А он усмехнулся и — пошел к выходу.
Куда делась моя случайная знакомая, не знаю. Когда я опомнился и огляделся, ее уже не было. Это, конечно, к лучшему.
— Тебеньков! — крикнул сержант, скользя взглядом по лицам задержанных…
Это меня. На допрос к дознавателю. Я встаю и иду за сержантом на второй этаж. Навстречу нам по лестнице спускаются трое. Это те, один из которых нанес “несколько сокрушительных ударов”. Они теперь не так оживлены, по-видимому, начинает выходит давешний хмель.
Дознаватель молодой и какой-то несерьезный, похож на студента. Он привычным жестом вытаскивает свои бланки, обнажает перо. Пока он готовится приступить к своим служебным обязанностям, я успеваю подумать о том, что, может быть, ничего и не было, а только пригрезилось мне с пьяных глаз. Уж больно неправдоподобно. Положил троих и ушел на глазах у всех как ни в чем не бывало.
По крайней мере протокол, подписанный после двенадцати ночи, точно не имеет юридической силы. Я почему-то в этом убежден. Надо будет после справиться у знакомых юристов…
КОЛДУНОВ
Колдунов сидел в своем служебном кабинете, откинувшись на высокую спинку кожаного кресла и пусто созерцал потолок, не находя в себе никаких сил подняться и совершить хоть какое-либо действие. Он находился в ватном, полуобморочном состоянии, и лишь одна звенящая осой мысль билась в его голове:
“Бежать, бежать, бежать!”
Да, эта мысль теперь всецело овладела существом Колдунова.
Когда московские и местные осведомители донесли ему, что грядет тотальная проверка комбината и города Генеральной прокуратурой, а РУБОП собрал для данной проверки убийственные материалы, Вениамину Аркадьевичу открылось, что в жизни его наступила черная полоса, однако впоследствии, то бишь, сегодняшним утром обнаружилось, что полоса эта была белой… И всему причиной стали донесенные ему на ухо совершенно секретные сведения, будто им занимается отныне Федеральная служба безопасности. И не пустыми были эти сведения — ох, не пустыми! Как поведал компетентный информатор, дело с продажей военных технологий в США всплыло, причем всплыло в подробностях, и теперь, до процедуры ареста его, Колдунова, чекистам осталось выполнить лишь некоторые рутинные мероприятия, не более того…
Колдунов изможденно вздохнул, глядя на свои трясущиеся пальцы. Мелькнуло:
“Откуда прознали, как?”
Информатор, нагло содравший с него за свои услуги изрядный куш, уверял, что данные наверняка пришли из-за границы, где, как бы то ни было, а все-таки продолжала работать разведка пускай и разваленного государства, и в вероятность подобной версии Колдунов начинал верить все сильнее и отчетливее.
Советоваться же в данном ситуации было категорически не с кем. Не с Урвачевым ведь… Да, помочь ему отныне не мог никто. И призраки кошмарного воздаяния обступали Вениамина Аркадьевича все плотнее и сумрачней, повергая в истерику и ужас.
Ко всем напастям его звонки в Америку оставались безответными, ибо оператор безапелляционно заявлял, что номер такой-то отныне отсоединен от действующей сети.
Таинственная пропажа Джорджа еще более усугубляла пакостные мыслишки… Впрочем, американец, напуганный разборками между Ферапонтом и Урвачевым, вполне мог предположить, что криминальная война окончится появлением на его горизонте какого-либо нового гангстера, и, ведая о взаимосвязанности русской мафии, решил временно исчезнуть в опасении бандитских вылазок в благолепие его безмятежного бытия… А может, попросту укатил отдохнуть на какие-нибудь банановые острова…
Так или иначе это уже никоим образом не влияло на нынешнее положение Колдунова. Теперь он был никем, разве — жертвой заклания на алтарь государственной безопасности, и в неотвратимости данного заклания Колдунов нисколько не сомневался, ибо информатор поведал ему такие две тонкие детали состоявшегося предательства, знать о которых никто из посторонних категорически не мог.
Итак. Бежать, бежать, бежать!
Из всей наличности у него оставалось четыре тысячи долларов и заветные дебетные карты, по которым он израсходовал ничтожную сумму на предствительские обеды в московских ресторанах с нужными людьми. Рассчитывался с помощью карточек, дабы произвести впечатление на высокопоставленного сотрапезника — вот, мол, платиновые, да не из какого-нибудь занюханного сбербанка, а сам “Чейс-Манхэттен” выдал! Карточки, кстати, в данном смысле производили должное впечатление и успешно дополняли остальной антураж Колдунова, включавший костюмы от Версачи и усыпанные бриллиантами часы.
“Эх, что там! Все в прошлом!”
Вениамин Аркадьевич тяжело поднялся с кресла, окинул прощальным взором свой замечательный кабинет, в ремонт которого некогда ухнул громадную сумму из городского бюджета.
Кто станет новым владельцем этого кабинета? Неужели Урвачев?
Горько и потерянно усмехнулся.
“Впрочем, — урезонил себя, — в сторону эмоции. Пора спасать шкуру. Так, как научил всеведущий информатор”.
Порывшись в ящике письменного стола, вытащил потрепанную записную книжку, открыл ее на букве “Ю”. Юра… Бывший шофер, несправедливо уволенный им. Перед прошлой поездкой в Штаты он выяснил его тамошний номер телефона, хотел позвонить, да не стал… Кто, в сущности, этот Юра? Таракан, ничтожество… А теперь это ничтожество крепко может пригодиться ему, некогда всемогущему мэру… Хотя — едва ли… Зачем ему этот нищий?
Колдунов в сомнении поморщился. Однако в итоге сунул записную книжку в карман.
“Пора!”
Через три дня, миновав границу Белоруссии и Украины, Колдунов добрался до Киева. Устраиваться в гостинице не стал, сразу же отправившись в авиакассу.
Протянул в окошечко свой паспорт и волшебную карту.
После пяти минут технической паузы, связанной с оплатой билета, из окошечка раздраженно сказали:
— Ваша карта не действует!
— То есть? — ошеломленно выдохнул Колдунов.
— Не знаю, что “то есть”, — ответили из окошечка. — Банк не дает подверждения, карта блокирована…
— Та-ак…
— Вы будете платить или нет?
— Да-да, конечно, — механическим жестом Колдунов извлек пачку наличных долларов. — Вот…
— Мы принимаем гривны, обменный пункт в конце зала, — отчеканили из оконца.
Как сомнамбула Колдунов отправился в конец зала, с тоской взглянул на грабительский курс обмена, высвеченный рубиновыми цифрами на траурно-черном табло…
Мысли путались.
“Карта не работает… А что, если это — происки Джорджа? Да нет же… Как он мог влезть в его, Колдунова, личный счет? А если как-то влез? Тогда… Тогда все равно придется лететь в Америку, идти в банк, разбираться… Единственная проблема — язык. Но он найдет переводчика на месте. Да, лететь! Непременно лететь, иного попросту не дано!”
Сунув пачку местной сомнительной валюты в оконце, он наконец-таки получил заветный билет и, ощущая, как его пробирает озноб от подозрений потери капитала — того фундамента, который он создавал жутью всех мыслимых и немыслимых смертных грехов, своего пенсионного фонда, отправился в гостиницу, желая напиться, но одновременно сознавая, что делать этого категорически нельзя. Ныне он должен быть собранным как никогда, ныне настал, может быть, тот самый угольно-черный день и час, и встретить их необходимо с головой холодной и трезвой.
Но все равно он пребывал словно в дурмане. Не спал ночь в гостинице, рано утром, экономя остаток денег, добрался на рейсовом дешевом автобусе в аэропорт.
Ожидание посадки в самолет, долгая дорога над Балтикой, снегами Гренландии и канадским побережьем, заляпанным бесчисленными оловянными лужами озер, эта дорога, некогда чаровавшая его своими диковинными, неслыханными в своей красоте пейзажами, теперь несла в себе томительную неизвестность, усиливающееся предощущение краха и темный ужас безысходности.
В аэропорту, получив в паспорт белую карточку, дающую ему право полугодичного пребывания в США, Колдунов прошел в зал, сразу наткнувшись на тощего, в потертых джинсах парня, предложившего ему на русском языке услуги таксиста.
— Я бы заплатил вам… — замялся Колдунов. — Но тут проблемка, мне надо сначала позвонить…
— Позвонишь из машины, бесплатно, — беспечно откликнулся парень. — Какой код района?
— Колдунов развернул записную книжку, ткнул ногтем в записанный номер.
— Так… 917. Это — мобильный. — Парень вытащил из кармана телефон. — На, звони, только быстро.
— Алё? — раздался в трубке знакомый голос, и Колдунов, волнуясь, проглотил вязкую слюну.
— Юра, ты? — спросил он стесненно. — А это… Вениамин Аркадьевич… Я в Нью-Йорке. Хотел бы увидеться… Объясниться…
— Какие проблемы? Я в Бруклине, дома… Четвертый Брайтон.
— Я сейчас таксисту дам трубку, ты объясни… — Колдунов обрадованно сунул телефон тощему.
— Понял, через полчаса — жди! — выслушав координаты места назначения, откликнулся тот.
На старом потрепанном “додже” покатили в сторону Брайтон-Бич, где на задворках района русско-язычной эмиграции Колдунов был введен на второй этаж хлипкого домика, в котором обретался его бывший опальный водитель.
Юра — небритый коренастый субъект лет тридцати возлежал на продавленном матраце, установленном прямо на полу комнаты с облупившимся дощатым полом. До сей поры Юра смотрел небольшой телевизор с рогаткой антенны, установленный также на полу, поскольку остальную обстановку комнаты составлял лишь покосившийся комод, застеленный пластиковой скатеркой.
На скатерке лежали наручные часы, обнюхиваемые здоровенным тараканом.
Встретил Юра Колдунова на удивление тепло, без какой-либо тени обиды.
— Виноват я перед тобой, прости, — сказал Колдунов. — Но Бог меня крепко наказал, ой — как крепко! Вынужден был бежать, Юра, бежать без оглядки…
— Разборки бандитские? — спросил тот понятливо.
— И это место имеет, и прокуратура… — неопределенно поведал Колдунов. — В общем, ныряю как в океан, в новую жизнь. Помоги, Юра. Перво-наперво требуется комната хоть какая… Отель мне не по средствам.