— Не знаю, — пробормотал он, прикидывая в уме, есть ли шанс для отступления. Затем, найдя выход, Моррис снова вскинул голову: — Уберите револьвер, если он у вас есть, и, коли хватит смелости, снимите с Барни намордник… Если он в вас не вцепится…
— Рикки! — изумленно воскликнула Луиза.
— Я его не заставляю, — мрачно буркнул Ричард. — Но раз уж он настолько полный идиот, чтобы увидеть в этом шанс… Тогда я отдам ему собаку!
— Вы не станете испытывать судьбу! — обратилась девушка к Кадигану, но тот погрузился в созерцание огромного зверя, а Барни столь же внимательно смотрел в лицо человека.
— Я слышал, — проговорил Кадиган, — что каждая собака узнаёт своего хозяина, как только его увидит.
— Но это не собака! — воскликнула девушка. — Он… он…
— Он что? — вмешался Ричард. — Конечно, собака. Кем еще он может быть? Это тот самый охотник за скотом, причинивший немало хлопот в долине Литл-Покас, чужеземец. Не сомневайтесь. Я видел там его следы. Один к одному. Барни — собака, это точно, но всю свою жизнь он провел на воле, превратился в зверя и останется им до самой смерти.
Безусловно, в больших темных глазах собаки светилось достаточно ума, чтобы прикончить самого крепкого бизона в прериях, а в челюстях с внушительными клыками хватило бы силы, чтобы разорвать глотку лошади, корове или убить человека с первой попытки.
Кадиган вдруг подумал, что, сняв намордник со зверя, он примет смерть. Тем не менее Денни вытащил из-под пальто пару старых надежных револьверов, подаренных дядюшкой Джо Лофтусом, и молча передал их Моррису.
— Послушайте, — не выдержал Рикки. — Это, черт побери, ваше дело, а не мое.
Не говоря ни слова, Кадиган вернулся к огромному животному и положил руку на замок намордника. Луиза бросилась было к нему, но ее остановило рычание собаки, дрожавшей от ярости всем телом.
— Ради чего вы рискуете? — вскрикнула девушка.
Кадиган молча посмотрел на нее с легкой улыбкой в глазах и на губах. Билл Ланкастер однажды видел точно такую же улыбку и все понял, Луиза тоже поняла и вздрогнула. Казалось, она лишилась дара речи, но, отступая, умоляюще взглянула на брата.
— Он знает, что делает, — грубо отрезал Рикки. — Оставь его. Мы не виноваты, если что-нибудь случится.
Едва рука Кадигана коснулась шеи Барни, как большая голова собаки чуть наклонилась и обнажились клыки. Пока Денни продергивал ремень через замок, рычание Барни напоминало раскаты грома, а крепкое тело сотрясалось в предвкушении схватки. Луиза шагнула к брату и прижалась к нему.
— Успокойся, Лу, — сквозь зубы процедил Ричард, хотя его собственный лоб покрылся испариной. — Успокойся. Не надо бояться. В случае чего, я успею пристрелить собаку…
— Я не боюсь, — прошептала девушка, не отрывая взгляда от Кадигана и Барни. — Но этот человек… Посмотри, Рикки! Кажется, он… почти… почти счастлив!
— Боже праведный! — воскликнул Рикки. — Так оно и есть! Как будто он открывает рождественский подарок из-под елки!
А тем временем Кадиган начал осторожно снимать намордник с ужасной головы, но при первом движении сетки собака внезапно рванулась и отпрыгнула назад. Голова Барни освободилась, пес потряс ею, словно желая убедиться, что все это ему не снится, и припал к земле. Только одно препятствие удерживало Барни от побега к свободе, к гостеприимному сумраку леса, покрывавшего склоны гор, окружавших долину, — веревка в руках человека. Но что из того? Чего стоит человек, избавившийся от скверно пахнущей железной штуки, грохочущей как гром и убивающей на расстоянии? Кадиган не пах ею, в его руках не было револьвера, а пес ни в грош не ставил людей без оружия. Нежное горло человека! Клыки Барни щелкнули, пес собирался попробовать на вкус жизнь чужака.
Барни понемногу стал продвигаться вперед. Из пасти хлынула слюна, так страстно пес предвкушал нападение!
— Смотри, Рикки! — выдохнула девушка.
Но Моррис не мог стрелять. Он застыл, раскрыв рот и опустив руку с револьвером. Лицо Рикки побелело.
Барни подкрадывался все ближе, но чужак не двигался.
Речь шла не о том, чтобы попытаться встретиться взглядом с собакой и победить. Кадиган стоял на месте, он не решался бежать, зная, что первый же его шаг заставит чудовище прыгнуть ему на спину, а затем страшные челюсти одним движением сломают шею. Поэтому Денни стоял, все время повторяя про себя: «Я не причиню вреда собаке. Собака не причинит вреда мне!»
В двух шагах от Кадигана Барни остановился и опять припал к земле, готовясь к прыжку. Луиза попыталась закричать, но из ее рта не вырвалось даже звука. И тут Барни с рычанием, услышав которое можно было умереть от страха, вдруг уселся и уставился на странного человека, не желавшего ни бежать, ни драться.
Мужчина обратился к собаке, и при звуке человеческого голоса пес вскочил и снова щелкнул клыками. Но в голосе не звучало угрозы или приказа. Кадиган говорил спокойно, ласково, как говорят между собой добрые друзья. Дрожь невыносимого изумления и радости сотрясала тело Барни и проникала в собачью душу. В сердце его таилось много такого, о чем сам пес не подозревал. Однако сейчас, когда он слушал голос человека, память веков вдруг встрепенулась в нем. А голос звучал по-прежнему мягко, так мягко, что его едва могли расслышать двое стоявших в стороне у изгороди. Но для зверя каждый вдох и звук наполнялись смыслом. Каким смыслом?
Как будто олениха, по следу которой он шел, вдруг повернулась навстречу опасности, но вовсе не для отчаянной борьбы и не дрожа от страха, а только чтобы посмотреть на преследователя без всякого любопытства, но мягко, нежно… мягко и нежно! Барни мог бы перегрызть человеку горло, но голос…
Пес присел, поднял голову и по-волчьи завыл. Тоскливый вой дикого зверя вырвался из глотки собаки, пронесся над Горманом и эхом отдался в горах.
— Боже праведный! — воскликнул Моррис.
— Тихо! — шепнула девушка. — Молчи! Ты все разрушишь.
Вой стих; пес сидел перед человеком, ощетинившись, рыча и пуская слюни от желания убить. К тому же он дрожал от вечного стремления убежать от мерзких людей с их подлыми мыслями лишить Барни свободы. Он хотел убить, но не мог, хотел убежать, но боялся пошевелиться. Поединок превратил Барни в безумное животное из ночного кошмара — ночной кошмар, появившийся днем. А голос все звучал!
Наконец Кадиган протянул руку ладонью вверх — вечный символ дружбы между человеком и остальным миром. Барни сжался, снова готовясь к прыжку, но рука не сжимала ни револьвера, ни палки, а голос не изменился.
Дальше случилось непонятное. Барни опустил голову на лапы. Он имел терпение волчьей стаи, выжидавшей среди коров момента для нападения, терпение, позволявшее смотреть в лицо зимнему голоду и ждать — ждать, не зная, что придет раньше: весна или смерть!
Человек сделал шаг вперед. Барни тут же отступил и поднял голову, яростно рыча. Но и после этого голос не смолк. Барни снова опустил голову, шерсть на загривке стала дыбом.
Глава 14ВОЗЛЕ ГОЛОВЫ ЧУДОВИЩА
Пасть чудовища и человеческое горло разделяли всего каких-нибудь четыре фута. Кадигану понадобился целый час, чтобы преодолеть это рычание. В течение этого часа Луиза и ее брат не шевельнулись. Красавчик Мэлони, прятавшийся за серебристой елью, тоже не двигался. Полдюжины зевак застыли на месте. И всем им этот час вовсе не показался скучным. Лицо Кадигана осунулось и посерело от напряжения, но наконец, пока зрители в ужасе ахали, Кадиган сел под самым носом Барни.
А Барни, сжавшийся для прыжка, широко оскалил зубы. Около трех секунд Кадиган имел не больше одного шанса из ста, но затем грозное рычание стихло и снова послышался приглушенный голос человека. О чем он говорил так долго и без перерыва?
Денни обращался к Барни, словно пес мог понять слова и ответить:
— Честно говоря, Барни, в своей жизни я встречал не так уж и много друзей. И кто заранее угадает, как поведет себя джентльмен, будет ли он твоим товарищем или врагом, понимаешь? Но взглянув на тебя, Барни, я захотел понять, что творится в твоей голове. Вот сейчас ты решаешь, а не перегрызть ли мне глотку, и уже нацеливаешься. Но дай мне время, приятель, возможно, ты передумаешь. Есть такие слова, Барни… Их произносят, но они мало значат. Люди говорят очень много, но в их речах порой нет смысла. А еще люди лгут. А ты-то ничего не пропускаешь, старина, верно?
Опускались сумерки. Двадцать человек наблюдали за странной сценой. В обед Лу Моррис принесла Кадигану поесть. Денни подтянул тарелку с помощью веревки и уничтожил все содержимое, не рискуя даже на полсекунды отвести взгляд от дикой собаки.
Когда стемнело и небо украсилось мерцающими звездами, Лу пришла снова и присела неподалеку. Во дворе стояла кромешная тьма, но вскоре глаза девушки привыкли, и она увидела, что огромная голова собаки покоится на коленях чужака, а по острым волчьим ушам и шерсти медленно скользит его рука. Луиза заговорила, и пес тут же предостерегающе зарычал, поднял голову и посмотрел на девушку зелеными, сверкающими в темноте глазами.
— Вы укротили его, — мягко сказала Луиза, а тем временем рука и голос человека заставили пса успокоиться.
— Укротил его? — медленно повторил Кадиган. — Укротил его? Нет, не совсем так. Полагаю, никто не смог бы такого проделать. Укротить — значит сломать. Он не лошадь. Вы тогда не смогли бы использовать собаку ни на что путное.
Девушка довольно долго размышляла и наконец произнесла:
— Я никогда об этом не задумывалась. Наверное, вам многое известно о собаках, лошадях и прочей живности.
Денни покачал головой:
— Нет, мисс Моррис. Но я люблю их больше и знаю лучше, чем людей.
— Правда? Что вы имеете в виду и почему?
— Ну, они добрее, — ответил Кадиган.
Лу посмотрела на огромную дикую собаку, лежавшую у ног Кадигана и вздрагивавшую от непреодолимого желания вонзить зубы в горло человека. Добрее? Сначала ей показалось, что чужак просто пошутил, но едва Лу начала улыбаться, как вдруг до нее дошло, что перед ней человек, никогда в жизни не шутивший. Такой способ общения явно ему несвойственен.