— Ты.
— Размечтался.
— Значит, отказываешь в возможности нанести тебе официальный визит?
— Отказываю.
— Тогда сама приезжай.
— Ох, нет, Пашенька. Поздно уже.
— Ладно. Тогда завтра на службе, чтоб была как штык. К девяти ноль-ноль.
— Мы в десять обычно начинаем.
— А у нас завтра усиление. Нет, правда: мне есть что тебе рассказать и о чем посоветоваться. А тебе?
— Да и мне.
— Вот и приезжай, как сможешь. Пораньше.
Он положил трубку, и ей почему-то стало его жалко: неприкаянный он, Пашка. Неустроенный. Без нее так вообще пропадет.
Отчет о проделанной работе она ему решила не посылать. Зачем он ему сейчас, пьяному. Еще решит, что она с ним заигрывает, опять будет названивать, а не то припрется.
Завтра с ним все обсудит. Плохой ли, хороший Пашка — работу он никогда не пропивает.
Она, работа, для него важнее всего на свете.
И впрямь: назавтра Паша, без малейших следов похмелья, чисто выбритый, наглаженный, благоухающий одеколоном «Джентльмен онли» (она ему когда-то подарила), встречал Римму в их офисе на аллее Первой Маёвки.
Выразительно глянул на часы — Римка, естественно, приехала не в фантасмагорические девять и не в положенные по КЗоТу десять, а без двадцати одиннадцать.
Впрочем, перед выездом из дома отчетик вчерашний Павлу кинула, чтоб тому было чем заняться, пока ждет. Ну, и оправдаться тем самым за грядущее опоздание. Впрочем, Синичкин знал: трудовую дисциплину соблюдать Римка органически не способна.
А Пашка, кстати, отказывался сам себе кофе варить, хоть и умел. Было это ниже его достоинства.
— Давай, Римма Батьковна, ты быстренько кофе сварганишь, и обсудим дела наши текущие.
Пока она варила кофе, Павел метнул перед ней три распечатанных фото с камеры наблюдения. Плохое качество изображения, но видно, что запечатлены три девицы. Одна совсем юная, в мини по самое не могу и в кедиках. Вторая непонятно какая, потому что лицо ее скрыто кепкой. И третья — блондинка с кудрями до плеч и в ленноновских черных очках.
— Можешь мне пробить их? — нетерпеливо проговорил он.
— Ох, Паша. Олдскульный ты человек. У тебя что, в электронном виде девиц этих нет?
— Обижаешь.
— А вот у этой, в кепке, лицо вообще-то имеется?
— К сожалению, нет.
— А как я ее тебе установлю? По кепке?
— Попробуй придумать что-то. По одежде опознай, по антропологическим данным. И да — по кепке. Ведь эта «кепка» — важная особа. Последняя любовница убиенного.
— Убиенного? Теперь ты так уверен, Пал Сергеич?
— Самоубийцы девок за два дня до смерти не снимают.
— Тебе видней.
— Типун тебе на язык! И давай проверь: не те ли это особы, что состояли с покойным в нежной переписке. Те три, о которых ты в отчете пишешь. Кого ты установила, компьютер покойного взломав.
— Да ничего я не ломала, просто восстановила последнюю резервную копию.
— Всё равно молодец. Давай пробей мне быстренько всех шестерых: троих твоих — из переписки, и троих моих — с камер.
Пашино «быстренько» растянулось для Риммы на полдня. За это время она прокрутила лики всех шестерых дам по разным базам и программам. (Точнее, пять ликов и одну кепку.) Наконец, перед обедом помощница перед Пашкой отчиталась:
— Те три, с которыми покойный в Сети мурлыкал и которых я установила, и те, что на твоих фотках изображены, ничего общего друг с дружкой не имеют. Точнее, «кепка» может оказаться кем угодно. И эти две, кудрявая блондинка в черных очочках, и вторая, в мини и в кедах, что входили в подъезд в ночь убийства, — их личности я не установила. Слишком плохое качество изображения, много помех.
— Придется тебе, Римуля, все-таки выявить их.
— Это как?
— Совершить поквартирный обход. Может, этих гражданок зафиксировали те камеры, что народ самочинно на лестничных площадках ставит? Или вдруг ты выяснишь, что кто-то из них в том же самом парадном, что и Порецкий, проживает. И если вдруг да, аккуратненько допросишь.
— Пал Сергич! Кам’он! Ты в каком веке живешь? До сих пор застрял в двадцатом? Сейчас двадцать первый в разгаре, ты не заметил?! Всю нужную информацию видеокамеры фиксируют!
— Вот я и говорю: просмотри те, что жильцы у своих дверей ставят.
— Если девушка-убийца к Порецкому в гости поднималась, то на лифте — он на четвертом этаже живет. А там, кстати, я вчера глянула, ни у кого на площадке средств наблюдения нет. Другой вопрос: вот ты, Пашечка, увидел, как эта блонда в черных очках в двадцать два сорок в ночь убийства в подъезд входила? А как она к нему шла — согласно другим уличным камерам? И как из него выходила?
— Слушай, раз ты такая умная, давай я тебя в «Хранителя Москвы» отправлю. Сама смотри эти видео бесконечные.
— Я-то могу. Только у меня вопрос: а чем ты в это время будешь заниматься?
— А вот сейчас некорректно было с точки зрения субординации.
— Ладно, бог с тобой. Давай мне налик, на подкормку твоих баб в «Хранителе». И договорись с ними, что я приеду. И что они предпочитают? Цветы, конфеты, виски, борзых щенков?
— Ладно, сейчас условлюсь, скажу, что барыня от меня пожалует.
Договариваться с хранителями видеокамер Павел не то что из кабинета вышел — отправился даже прогуляться на улицу, в парк Кусково (она в окно за ним следила). Да, давно она подозревала, что в «Хранителе» у него прихехе работает — иначе почему его столь легко до видео допускают? Странно, но эта мысль не вызвала в ней обычной ревности. Устала она уже этого Синичкина ревновать — горбатого могила исправит.
Руководительница «Хранителя Москвы» Марина Анатольевна с ужасной фамилией Кобызева оказалась толстенной немолодой бабищей. При этом она имела наглость измерять Римку оценивающим, ревнивым глазом. Ну, Паша-Паша! Неужели он и на такой траченый товар покушается?!
Марина Анатольевна препоручила Римму другой крыске, а та показала ей, где искать и как управляться с архивными записями. С «кепкой», что провела с Порецким четыре часа в среду, было все непонятно. Кто она такая и откуда — вообще неясно.
С той, что в мини и в кедах — напротив, все очевидно. Она, согласно Паше, покинула искомый подъезд наутро после убийства — при этом переодевшись. Значит, просто живет там. Переночевала и с утра в субботу отправилась по своим делам.
Поэтому Римма сосредоточилась на блонде. На той, что вошла в подъезд в 22.40: кудрявые волосы до плеч и черненькие круглые очочки. Очочки, ха. Без двадцати одиннадцать ночи.
Куда она, спрашивается, делась? Может, она просто замаскировалась на выходе? Но коли так, это говорит в пользу того, что она в чем-то замешана.
Римка еще раз просмотрела всех, кто выходил из подъезда той самой ночью. Внимательно. Очень внимательно.
Казалось, ничего общего с белобрысой в кудельках. Вот пожилой мен в кепке. Вот парочка. Молодая, но очень толстая, болезненно полная девчонка. Парочка пенсов, восемьдесят плюс. А вот худенький подросток в бейсболке, надвинутой на глаза, и с большим полиэтиленовым пакетом.
Стоп. Римма остановила его изображение. На часах — два двадцать ночи. Что-то странное в нем, тревожащее. Эта бейсболка, надвинутая на лоб, так что лица не видно — да. И еще: бесформенная черная майка — на три размера, как кажется, больше. Зачем-то большой черный полиэтиленовый пакет, явно тяжелый. Но и не только.
Вот. Вот оно. Обувь.
На парне — белые кроссовочки. И нога — небольшого размера.
Где-то эти кроссовочки белого цвета Римма видела.
Так вот же они, на той самой блонде с кудряшками.
На той, что вошла, в белом платье на пуговицах и с белой сумкой, в подъезд в двадцать два сорок той ночью.
Помощница детектива просмотрела другие камеры в округе: куда этот паренек (паренек ли?) делся дальше, когда вышел из подъезда Порецкого.
Вот он, спустя две минуты проходит по улице Викторенко. Хотя лица по-прежнему из-за бейсболки не видно. И нести пакет ему явно тяжело — почему не вызвал такси? Но нет, шлепает пешком.
А потом «паренек» исчезает.
Попадает в слепую зону и там где-то растворяется.
Заходит в дом? Вызывает такси? Или улетает на вертолете? (Вообще-то шутка.)
Очень, очень подозрительно.
И тогда Римма возвращается к блондинке в темных очках и с белой сумкой и отсматривает другие камеры на улице Абрамова.
Надо понять, как блонда примерно в пол-одиннадцатого в ночь убийства идет от метро по направлению к дому погибшего.
Вот она, на пересечении с улицей Викторенко. Вот у магазина «Маяк». Одно из этих изображений, самое лучшее, Римма копирует. И открывает свой собственный ноутбук и запускает фото в программу распознавания лиц.
И через пару минут программа выдает результат: с вероятностью 75 процентов на фото изображена некая Ольга Мачникова.
Вот это да!
Римка почему-то уверилась, что поймала удачу за хвост. И что блондинка — одно и то же лицо с подростком в бейсболке, вышедшим из подъезда с тяжелой полиэтиленовой сумкой.
Что это она вошла в 22.40 в подъезд, побывала в квартире Порецкого, возможно, убила его (или довела до самоубийства), а в 02.20 утра покинула жилище под видом подростка. При этом она (он) несла что-то явно тяжелое.
Когда Римма вышла на улицу, оказалось, что уже начало темнеть. (В офисе «Хранителя Москвы» окон, словно в казино, не имелось.) Немедленно, следуя к метро, она позвонила Синичкину:
— Пашка, надо узнать у дочери покойного: что у него из квартиры могли похитить? Что-то явно не самое легкое, килограммов на десять? Позвони своей Полине.
— Не буду я ей звонить.
— Чего это? Разлюбил?
— Просто я и так знаю, что тяжелое взяли из квартиры Порецкого.
— И?..
— Шестикилограммовую гантель.
— Зачем?!
— Ну, Римма Батьковна, я думал, что ты догадливей.
— Догадливей?! А то, что я тебе душегуба практически установила, не в счет?
— В счет, в счет. Но столь прозорливый сыщик, как ты, мог бы сообразить, что с гантелью разного рода улики легче утопляются в природных водоемах.