверена насчет медицины? Рисунки, которые я видела, выглядят весьма многообещающе. Говорю тебе это не как бабушка, а как искусствовед со стажем и опытом. Я могла бы их здесь кое-кому показать, но для этого мне нужно твое согласие.
Пиши чаще! Я очень жду твоих писем. Не отделывайся, как теперь принято, краткими сообщениями в сети. Я человек старомодный, мне этого не хватает. Я знаю, что со школами плохая и нерегулярная связь и звонить ты часто не можешь. Поэтому, пожалуйста, не забывай писать.
Пришли мне свои размеры, чтобы я смогла купить тебе что-либо приличное из обуви и одежды. Пусть мне не позволили взять над тобой опеку, несмотря на все предъявленные документы, в этом-то они не могут мне помешать! Мне претит, что внучка моя ходит как чучело. Хочу, чтобы ты выглядела как человек.
Как человек! Если бы только бабушка знала!
Каждый шаг, сделанный Аней на избранном пути, заводил ее все дальше и дальше, превращая постепенно в винтик отлаженной и хорошо смазанной машины. Ане казалось, что, перестав работать со сколиозниками, она скоро обо всем забудет. Что, в конце концов, такое рентген? Его всем по нескольку раз в году делают. Да и функция у нее чисто техническая. Уложила, кнопкой щелкнула, а там хоть трава не расти.
Она ошиблась. Прежде всего, Аня теперь была обременена знанием. И ей ни на миг не удавалось забыть, что те, кто вошел в рентген-кабинет, могут потом из него не выйти. Аня улыбалась, а сама вглядывалась в лица, пытаясь угадать: «Этот? А может быть, вон та или тот?» Чаще всего она ошибалась, но иногда все же угадывала правильно, и от этого становилось еще горше. Будто предсказала судьбу.
Дней через десять вконец измученная токсикозом Надежда взбунтовалась. Она попросту бросила все на Аню, а сама переместилась в комнату отдыха:
– Нет, вот что они себе думают?! Неделю назад еще должны были человека прислать! Я им еще когда сказала: не могу больше в этой камере пыток находиться! Окон нет, стены толстые, дышать нечем. Как войду, сразу все перед глазами плывет. Ты, Ань, главное, не тушуйся. Уложила, сняла и смотри в экран. Глаз-то у тебя уже наметанный. Видишь, все чисто. Ставь в компе звездочку и сохраняй через мой секретный код, вот я тебе его написала на бумажке. И отпускай клиента на все четыре. А как что подозрительное усмотришь, сразу двери на запор и зови меня. Кричи не стесняйся, я рядышком, услышу и прибегу. Главное что? Главное – подозреваемого из кабинета ни под каким предлогом не выпускать! Ни в туалет, никуда. Особенно мелких, они всегда ужасно пугаются. Хотя и подростки иной раз доставляют. Можно понять, жизнь-то вдруг – хлоп! – и всмятку. Я б тоже, наверное, испугалась. Пойду я, Ань, хорошо?
– Надь, но разве можно так?
– Ну а кто про это узнает? В компьютере ж все от моего имени будет. И потом они сами виноваты, я давно их предупреждала. Ты, если проверять придут, скажи, на минутку отошла, сейчас вернется. Да не придут они! Лишние рентгены схватить побоятся.
«Древние говорили, что кентаврам присущи мудрость, неумение лгать и склонность к меланхолии.
По легенде, кентавры рождаются от лошадей, чья кровь смешалась с кровью воина в битве. Поэтому, если воин погибал, а лошадь его в той же битве лишь ранили, лошадь эту убивали и хоронили вместе со всадником. Если же раны, полученные конем и всадником, оказывались не смертельны, жрецы все равно настаивали на том, что такую лошадь нельзя оставлять в живых и пусть всадник заводит новую.
Большинство слушалось жрецов. Находились, однако, среди воинов и такие, кто, не желая убивать своих лошадей, прятал их и лечил тайком, пока рана не затягивалась совсем. А потом возвращались как ни в чем не бывало в строй и лгали, что раны никакой вовсе не было. Тех, кого уличали в подобном, казнили мучительной смертью. Ведь нельзя же было допустить, чтобы кентавры размножились и взяли верх над людьми».
– Да с чего они взяли, что кентаврам какой-то там верх понадобится?
– Ну а как? Они ж сильные, большие. Лошадь тебя копытом по темечку вдарит – и все! И привет горячий! А этих копыт у нее, между прочим, четыре. А у кентавров к тому же еще и руки.
– И что из этого? У них же еще голова и сердце. Они умные и добрые.
– Да откуда нам знать, что там у них в голове и на сердце? Лучшая защита – превентивное нападение. Ладно, Маш, пиши давай и не отвлекайся. Много у тебя еще?
– Еще полстраницы, заключения и выводы.
– А знаешь что, давай-ка я лучше за тебя заключение напишу. Брысь давай, отлезь от компьютера.
– Макс, но зачем?! Не надо, я хочу сама!
– Не спорь! Представляю, чего ты сейчас там назаключаешь. Я-то привычный, я-то тебя третий год учу. А Елена решит, что ты совсем дурочка. И выставит тебе в диплом плохую оценку. У вас же «Мифы и легенды» в этом семестре кончаются?
Месячные все-таки пришли, хоть и с большим опозданием. А Машка уже стала надеяться… Придумывать, строить планы. Например, что хорошо бы им в следующем году с Леркой объединиться и подать общую заявку на комнату. Чтобы малышей воспитывать сообща. Время, впрочем, еще есть. Может, все еще и получится. Заявки на комнаты принимаются ведь только с весны.
Непонятно, правда, что Лерке врать насчет отца ребенка и ночных отлучек. Сегодняшним-то соседкам, полузнакомым девицам с филфака из других, параллельных классов на Машку плевать. Подруга – дело иное. Спрашивать, положим, Лерка не станет. Она гордая, будет ждать, когда Машка сама расскажет. И злиться, что не рассказывает.
Очереди на рентген не было. Машка постучалась и, услышав знакомый голос, сперва подумала, что почудилось. Но это и вправду оказалась Аня! Они так давно не виделись! Даже растерялись – не знали, что друг другу сказать, о чем расспросить. Просто обнялись и стояли молча. Шесть лет в одной спальне, бок о бок на соседних койках. Что ни говори, а даром такое не проходит.
После каникул Аня ни разу не выбиралась на классный час. Училась, работала. Да и сил не было ни с кем общаться. Казалось, она окончательно выросла из этих детских дружб. Один только Ерофеев у нее остался. Но с ним-то Аню связывали совсем не детские отношения.
Аня и не ожидала, что встреча с Машкой так сильно ее всколыхнет. За пару месяцев Машуня сделалась совсем другой. Лоб стал выше, глаза заблестели ярче. От Машки словно исходило сияние. Что-то в ней появилось такое… Даже и не разберешь что. Не то выросла, не то округлилась. Влюбилась, что ли? А вдруг…
Спохватившись, Аня до боли закусила губу. Она давно запретила себе эти мысли! Еще сглазишь кого-нибудь ненароком.
Обе поцокали языком насчет Лерки. Порадовались за Златку с Русланом. Представляешь себе, ждут второго! Надо же, какие голубки из них вышли! Маленькими-то, помнишь, все время цапались.
Аня рассказала про Столицу и бабушку, Машка – про отца. Ужасно в последнее время сдал, просто на себя не похож. Мама тут вчера скинула на телефон видео…
– Ой! – спохватилась Машка, взглянув на часы на стенке. – У меня ж семинар через пятнадцать минут! Давай-ка ты снимай меня побыстрее. Как-нибудь еще забегу поболтать.
– Только если на этой неделе. С той меня в родилку переведут.
– Везет тебе! Леркину малышку первой увидишь. Младенцы вообще все такие лапочки! Хотя, наверное, смотреть на мучение их матерей то еще удовольствие.
– Да ладно, мучения! Скажешь тоже. Сегодня всем делают обезболивание.
– А мне почему-то кажется, неестественно это, без боли рожать. Я, наверное, когда время придет, попрошу, чтоб мне обезболивания не делали. И на занятиях по ЗОЖу, помнишь, нам объясняли, что без него лучше.
– А, все так говорят. А как до дела дойдет, передумывают. Ничего нельзя знать про себя заранее.
Склонившись над столом, Аня проверила все в последний раз, лучезарно улыбнулась и вышла. И там, за дверью уже, щелкнула кнопкой. Вывела изображение на экран. И до боли закусила губу. Ведь сколько раз уж себя предупреждала! И опять не удержалась.
Сглазила.
Аня заметалась по комнате, не зная, что предпринять. То есть, что надо делать, она, конечно, знала. Запирать двери и звать Надежду. Не раз уже проходили. Тяжело, но все-таки всегда неизбежно. Но сейчас-то за стеной была Машка! Родная, с горящими глазами, счастливая. Опаздывающая на дурацкий свой семинар.
И это меняло абсолютно все.
Действовать штатно при таких обстоятельствах оказалось немыслимо. Для начала Аня уничтожила файл. Стерла и очистила корзину. Выдохнула. Да, но теперь файл следовало чем-нибудь заменить. И тут ее осенило. В другом случае это бы не прошло. Но здесь вариант виделся идеальным. Они ведь даже почти что одного роста.
– Машка! – сказала Аня, возвращаясь в кабинет, стуча бодро каблучками и по-прежнему радужно улыбаясь. – Тут, это, такое дело. Неудобно, конечно, просить, но мы ведь с тобой подруги? Понимаешь, мне самой срочно нужно пройти рентген! Прям вот до зарезу надо, с родилки еще вчера требовали. А то не возьмут, у них же там строго. Задержись еще на пару минут, хорошо? Это не сложно. Я лягу, а ты там, за стеной, нажмешь кнопку. Я тебе сейчас покажу какую. А на семинар свой ты и так уже опоздала.
– Молодец, умница, возьми с полки пирожок! А самой-то ей ты сказала?
– Ты что, Саш, как я могла ей сказать?! Одно дело тебе, когда ты и так в курсе всего…
– А как можно не сказать?! Лихо ты за нее все решила. Тебе кажется, так лучше? А Машка, может, предпочла б на три года лечь в больницу, чем стать навсегда изгоем.
– Ерофеев, почему изгоем? Не делай, пожалуйста, из меня фюрера! Конечно же, мы ей всё расскажем. И сама за себя все решит. Но только надо не вдруг, чтоб не напугать. Как-нибудь постепенно, в обтекаемой форме подведем ее к мысли, что…