— О нет, государь. Все нездоровое отмирает само. Я приехал посмотреть на людей и научиться любить их.
— Запрети своему слуге бунтовать население своими кощунственными речами.
— Я покину этот город со своим слугой, как только ты освободишь меня.
— Ты свободен, рыцарь. Возвращаю тебе твое оружие. Венеция и я слишком стары, чтобы не снизойти к твоим молодым заблуждениям.
Дож махнул Яну рукой, на которой сверкнул большой зеленый камень. Ян поклонился. Писарь кончил писать и подал Яну его оружие, которое перед этим лежало у писаря на столе, прикрытое красным покрывалом. Ян велел Матею следовать за ним к выходу.
И в тот же день они покинули город.
XXI
Рыцарь Палечек и слуга его Матей уехали из Венеции и стали странствовать по обе стороны реки По, к северу и к югу от ее благословенных вод. Они проезжали города, долины и любовались оливковыми рощами, приближались к местечкам в горах и дивились их малым укреплениям, большим церквам и белым колокольням. Итальянская земля тоже была во многих местах изранена и побита, но дело разрушения не было здесь доведено до конца, как на их родине, в чешской земле, где за все берутся слишком серьезно.
Во многих случаях Палечек встречал и следы чешской деятельности. За сто лет перед тем и больше бывали тут король Ян и его сын Карл. Палечек находил места, о которых читал когда-то в воспоминаниях великого короля. Память о нем и его отце в значительной степени уже заглохла, а простой народ, наверно, ничего о них но знал даже в ту пору, когда они сидели в здешних крепостях, завоевывали здешние города, хватали и казнили представителей здешних могущественных родов. Итальянский народ не имел к этим делам никакого отношения.
Ян переезжал из города в город. В некоторых на чужеземцев смотрели с подозрением, в других встречали их с распростертыми объятиями. До столкновений дело нигде не доходило, и Матей своим ремеслом открыто не занимался. Седеющий слуга молодого рыцаря спокойно следовал за своим господином, прислуживал ему, беседуя с ним и все время журя его за отсутствие бережливости. Но в деньгах недостатка не было.
Много всяких приключений пережил рыцарь Палечек во время этого путешествия по итальянской земле, подобных тем, которые приносили ему столько славы и богатства на пути из родного края в Падую. Не было города, откуда он уехал бы без подарков.
Около года блуждали так Ян с Матеем, потом вернулись в Академию.
Падуя ликовала. На всех углах только и было слышно:
— Пульчетто! Пульчетто!
Люди сбежались и стали расспрашивать, куда они ездили, были ли на могиле Дитриха Веронского[82], что делается в Венеции, понравилось ли им в Удинэ, хорошо ли они доехали до Феррары, не поступил ли Ян в Болонский университет, какая разница между князьями в Чехии и в Италии, не влюбился ли рыцарь в кого-нибудь, сколько бород обрил Матей и продолжает ли он по-прежнему ворчать, понравилось ли им тосканское вино, почему они не заехали во Флоренцию, — и задавали много таких же вопросов, на которые рыцарь Ян отвечал терпеливо и весело, выпивая со студентами и бакалаврами в тавернах и в свою очередь расспрашивая их, как они тут жили, что нового в Академии святого Антония и есть ли тут еще магистры, умеющие ходить по канату. После этой встречи Ян снова сел за парту и опять начал слушать чтение из Грациана.
В то время в городе появился монах Джордано, проповедовавший на площади покаяние и пламенной речью заставлявший своих слушателей преклонять колени. На его проповедях женщины голосили и рвали волосы на голове, у мужчин текли слезы по щекам, а дети подымали такой рев, что матерям приходилось уносить их. Джордано никогда не выступал с церковной кафедры, а всегда стоял прямо среди толпы, возвышаясь над ней на две головы. Тощий, с глубоко запавшими карими глазами, костлявыми пальцами и тонкими икрами, он махал руками, словно ветряная мельница крыльями, и уста его извергали огонь, опалявший души. Монах Джордано верил, что близится приход антихриста и что только молитвой, постом, публичной исповедью и самобичеванием можно предотвратить торжество ада на земле.
Ян Палечек несколько раз присутствовал на этих удивительных сборищах падуанского населения, где дело доходило до таких проявлений отчаяния, что порой трудно было решить — не в сумасшедший ли дом ты попал. Университет на Джордановы проповеди не обращал внимания, но студенты ходили послушать человека, чье красноречие подобно полыхающему огню.
Палечек понял, что человек, оказывающий такое воздействие на мысли простолюдинов и знатных, невежественных и ученых, одарен силой вроде той, что и он, Ян. Но употребляет он эту силу на то, чтобы вселять страх и тревогу в людские сердца. И решил Ян помериться своим искусством с Джордановым.
Он встал в толпе так, чтобы глядеть монаху в глаза, и попробовал остановить взглядом поток его речи. Скоро глаза монаха встретились с глазами Яна, и Ян заметил, что Джордано начал запинаться. Глаза монаха, всегда победоносно устремленные куда то в небеса, вдруг беспокойно замигали, и сам он стал дергаться, словно кто тянул его сзади за сутану. Но он тут же собрался с мыслями и продолжал проповедь. Однако в движениях его сквозила тревога. Вскоре он заключил свою речь торжественно прочитанным «Отче наш» и ушел, тяжело дыша и густо сплевывая. Тут взгляд его опять встретил насмешливые глаза Палечка. Джордано вдруг приостановился и громко спросил толпу, кто этот молодой человек. Ему ответили:
— Пульчетто!
Монах поблагодарил и опустил глаза.
Проповеди Джордано продолжались дни за днями, недели за неделями. Церковное начальство их не посещало, но Джордано вынудил его появиться. Он высказался в том смысле, что антихрист приходит иногда в образе священнослужителя или папы, и горе сильным, от которых исходит соблазн. После этого на его проповеди стали приходить и члены капитула храма святого Антония, и магистры.
В великую пятницу Джордано проповедовал на площади перед храмом, и там собрался весь город. Пришел и Ян Палечек и опять встал так, чтоб смотреть монаху в лицо. Он решил на этот раз заставить его замолчать.
Джордано начал перечислять муки господни на кресте и, описав каждую рану на теле искупителя, призвал присутствующих громко покаяться в грехах, чтобы исцелить этим признанием раны Христовы. Когда толпа загудела молитвой, к которой примешивались выклики женщин, и все упали на колени, а многие начали бить земные поклоны, ударяясь лбами в твердую землю, Ян остался стоить, возвышаясь над толпой и глядя на проповедника с легкой усмешкой. Монах вдруг замолчал. Он несколько раз открывал рот, но слова не шли. Многие из коленопреклоненных и убаюканных его речью очнулись от чар и подняли головы, задаваясь вопросом, что с ним такое приключилось. Некоторые даже встали и пошли прочь, подумав, что проповедь окончена.
Джордано размахивал руками в воздухе, и пот катил с него градом Потом поглядел на Палечка, и к нему вернулся голос. Подняв руку, в которой он держал большое деревянное распятие, монах стал поносить Палечка:
— Вон он! Держите его! Тащите на костер! Вот стоит еретик, злодей, который уже много лет обманывает вас и не дает вам покоя, лукавый и лицемерный, антихрист и чаровник, чарующий силой дьявольской, заставивший добродетельного мужа фиглярничать на канате, дерзнувший обнажить меч в помещении Академии, силой дьявольской овладевающий птицами небесными и разговаривающий языком скотов, обольщающий своей лукавой улыбкой честных людей и порядочных женщин, а по ночам с помощью дьяволовой делающий золото и пропивающий деньги в корчмах с гулящими девками! Хватайте дьявола в обличии юношеском, хватайте дьявола вида прелестного, который хуже и опасней чудовищ и нетопырей! Вы много о нем слышали и еще много узнаете, когда он предстанет перед справедливым судом! Чтό стоите? Хватайте дьявола, втершегося среди вас. Тащите его в узилище! Заклинаю вас, Пульчетто — сын антихриста! Пульчетто — дьявол, еретик и мерзость земная!
С этими словами Джордано пробрался к Палечку сквозь толпу и, приступив к нему вплотную, ударил его крестом по лбу. Лицо Яна залило кровью. При виде ее толпа кинулась на Яна. Его потащили по улицам, и раненая голова его билась о мостовую. Он потерял сознание.
Очнулся он в том же университетском карцере, откуда был однажды торжественно освобожден своими друзьями. И вот он теперь лежал тут на соломе с головой, обвязанной грязным платком. Ему принесли кувшин с водой и черствый кусок итальянского хлеба, до которого он никогда не был охотник. Вечером явился университетский педель и прочел ему по бумаге приказ ректора о том, что студент юридического факультета рыцарь Ян Палечек предается церковному суду по подозрению в сношениях с дьяволом. И прежде чем он успел промолвить слово, его схватили два стражника, надели на него кандалы и отвели в другую тюрьму, находившуюся неподалеку, в подвалах ратуши. Там он заснул на голых камнях.
Проснулся он, почувствовав, что ему напяливают на голову холщовый мешок. Он хотел оттолкнуть того, кто это делал, и отстранить мешок, как вдруг услышал голос Матея:
— Держись спокойно, сударь, дай себя увезти! Мы пришли спасти тебя.
Яна полувели, полунесли так долго, что он в конце концов почуял свежий утренний воздух. Потом его посадили на коня. Два всадника ехали по бокам. И он подумал, что похож на слепого короля Яна в битве у Кресси:[83] его тоже вели в бой два всадника.
Так ехали они немало времени по городской мостовой. Потом он услышал, как его проводники ведут переговоры с караульным у ворот, после чего тот пропустил их. При этом послышалось слово «Никколо»…
Когда мешок с его головы был снят, он увидел, что солнце стоит довольно высоко и Евганейские холмы сияют зеленью виноградников. Тропинка, на которую как раз свернула кавалькада, слепила глаза желтым песком. Дорогу перешла молодая женщина с кувшином воды из колодца. Она держала сосуд на голове, и обнаженные руки ее, воздетые в легком изгибе, были так прекрасны, что Палечек готов был сойти с коня и поцеловать их в тех местах, где они мягкой волной сливались с нежной ямкой над выступающими под ослепительно белоснежной рубашкой грудя