естивую речь Йошт, потом шутливую — пан Менгарт, и тотчас после этого и за столом новобрачных, и за столами остальных гостей, и у челяди, пившей почем зря, развязались языки, в зале поднялся страшный шум, и уже не было слышно ни флейт, ни лютней.
Все это время Ян не глядел на невесту и жениха и не говорил ни с кем, кроме пани Беты, которая то краснела от гнева, то готова была расцеловать удивительнейшего, милейшего молодого рыцаря, который говорит одни глупости, но в то же время полон остроумия и вдохновения. Она чокалась с ним и в конце концов пожелала, чтобы ее собственный сын, сидящий здесь жених, имел хоть немного Яновой закваски.
— Думаю, что сестра моя тоже была бы не прочь, — сказал Ян, но тут же прибавил: — Да, но я не всегда таков. Бывают у меня и грустные минуты. Это я сегодня… Мне так радостно, что моя дорогая сестра Бланчи выходит за такого знатного и богатого человека, который к тому же ваш сын, уважаемая пани!
Это тоже понравилось пани Бете, и не было конца веселым тостам и беседам, пока вдруг стул рядом с пани Бетой не оказался пустым. Ян исчез, ничего не сказав. Он подошел к окну у входа в залу и открыл его. Многие радостно вздохнули и отерли пот со лба. Но они не обратили внимание на то, что Ян, высунувшись из окна, засвистал.
Тут в залу влетел первый, за ним второй голубь, потом ласточки, вороны, и прежде чем пирующие успели опомниться, над ними беспорядочно кружили стаи голубей, ласточек, ворон, опрокидывая бокалы на столах и гадя на одежду и головы гостей. Но Ян встал на стул посреди залы и, махая руками, стал управлять пляской птиц. Наладив их дружное движение, он сделал знак рукой и потребовал тишины. Все повиновались, завороженные его необыкновенными глазами.
Ян стоял посреди залы. Над головой его правильными кругами носились голуби и ласточки, а за ними, изо всех сил стараясь держать строй, несколько ворон. Пирующие ждали, что будет дальше. Но Ян долго не говорил ни слова. В зале была мертвая тишина. Только шелест птичьих крыльев да тяжелое дыхание сытых и пьяных людей.
Тут Ян впервые взглянул на невесту. Она была все такая же бледная, как и утром. Ян заговорил:
— Птичья ватага прилетела поздравить невесту с женихом; арабская мудрость гласит, что птичий помет — к счастью, так, приветствуйте птиц врбицкой крепости, так как то, что построил здесь пан Боржецкий — это не замок, а крепость, — и старайтесь им уподобиться. Закружитесь тоже! Что вы не танцуете? Скажете, здесь нет места, надо вынести столы? Не надо их выносить, — на земле всюду довольно места, чтобы поплясать хорошенько… Милые скрипачи и флейтисты, играйте!
И, спрыгнув со стула, он выхватил у одного из флейтистов его инструмент, потом опять вспрыгнул на стул и заиграл. Слегка приплясывал. Флейтисты дружно подхватили мелодию, и вскоре все участники свадебного пира тоже стали прпплясывать. Играя, Ян глядел на Бланку. Она не шевельнулась. Богуслав хотел было взять ее за талию, но она отстранила его руку. Только ее одну во всей зале не захватила игра Яна.
Ян поднял руку и велел всем встать. Все встали, Бланка тоже. И принялись танцевать.
— Идемте, — промолвил Ян и показал пальцем на дверь.
Он снова спрыгнул со стула. Первыми двинулись вперед музыканты, за ними — пьяные челядинцы, пажи, оруженосцы рижмберкских панов, за ними — гости из-за ближних столов и, наконец, весь стол главных участников торжества. У кого не было дамы, тот плясал с кубком, блюдом, а не то куском кабаньего бока либо гусиной ножкой в руках. Ян следил за покидающей пиршественную залу процессией. Увидев пани Кунгуту, ступающую легко на цыпочках с трехзубой вилкой в руке, он ласково ей улыбнулся. И пани Кунгута отметила ему понимающей улыбкой, как будто между ними было что-то условлено. Потом прошла Бланчи. Но она не танцевала. Только шла, не спуская глаз с порхающих птиц, которые теперь уже метались беспорядочно, крича, каркая, и натыкались на стены в поисках окна, через которое влетели. На Яна она не взглянула… Потом он увидел пани Бету, покачивающуюся в объятиях беловолосого швиговского помещика, а за ними — пана Менгарта с бокалом в руке, кричавшего, что такой веселой свадьбы он еще не видел и чтоб слуга подлил ему вина…
Когда зала опустела, Ян пошел за остальными. На дворе флейтисты играли все тот же мотив. Гости плясали и требовали еще вина. Ян приказал выкатить бочку из погребов и наливать прямо тут же, на дворе. Так и сделали. Ян ходил среди гостей, улыбаясь всем. Увидев Бланку, на которую никто не обращал внимания, оттого что она ни на кого не обращала внимания, не пила и не танцевала, спокойно кивнул и вполголоса промолвил:
— Я сейчас приду, Бланчи.
Потом громко крикнул:
— Будете вы танцевать или уже обленели и ослабли? Неужто это рижмберкские, врбицкие, стражские, неужто домажлицкие и швиговские? Так ли веселились ваши славные предки?.. Музыка!
И, подойдя к воротам, велел открыть. Выстроив оркестр вокруг себя, зашагал вперед. Но на минуту остановился.
— Вы слышите меня? Во Франции есть часовня, куда ходят молиться пляской. И святой, чтимый в этой часовне, охраняет всех плясавших перед ним от голода, мора и войны. Пляшите, будто в часовне святого Вита во Франции, чтоб господь сохранил вас от всякого зла! Аминь.
Толпа гостей повалила из ворот, все парами, с трудом передвигая ноги, в измятой одежде, красные, со ссадинами на руках, кто падая и снова подымаясь, иной раз из последних сил, но все — покорные воле человека, играющего на флейте, приманивающего птиц небесных и превращающего свадебный пир в шутовское сборище. Танцуя, спустились ложбиной на луг. Там музыканты сели, продолжая играть. Вслед за процессией слуги катили бочки. На лугу опять пошла попойка. Прямо на траве, под звездами…
Пляска продолжалась. Мужчины выкрикивали похабные слова, женщины забыли стыдливость. Челядь дерзко отвечала панам, дворяне обнимали потных служанок. Наступило мгновенье, когда Ян, отбросив флейту, крикнул:
— Рижмберкские сильней швиговских? Кто это сказал? А врбицким выстроили замок рижмберкские? Кто это крикнул? Бейте его!
И рижмберкская челядь схватилась с швиговскими, а домажлицкие с врбицкими, а стражские со всеми остальными, а за челядью, звавшей на подмогу, вступили в бой дворяне, паны, рыцари, горожане. Отец Йошт катался по земле, сцепившись с паном Менгартом, а пани Кунгута, сидя под деревом, опасалась, как бы и ее не ударили.
Потасовка разрасталась, пока музыканты играли. Она дошла до крайней точки, когда они вдруг, перестав играть, принялись разбивать друг у друга флейты и лютни.
Тогда Ян подошел к Бланке, глядевшей на творящиеся вокруг ужасы, словно не понимая.
— Пойдем отсюда! — сказал он.
Он провел ее шагов двадцать, пока они не подошли к ложбине. А там взял на руки. Пронес в ворота и по двору, и никто их не видел, не попался им навстречу, так как все ревели или спали на лугу… Он внес ее по лестнице на второй этаж и положил там на постель, которой суждено было стать их брачным ложем… И, положив, долго с мученьем целовал, а она отвечала покорно и страстно.
И это была их брачная ночь.
Он ушел от нее, когда над равниной стало рассветать и звезды над горами в весенней синеве небес побледнели.
XIII
На деревенских свадьбах всегда происходили драки, но чтоб господская свадьба оканчивалась такой страшной свалкой, этого никто не запомнил. Жених лежал ногами в ручье, а расшибленной головой на лугу. Добрая половина его прекрасной бородки была вырвана. А что осталось, было в спекшейся крови и в глине. Паи Богуслав лежал навзничь и храпел. Только когда восходящее солнце лучами своими защекотало у него в носу, он протер глаза, чихнул и встал.
Вокруг — словно поле после битвы. Там лежит рижмберкский челядинец и хлебает воду из ручья, чтоб утолить жгучую изжогу; рядом — врбицкий оруженосец обмывает на ноге рану: ему прокусили икру. Здесь под ивами лежит работница из Врбиц в объятиях стражского батрака; оба спят. Там можно видеть домажлицкого соседа, который, опираясь на срезанный им самим древесный сук, ковыляет к врбицкому замку.
Многие участники торжества, видно, уехали, — подумал пан Богуслав, но немало их еще лежит, сраженных вином и ударами. Никогда еще гости не получали такой взбучки от хозяев! Рижмберкские, гордившиеся своей фамилией, — ведь в свое время пан Алеш Вржештял из Рижмберка был почти что королем, — потерпели страшное поражение, и бог спас их только тем, что пирующие вышли во двор и на луг без оружия. А то бы трупов не счесть.
Женщины тоже дрались между собой, срывали друге другу чепцы, таскали друг друга за волосы. Но хуже всего пришлось рижмберкскому брадобрею, у которого оторвали мужской член за то, что он, опьянев, полез на работницу из врбицкого поместья.
Пани Кунгута повздорила с пани Бетой из-за того, что та отозвалась о Яне в том духе, что он, дескать, больше похож на скомороха, чем на рыцаря. Пани Кунгута ответила, что в пограничных замках не родятся бархатные паяцы, которые покупают невест за деньги. Да к тому же невест, которых любят другие. Обе старые женщины разошлись без драки и ругани, но отплевываясь друг от друга.
Пан Богуслав никак не мог вспомнить, где он в последний раз видел свою невесту. Знал все, что происходило до того момента, когда он плясал во дворе замка. Но дальнейшее совершенно выпало у него из памяти и потонуло во мраке. Он подошел к ручью, умылся. Освеженный, направился по росистому лугу к ложбине. Увидел на межах спящих. Между ними и своего почтенного богатого дядю пана Менгарта. Тот мирно спал, и вокруг его носа порхали два мотылька. Апрельские гонцы близящегося лета, они были свежие, чистые. А лицо пана Менгарта — в крови и грязи.
Пан Богуслав разбудил дядю. Менгарт долго просыпался, долго тер себе глаза при виде солнца, трав и цветов, среди которых неизвестно как очутился. Он спросил, что произошло. Богуслав хотел было ответить, что не знает, но у него пересохло в горле, и он вдруг осип. А пан Менгарт опять уже лег и тут же захрапел. Богуслав махнул рукой. Ему было некогда заниматься воскрешением мертвых. Он пошел искать невесту.