Хирург забрал его вскоре после полудня. Учитывая, что вся эта процедура потребует ухищрений, чтобы обойти больничных работников и медсестер, доктор Ли был на удивление спокоен. «А куда деваться? – ответил он, когда я позже спросил о таком поведении. – Я не могу показывать пациенту, что я нервничаю». Он отвез нас к себе домой, отвел в гостиную и попросил Дэвида присесть.
Доктор Ли изложил свой план: он отвезет Дэвида в больницу, сказав, что тому нужна операция из-за состояния сосудов. Ни о чем не догадывающиеся медсестры приготовят пациента к обычной операции – а потом, уже под операционными лампами, доктор Ли скажет, что здесь потребуется ампутация. Анестезиолог и другие хирурги будут посвящены в план, медсестры останутся в неведении.
В гостиной доктор Ли постелил на пол какую-то из своих старых вещей и поставил на нее ногу Дэвида. Он быстро забинтовал стопу, лодыжку и икру. Это была мера предосторожности. Так любопытные работники больницы не увидят, что нога здорова. Он расписал порядок допуска в рецептурном блокноте и проинструктировал Дэвида, какие симптомы он якобы испытывал в последние несколько дней: боль, сопровождающаяся судорогами, онемение время от времени. Это для персонала приемного отделения. Диагноз, который подразумевали эти симптомы, даст доктору Ли возможность назначить ампутацию во время операции, и это решение никто из присутствующих в операционной не подвергнет сомнению.
Мы поехали к маленькому госпиталю на окраине города. Элитные отели уступили место низким зданиям и торчавшим то тут, то там домам с импровизированными жестяными крышами вдоль немощеных грязных улиц. Сам госпиталь располагался прямо у дороги в одном ряду с мясной лавкой, ломбардом, мастерской по ремонту электроники и парикмахерской, вывеска которой обещала безопасное и эффективное выпрямление волос.
Доктор Ли не числился в этом госпитале; как и многие врачи частной практики, он имел право оперировать в разных больницах. Он высадил нас у больницы. Дэвид, теперь он был на костылях, должен был пройти в приемное отделение. Купятся ли они на его историю? Мы прошли в отделение неотложной помощи. Оно было просто обставлено. Десять железных кроватей с матрасами, покрытых чистыми простынями, были разделены плотными занавесками. Конечно, не высокие технологии первого класса, но чисто и функционально.
Медсестра попросила Дэвида сесть и спросила, на что он жалуется. Он пересказал то, что велел доктор Ли. Лечащий врач, мужчина в очках, в голубой полосатой рубашке, со стетоскопом на шее, взял направление и нахмурился, прочитав его. Он перегнулся через стойку, чтобы взглянуть на ногу Дэвида. Увидев бинты, он спросил, была ли у Дэвида травма ноги. Нет, ответил Дэвид и повторил симптомы тихим голосом. Врач ушел.
Дэвид был подавлен. Патрик со своим протезом ноги как будто чувствовал себя отлично; он этот сценарий проходил много раз. Дэвид, несмотря на то, что вел себя тихо, очень нервничал, и я нервничал, хотя и был просто наблюдателем. Что, если лечащий врач начнет задавать вопросы? Что мы трое, двое из которых на костылях, делаем в этой части света? Что если они вызовут полицию? Затем, когда Дэвид заполнил бумаги, медсестра привезла каталку. Она вставила катетер в его левую руку и подсоединила капельницу, висевшую на стойке на каталке. Она ушла. Я посмотрел на Патрика. «Поверить не могу, что это и впрямь происходит», – прошептал он с облегчением. Вошел медбрат, мы встали и пошли за ним, а он катил Дэвида в больничную палату. Приманка проглочена.
В палате мы отправили хирургу сообщение, что Дэвида приняли. Доктор Ли потом сказал мне, что он сам успокаивается лишь в тот момент, когда получает такое сообщение. Теперь оставалось лишь ждать.
Пока мы ждали в палате, Патрик начал давать Дэвиду советы, как жить без ноги. Не закрывать глаза, если стоишь без опоры, например. Потеряешь равновесие и упадешь. Всегда носить с собой обезболивающее: споткнешься и упадешь на культю, и будет очень больно.
Медсестра пришла и проинформировала Дэвида, что его прооперируют в течение нескольких часов, затем мы вновь остались одни. Мы считали капли физраствора в капельнице Дэвида: около двенадцати капель в минуту. Я спросил Дэвида, что он скажет, когда вернется домой. Он сказал, что расскажет ту же историю, что и здесь, в больнице. Доктор Ли снабдит его полной медицинской выпиской. Патрик вспомнил, что он сам рассказывал: он подхватил в отпуске быстро распространяющуюся инфекцию под названием «огонь Святого Антония». Болезнь вызвала гангрену в ноге, и ее пришлось ампутировать. И все поверили. Потом Патрик посоветовал Дэвиду сделать одну вещь в последний раз, ведь после операции он уже этого больше сделать не сможет: скрестить ноги. Дэвид скрестил ноги. Было похоже на то, что мы почтили потерю минутой молчания.
Вскоре два медбрата ввезли каталку. Дэвид улегся на нее, и его повезли в операционную. Патрик подбодрил его, показав поднятый вверх большой палец. Я не знал, что сказать, и просто еле слышно прошептал: «Удачи!».
В больнице было тихо, пустые сиденья выстроились вдоль тускло освещенного коридора. Лишь в операционной все кипело. Дэвид лежит на операционном столе под наркозом, безразличный к боли. Верхняя операционная лампа освещает его бедро. Доктор Ли берет скальпель и делает длинный глубокий надрез точно в том месте, где и нужно Дэвиду, на его атлетичной, мускулистой здоровой ноге. Хирург старательно и проворно разрезает мышцы. Он прижигает мелкие кровеносные сосуды, держась подальше от больших вен, артерий и нервов. Он вытягивает нервы, освобождает их от окружающей мышечной ткани, режет и оставляет. Нервы втягиваются в мягкую ткань верхней части бедра как резиновые жгуты. Он зажимает большие кровеносные сосуды, обрезает их, затягивает проксимальный и дистальный конец. Проксимальный три раза для очистки совести. Операция занимает больше времени, чем предполагалось, так как нога мощная, налитая кровью. Наконец, он протягивает под бедренной костью гибкую пилу. Ассистент надавливает на ногу. Доктор Ли начинает пилить самую крепкую кость в теле. Затем он занимается сосудами, нервами, мышцами и кожей под костью и, наконец, нога отделена. Время накладывать шов. Первым делом он сшивает мускулы, затем фасцию, крепкую фиброзную ткань, окружающую мышцы. Очень важно правильно сшить фасцию, ошибка может привести к мышечной грыже, это серьезное осложнение. Наконец, хирург стягивает кожу и подкожную ткань. Там, где была нога, осталась лишь культя.
Я не был в операционной той ночью. Но я ходил по пустому коридору, пытаясь подглядеть, что творится за матовыми стеклами дверей, ведущих в операционную. Я снова и снова размышлял об операции (которую доктор Ли описал мне в подробностях). Каждый раз мне было грустно и страшно. Дэвид был совершенно здоровым мужчиной с совершенно здоровой ногой, и все же он решился на добровольную ампутацию в чужой стране. Он доверился команде хирургов, которая работала, прикрываясь обманом. Как много должен выстрадать человек, чтобы дойти до такого: уложить себя под нож, в окружении незнакомцев, в маленьком, богом забытом госпитале в тысячах миль от дома?
Патрик еще спал, когда раздался стук в дверь. Прошло уже больше трех часов с тех пор, как увезли Дэвида. В дверях стоял медбрат в хирургическом костюме и резиновых перчатках. Он обратился к Патрику: «Ногу надо захоронить, как можно скорее». Ему нужны были деньги на захоронение. Патрик вручил ему наличные. «Хотите взглянуть на ногу? – спросил медбрат. – Она уже в контейнере». Патрик такого желания не изъявил. Медбрат ушел. «Ну что ж, все кончено. Я рад, – сказал Патрик, – он этого хотел. Ему это было нужно».
Вскоре пришел и доктор Ли. Он сообщил, что операция прошла успешно, хотя и заняла больше времени, чем обычно. Дэвид чувствовал себя хорошо, он спал и восстанавливался. Доктор Ли предложил подвезти меня до отеля, и я согласился. Во время поездки он рассказывал об операции. «У него хорошо развита мускулатура, – сказал доктор Ли. – Мышцы сокращаются, и крови больше. Нужно будет соблюдать осторожность». В его голосе я услышал удовлетворенность от проделанной работы: «Поразительно, но результат налицо, – сказал он, имея в виду изменения в поведении своего пациента с BIID, – завтра сами увидите!»
На следующий день я с нетерпением ждал момента, когда отправлюсь в госпиталь. Я купил плитку горького шоколада для Дэвида и взял такси. Когда мы приехали, я вошел через главный вход, прошел приемное отделение, остановился на секунду у матовых дверей операционной. Затем я пошел в палату к Дэвиду и постучался. Большинство пациентов лежат пластом после таких операций, но только не Дэвид. Он сидел в кровати, его культя была тщательно забинтована и укрыта марлей. Он все еще был под капельницей. Ему капали трамадол, наркотический анальгетик. К его телу был прикреплен мочеприемник. Он выглядел уставшим, но после операции тогда прошло лишь двенадцать часов. Я пожал ему руку и вручил шоколадку. Дэвид развернул обертку, отломил кусочек и начал есть. Он сел на своей больничной койке с таким видом, будто прошлой ночью ничего особенного не произошло. Наш разговор постепенно утомил его. Он заснул.
Когда я зашел к нему на следующий день, капельницы и мочеприемника уже не было. Пара костылей стояла около кровати Дэвида; он уже прошелся до душа и обратно, в точности, как и предсказал хирург. Он улыбался и непринужденно смеялся, когда мы говорили. Напряжение, которое читалось на его лице все это время, ушло. Я почувствовал облегчение, даже счастье.
Месяцы спустя я написал Дэвиду. Он сказал, что не сожалеет ни минуты. Как будто впервые в жизни он чувствовал себя целым.
Глава 4Скажи мне, что я здесьКогда ваши действия не ощущаются как ваши, и что это значит для личности
Что дает мне право говорить о каком-то «Я» и даже о «Я» как о причине и, наконец, еще о «Я» как о причине мышления?