<…> мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу[17].
Для верного постижения иллюзии важно освободиться от предрассудка о том, что в корне ее лежит бедность рассудка[18].
10 марта 2013 года. В Бристоле было очень холодно, гораздо холоднее, чем в Лондоне, который находится в двух часах езды на поезде к востоку и откуда я только что приехал. Я встретился с Лори и ее мужем Питером на вокзале в Бристоле. Мы собирались сходить на парковку, где таким же холодным ноябрьским днем 2008 года Лори собиралась прыгнуть с крыши и покончить с собой.
Питер привез нас на парковку и по спиральной рампе начал подниматься на террасу на крыше восьмиэтажного здания. «Ты к краю не подходишь, – сказал Питер Лори, – не надо искушать судьбу». Лори, казалось, не была в этом убеждена. Когда мы поднимались на эстакаду она пищала, как ребенок на американских горках: «Уиииии!»
Мы припарковались на седьмом этаже и взошли на террасу. Дул сильный ветер. Несколько минут Лори силилась вспомнить место, с которого хотела спрыгнуть. Ничего знакомого. Даже парапет был слишком высоким. «Я бы не смогла сюда забраться, – сказала она. – Я думаю, они все тут поменяли, чтобы больше никто сюда не забирался». Но этот парапет выглядел старым, тут явно ничего не меняли. Мы продолжили поиски.
Мы нашли это место. Оно было на самом верху. Там парапет был и с внешней, и с внутренней стороны рампы. В тот судьбоносный ноябрьский день Лори вначале заглянула во внутреннюю часть. Внизу было грязно (была куча щебня), и Лори решила, что это слишком мягко для самоубийства. Она прошла к внешнему парапету высотой ей по грудь и шириной с ее стопу и как-то забралась на него. Если бы она спрыгнула, то упала бы на бетон.
Сейчас, когда стоишь у стены, видишь авангардную пятидесятифутовую скульптуру впереди: колонна, покрытая шифером, а наверху диск из солнечных панелей в форме зонта, над которыми вращаются лопасти двух ветряков. «Я помню, как смотрела на это, – сказала Лори, – они как раз строили эту штуку в 2008-м».
Скульптура стоит на длинном островке безопасности. Вдали видны многоэтажные здания, а за ними многоярусная башня церкви Св. Павла, которую в Бристоле называют церковью Свадебного пирога. Даже замышляя самоубийство, Лори любовалась этим видом. Это дало ей возможность передумать. Интересно, прыжок убил бы ее или лишь парализовал? Пока она раздумывала над исходом, какой-то мужчина увидел ее снизу и крикнул: «У вас все хорошо?» Лори не ответила. «Думаю, он вызвал полицию», – сказала мне Лори. Полиция и спасла ее. Они забрали ее в ближайший полицейский участок, где она сутки находилась под наблюдением в камере предварительного заключения, согласно Закону Великобритании о психическом здоровье.
До сегодняшнего дня Лори думает, что это было не ее решение совершить самоубийство. «Я была под влиянием… какой-то силы, – говорит она. – Это не я решила. Кто-то пытался столкнуть меня с края».
Вскоре после инцидента Лори диагностировали шизофрению. Но эта информация не изменила ее ощущений от того дня, когда она пыталась спрыгнуть со стены. Сидя в «Старбаксе» в торговом центре у парковки, она продолжает выражать скептицизм по поводу того, что мысли, которые вынуждали ее прыгнуть, ее собственные. «Я все еще не могу понять, находится ли это вне меня», – говорит она.
Месяц спустя я был на конференции, посвященной «слуховым галлюцинациям», в Стэнфордском университете. Первая докладчица закончила говорить о музыкальных галлюцинациях и отвечала на вопросы. Один слушатель прочитал вопрос, который некая Софи разместила в «Твиттере» (конференция транслировалась онлайн). Внезапно женщина, сидевшая в первом ряду, подняла руку. Когда докладчица в замешательстве посмотрела на нее, женщина сказала: «Извините. Это я Софи». В аудитории послышался смех.
У меня же реакция была неоднозначной. Я приехал на конференцию, чтобы встретиться с Софи (из Чикаго), поэтому меня смутило то, что она в этот момент писала в «Твиттере». Она смотрит конференцию удаленно? Она не приехала в Стэнфорд? Увидеть ее в зале было большим облегчением.
Я впервые узнал о Софи от Луи Сасса, профессора клинической психологии и эксперта по шизофрении из Ратгерского (Рутгерского) университета в Нью-Джерси. «Она самый красноречивый человек с шизофренией, которого я встречал», – сказал мне Сасс. Несколько лет назад, еще до ее личной встречи с шизофренией, Софи связалась с Сассом, потому что нашла его работы интересными. Сасс уже несколько десятилетий настаивал, что шизофрению следует рассматривать как комплексное расстройство личности и самосознания, и этот взгляд нашел отклик у Софи, чья мать страдала от шизофрении. Потом однажды Сасс получил письмо от Софи, которое он вспоминает со словами: «Ничего себе, забавные вещи происходят…» – Софи, как оказалось, сама страдала от психотических срывов.
Софи выросла с матерью, страдавшей от психоза (состояние, при котором чувство реальности сильно меняется). Повзрослев и получив образование в области психологии и философии, Софи поняла, что ее мать склонна к паранойе и эротомании («Она была убеждена, что все вокруг влюблены в нее») и что это следствие шизофрении. Но в возрасте четырех лет она понятия об этом не имела. Мать отвозила Софи и ее брата в магазин, а сама отказывалась туда заходить. «Когда тебе четыре-пять лет, это довольно странно – загружать полную тележку продуктов и расплачиваться чеком, который подписали твои родители, – рассказывала Софи. – Но в то же время я принимала ее такой, какая она есть».
Примерно в то время, когда Софи перешла в старшую школу, она поняла, что с мамой, да и с их семейной жизнью что-то не так. Паранойя у матери обострилась. Она думала, что в гениталиях у них имплантированы подслушивающие устройства, что они везде, даже в собаке, весь дом прослушивается. Она просила детей пройти целый квартал, чтобы поговорить с ними вдали от дома.
На этом история шизофрении в семье Софи не заканчивается (как будто этого мало). Первый муж матери испытал обострение шизофрении, когда изучал философию, диагноз подтвердили в государственной больнице в Калифорнии. «Мы выросли в страхе перед ним, – вспоминает Софи, – [мама] думала, что он выберется из больницы, найдет нас и убьет ее. Я понятия не имею, имеет ли это хоть какую-то реальную основу. И мы росли в страхе перед ним, но в то же время она романтизировала его талант, гений. В доме было полно его книг по философии».
Полки были забиты Кантом, Гегелем, Хайдеггером, Карлом Ясперсом. Софи даже читала дневники этого человека, которые задокументировали его погружение в безумие.
При всем при том Софи вспоминает детство с удовольствием, ей удалось вырасти любознательной и интеллектуально развитой. Она получила стипендию Корнелла и отправилась в Непал работать с общественными организациями, а затем провела полтора года в Японии. Она вернулась в США и отправилась в Университет Орегона в Юджине изучать континентальную философию. Одним из ее наставников был Джон Лисейкер, который написал множество трудов по шизофрении, психозам и личности. На старших курсах, все еще не испытывая симптомов психоза, Софи написала Луи Сассу. Ее заинтересовали его идеи о шизофрении, «сопроводительном безумии» и параллели, которые он видел в модернизме.
«Если вам нужна хорошая аналогия с тем, что испытывают шизофреники с их симптомами, советую взглянуть на авангардное модернистское и постмодернистское искусство двадцатого века, – говорил Луи Сасс. – Я вовсе не имею в виду, что модернизм и есть шизофрения или что шизофрения и есть модернизм, но есть четкая параллель, которая помогает нам понять детально, что происходит при шизофрении».
Необычное стечение жизненных обстоятельств привело Сасса к подобному взгляду на шизофрению и к вышедшей в 1992 году книге «Безумие и модернизм». Это был его первый опыт в модернистской литературе. Изучая в Гарварде в конце 1960-х английский язык и литературу… он увлекся модернизмом, написал исследование по Набокову («который был в известной степени модернистом») и углубленно изучал поэзию Т. С. Элиота и Уоллеса Стивенса. Шизофрения тогда была предметом жарких споров. Шотландский психиатр Р. Д. Лэйнг написал на эту тему провокационную книгу «Разделенное Я». Сасс проходил курс в Гарварде, для которого нужно было прочесть эту книгу. И как раз в это время у его близкого друга развилась шизофрения.
Почти сорок лет спустя, сидя за кухонным столом в своей бруклинской квартире, Сасс вспоминал, как его друг катился по наклонной из-за шизофрении. Признаки того, что с ним что-то не так, были заметны уже в старшей школе. Те, у кого шизофрения развивается типично, проходят путь от преморбидной стадии (до того, как проявятся какие-либо признаки надвигающегося психоза) до продромальной стадии (пик психоза) и, наконец, до полномасштабного психоза. «Его преморбидная личность, говоря научным языком, – я-то, конечно, так о нем не думал, он был моим другом – была, как сейчас можно судить, типична для человека с шизофренией», – говорит Сасс.
Его друг был очень нестандартным и крайне самостоятельным (особенность, которая заставит Сасса подвергнуть сомнению привычный взгляд на ментальные расстройства, согласно которому при них всегда наблюдается ослабление самостоятельности). «Мы, «нормальные», были так невозможно обыкновенны с его точки зрения, – говорит Сасс, – так трусливы, по-своему… Например, вы же не решите постоять на голове здесь у меня дома. Он бы так и сделал, если бы ему взбрело это в голову. Он выделывал совершенно скандальные вещи. Он вообще ничего не боялся».
Однажды в школьном кафетерии его друг взял порцию рыбы со своей тарелки и швырнул ее через весь зал на учительский стол. Такое поведение можно было бы описать как «мотивированное определенной оппозиционностью, духом противоречия, настойчивым желанием самостоятельности, презрением к нормальности», – говорил Сасс. Не то чтобы это не было свойственно всем подросткам его возраста. Но «сам способ, которым мой друг заявлял об этом, был… довольно радикальным; настолько, что его можно было бы назвать безумным, что бы это слово ни значило».