Руководила предприятием Марина Анатольевна Кобызева, с которой у меня сложились особые отношения. Я не раз и не два пасся по своим делам в ее огороде. Приносил когда коробку конфет, когда бутылку. Временами вкладывал в коробки несколько оранжевых купюр. Марина забирала дары, обычно со словами: «Да ну зачем вы», — и открывала мне доступ к нужным видео. Была Марина (и оставалась) чрезмерно толстой и очень деловой. Так продолжалось пару лет, пока я не оказался в «Хранителе» под Восьмое марта. Меня пригласили к столу, предложили выпить. Настроение было хорошее, я осушил пару пластиковых стаканчиков коньяка — а потом, не помню как, мы оказались с Мариной наедине в ее кабинете. Никогда я к ней ничего не испытывал, но она так сладко и умело целовалась, такие нежные у нее оказались ручки… к тому же — коньяк… Короче, мы согрешили. Наутро я примчался к ней на службу с цветами и долго извинялся, что не совладал, и обещал, что никогда ничего подобного не повторится. Она испытующе разглядывала меня во время этого объяснения, а потом сказала: «Да и мне с тобой, безобразником, роман совершенно ни к чему. К тому же если Кобызев узнает — убьет нас обоих». Муж ее, вышеупомянутый Кобызев, служил полковником на Петровке.
Как ни странно, эта эскапада и маленькая тайна, ни разу больше не повторившись, скрепили мои с Мариной отношения. И хотя я не раз, являясь к ней, ловил на себе оценивающий ее взгляд, типа: может, повторить? — всякий раз держался, как кремень. Да и она не позволяла себе активных вылазок, блюла дистанцию.
Сегодня Марина казалась чем-то озабоченной, очередную бутылку в коробке (без купюр) приняла безрадостно, махнула рукой:
— Иди к Машмаровой, скажешь ей, что тебе надо.
Машмарова (начальница смены) усадила меня за монитор. Программное обеспечение «Московского хранителя» я уже освоил, поэтому мог разбираться с камерами самостоятельно.
Начать я решил, так сказать, аб ово — от яйца. С камеры над подъездом Порецкого. Ее, как говорят, полицейские смотрели. Да только, сдавалось мне, глядели невнимательно.
Я отмотал таймер у камеры на месяц с небольшим. И вот он — момент, от которого следовало плясать. Пятница, седьмое июня. Двадцать часов сорок одна минута. В подъезд входит сам Порецкий. Он в костюме, при галстуке, слегка распущенном. В руке — солидный портфель коричневой кожи и пакет из дорогого магазина «Алфавит вкуса». В нем (я уже знаю) шесть бутылок французского шампанского, сыры.
И, да, полицейские правы: погибший входит в подъезд один. Совсем один.
Я отматываю изображение дальше в прошлое. Мелькают лица. Вот утром в пятницу Порецкий выходит на работу: с тем же портфельчиком и в том же галстуке, что вечером, — семь тридцать пять утра, однако. Трудоголик.
Днем ранее. Четверг, шестое июня. Появляется мой погибший, вечером, аж в двадцать три пятнадцать, — и опять в одиночестве. Другой костюм, другой галстук, тот же портфель. Ладно, листаем дальше.
Вот он выходит утром в тот день, шестого, из дому, время семь сорок одна.
И вдруг — бинго!
Вечером в среду пятого июня Порецкий входит в собственное парадное не один! С ним девушка! Они явно вместе! Возможно, это та самая «классная девчуля», с которой он, если верить сослуживцу Карпащенко, познакомился? Или, может, просто соседка? О, нет, «просто соседке» так предупредительно дверь не открывают!
Но вот внешность девушки не идентифицируешь. Тогда в столице, как я помню, стояла жара — а одета девчуля, случайно или намеренно, в стиле гранж: плиссированная короткая юбчонка, высокие сапоги. И — клетчатая кепочка, и — очки вполлица. Я пытаюсь разглядеть ее внешность, но никак — и козырек кепи мешает, и очки. Не установишь ничего, вообще лица не видно. Даже возраст какой, не скажешь, может быть, двадцать, а может — сорок пять.
Я несколько раз прокручиваю изображение парочки: среда, пятое июня, двадцать один час сорок минут. Они вместе подходят к подъезду, оживленно разговаривая. Он распахивает перед ней дверцу, пропускает ее вперед.
Теперь надо посмотреть, когда девушка вышла. (Если вышла.)
Я пролистываю видеофайл.
Среда, пятое, двадцать два часа. Двадцать три. Полночь.
Девчонки на видео все нет.
Начался четверг, шестое. Половина первого ночи. Час. И вот она — выходит. Да, приметное клетчатое кепи (которое закрывает пол-лица). Время — час пятнадцать ночи.
Девица деловито удаляется в сторону Ленинградского проспекта.
Вот это странно. Метро закрыто. Было бы гораздо логичней вызвать такси из квартиры и выйти в ночь, когда оно подрулит.
Но — нет. Гражданка смело вываливается из подъезда во втором часу, в темень, одна. Ее где-то ждет сообщник?
Или, может, все проще: она живет неподалеку?
Я решаю просмотреть другие камеры на возможном пути ее следования, по улице Абрамова[7] в сторону Ленинградки.
Вторая по счету камера. Время — час восемнадцать ночи четверга.
Девчонка по-прежнему одна. Идет решительно. Лица ее за козырьком и очками по-прежнему не разглядеть.
Вот третий видеорегистратор. Час двадцать ночи. Всё то же: кепи, высокие сапоги, юбчонка. Широкий, уверенный шаг, деловитый настрой.
А потом — всё.
В поле зрения следующего наблюдательного устройства, что расположено еще ближе к Ленинградке (и отмечено у меня на схеме), девица не попадает.
Я гляжу на другую, альтернативную: куда она могла бы пойти? — но шалишь, «кепки» нет и там.
И на третьей возможной — тоже ноль на выходе.
Я ее потерял.
Может быть, где-то в слепой зоне она зашла в подъезд.
Или села в машину сообщника.
Или уехала на такси.
Я напоминаю себе: то, что эта «кепочка» вошла в подъезд вместе с Порецким, улыбаясь, и провела внутри полночи, еще ни о чем не говорит. Но в любом случае было бы очень, очень интересно девчулю найти. И допросить. Поэтому хотелось бы увидеть ту же самую особу, входящую в подъезд погибшего, но — в пятницу. В день его смерти.
Я возвращаюсь к видео над парадным. Отматываю время на пятничный вечер. Вот он: входит одинокий Порецкий с пакетом из «Алфавита вкуса». Время: 20.41.
Я убыстренно перематываю дальше. Двадцать один час, двадцать два, двадцать три — и так далее, вплоть до следующего утра, девяти ноль-ноль.
В общей сложности, я пометил, в парадное в течение той ночи вошли двадцать шесть человек. В основном поодиночке, но встречались и парочки, и даже две компании.
Я сразу отметаю детей и пожилых и делаю стоп-кадры на пятнадцати. Девять женщин, шестеро мужчин. Двое из них курьеры, доставщики еды. Один в желтой форме с коробкой, другой — в зеленой.
Конечно, сыщику нельзя зацикливаться на единственной версии, но коль скоро оперативное чутье настойчиво твердит мне о разбойнице на доверии, особое внимание я обращаю на особей женского пола. И мне нравятся в качестве подозреваемых: во-первых, совсем молодая девчонка, лет не более двадцати (известно, что чем мужик старше, тем на более молоденьких его тянет). Похожа она на ту, что была с Порецким в среду — в кепи? Очень может быть. Двадцатилетняя — в джинсовой курточке, сарафане и кедах. Вполне тянет на девочку по вызову или просто на легкомысленную особу, что решила папика обчистить. Она вошла в парадное в двадцать один тридцать.
Затем — парочка: амбал в кожаной куртяхе и деваха в суперкрутом мини, чуть не до пупа. Время двадцать два с четвертью, амбал на девчонку не смотрит, держится индифферентно. Очень похоже, как охранник живой товар сопровождает, доставляет на адрес, заказчику.
Наконец, без двадцати одиннадцать появилась дамочка, яркая блондинка с волосами до плеч, в длинном, но облегающем белом платье на пуговицах, с белой сумкой и в темных круглых очках в стиле шестидесятых. Пусть — начало июня, в столице почти что белые ночи, но темные очки в 22.40 — по-моему, это перебор. Или пижонство через край, или, быть может, умысел? Маскировка?
Ладно, глянем дальше. Ведь войти в подъезд — это одно. Надо из него и выйти. И я снова листаю изображения той же камеры, только теперь «на выход». И вот на таймере снова прокручивается та самая ночь, с пятницы на субботу, а потом я залезаю в субботний день и даже в воскресенье. И тут меня подстерегает засада.
Потому что амбал с девчонкой в короткой юбчонке, которых я заприметил (они вошли в 22.15 пятницы), выходят из подъезда через два часа, при этом она уже виснет на своем спутнике — видать, зашли к себе или на квартиру друга: выпили, перепихнулись. С ними все ясно.
А та двадцатилетняя девчушка, что была в джинсовой куртяшке, платье и кедах (в 21.30), покидает парадное на следующее утро, в девять тридцать — причем в другой одеже.
Значит, здесь, по адресу: Абрамова, пятнадцать, второй подъезд, — она и проживает. (Хотя этот факт как раз не исключает, что она могла забежать в гости к Порецкому, убить, а потом переодеться.)
А вот та эффектная дамочка во всем белом и с очками вполлица (пятница 22.40) больше в кадре так и не появляется. Нет её, и все тут.
То есть в парадное вошла, а назад — нет? Как это может быть?!
Я проглядываю все воскресенье, понедельник следующей недели и вторник. Дальше у меня не хватает терпения — но что за чудо?! Куда делась деваха? Она либо легла на дно: живет там, на адресе, и вот как раз седьмого июня заболела и осталась растекаться в своей квартире. Либо выпрыгнула из оконца и убежала. Либо я ее потерял.
И я еще и еще раз просматриваю видео выходящих. Однако дамы в белом нигде нет.
Или же она замаскировалась так, что я ее не опознал.
Но зачем ей, спрашивается, маскироваться?
Я перекидываю на принтер ее фото. И второе тоже — двадцатилетней в джинсовке и кедах. И третье — той самой, что была у Порецкого в среду, девчули в кепарике. Все три у меня под подозрением, всех трех я хочу отследить.
Я возвращаюсь на видео к среде, пятого июня. Вот интересно, а откуда та «кепка», что провела в квартире новопреставленного почти четыре часа, вообще взялась? Охранник в спорткостюме «СССР» утверждал, что никаких девиц Игорь Николаевич не подвозил. Значит, они встретились где-то в метро? Или прибыли на такси?