Шизофрения поначалу называлась Dementia praecox, термин был введен в 1890-х немецким психиатром Эмилем Крепелином. Переименовал расстройство в шизофрению швейцарец Юджин Блейлер в 1908 году. Dementia praecox, или преждевременное слабоумие, среди прочего подразумевает интеллектуальное бессилие. Другой, ныне непопулярный, взгляд на шизофрению заключался в том, что человека считали деградировавшим до умственного состояния ребенка, лишенного зрелого рассуждения взрослого человека. Другой стереотип, популяризованный антипсихиатрическим движением и некоторыми представителями литературного авангарда, романтизировал шизофреников, дикарей, ощущающих глубинные желания и инстинкты.
Сасс и его друг поступили в разные колледжи. Сасс – в Гарвард, потом продолжил изучать психологию в Калифорнийском университете, Беркли, а практику клинической психологии проходил в Медицинском центре Университета Корнелла, ранее известном как больница Нью-Йорка. Тем временем состояние его друга ухудшалось. Он бросил колледж, а затем покончил с собой. И на Сасса это наложило тяжелый отпечаток.
Дома Сасс вспоминал, как посещал своего друга после психотических срывов. Один раз Сасс застал его танцующим на одной ноге – он несколько недель трудился над этим и теперь демонстрировал свои таланты в гараже своей матери. Однако в его стремлении не было никакой дальнейшей цели, или желания произвести впечатление, или желания самосовершенствования, или какого-то нарциссичного самолюбования.
«Он был радикальным и, на мой нормальный взгляд, безумным приверженцем самостоятельности. Я не говорю, что я чем-то лучше него, но меня глубоко задевало на каком-то этическом и эстетическом, на интеллектуальном уровне, что все у него шло не так, как надо, – говорил Сасс. – Строго говоря, это всегда неудобная правда – истинная природа феномена во всей его парадоксальной сложности».
Что пытается доказать таким образом Сасс, – и он не одинок – это то, что психиатрам следует отступить от описания шизофрении через термины дефицита – отсутствует то, отсутствует это – и начать говорить о ней через позитивные утверждения. «Позитивные» не в смысле «положительные». Имеется в виду, что необходимо узнать, что значит быть шизофреником, понять феноменологию шизофрении, а не только лишь отметить ее несоответствия культурным стандартам.
Одним из способов понять шизофрению, по мнению Сасса, может стать пристальный взгляд на искусство (кубизм Пикассо, дадаизм Марселя Дюшана, сюрреализм Джорджио де Кирико и Ива Танги, например) и литературу модернизма (скажем, Франц Кафка и Роберт Музиль, Т. С. Элиот и Джеймс Джойс). Такое искусство может помочь нам ощутить, что такое опыт шизофреника. В различных чертах модернизма и постмодернизма Сасс видит нить отчуждения, а также того, что он называет «гиперрефлексивностью» (некое преувеличенное самосознание, которое берет то, что обычно является имплицитным средством нашего опыта и превращает его в эксплицитный объект чрезмерного внимания). «Вместо спонтанного наивного восприятия – беспрекословное принятие внешнего мира… и других людей, и собственных чувств, как модернизм, так и постмодернизм пропитаны колебаниями и отчужденностью, разделением или раздвоением, при котором эго освобождается от нормальных форм взаимодействия с природой и обществом, зачастую принимая себя и свой опыт как объект», – пишет он.
Лори вспоминает свои ощущения от первого столкновения с шизофренией. Это было в день Гая Фокса осенью 2005 года. По всей стране запускали фейерверки, отмечая события 5 ноября 1605 года, когда полиция раскрыла заговор с целью взорвать здание Парламента в Лондоне. Лори было семнадцать, она училась в школе-пансионе в Кентербери. Она смотрела на фейерверки, потом вернулась в комнату и села в кресло. У нее было странное чувство. Как будто нечто ее контролирует, нечто овладело ею, какая-то внешняя сила. Она сидела так пару часов, ничего не делая, отдавшись этому ощущению странности. Затем она взяла макетный нож и порезала себе левую руку. А потом пошла спать. Проснувшись на следующее утро, она вновь порезала себя, на этот раз глубже. Кровь никак не останавливалась. «И тут я каким-то образом вернулась к реальности, и я подумала: “Боже, да я же порезалась!”», – рассказывала мне она. Лори с подругой побежали к врачу.
Этот случай был первым серьезным знаком того, что что-то идет не так. Случай в День Гая Фокса привлек внимание к тому, что она начала чувствовать несколькими месяцами ранее: тревожное ощущение, что ее отправят в родную страну, хотя для беспокойства реальных причин не было. До этого момента она справлялась с этими страхами. Но мысли становились все более настойчивыми и частыми. Они были почти слышимыми, она «ощущала их извне», когда они роились у нее в голове. Все они были связаны с отъездом из Великобритании. И неизбежно одно и то же повторялось рефреном: «“Никто по тебе скучать не будет, если ты уедешь, ты бесполезна, ты ошибка”, вроде того», – рассказывала она.
К марту 2008-го Лори резала себя с десяток раз. Это было, когда они вместе с Питером, тогда еще ее парнем, отправились за границу, чтобы познакомиться с ее родителями. Ночью, когда все ушли наверх спать, Лори показала Питеру шрамы на своей руке.
«“Ужас какой!” – вот что я тогда сказал», – рассказывал Питер в тот день, когда мы обедали в пабе под названием «Дыра в стене» в Бристоле.
«Ты сказал: “Господи Иисусе!”», – поправила его Лори.
«Ну да, точно», – сказал Питер.
Вскоре после того разговора с Питером Лори начала слышать голоса. Она помнит, что это случилось в мае 2008 года. Не совсем понятно, были ли это голос одного человека или троих, так как они эхом повторяли друг друга в ее голове. Но это был голос средних лет с британским акцентом. Женщина или женщины обращались прямо к ней, велели резать глубже, убить себя. Голоса, как выяснилось, говорили во втором лице, что оттягивало постановку диагноза «шизофрения». И винить в этом можно Курта Шнайдера, немецкого психиатра первой половины XX века. Шнайдер создал перечень первичных признаков шизофрении. Среди них слуховые галлюцинации в третьем лице, когда голоса говорят друг с другом о пациенте. Хотя у Лори были и другие первичные признаки (спутанность мыслей, ощущение посторонних мыслей в голове; первичные заблуждения, иллюзии, которые являются непрошенными, без всяких предвестников, в случае Лори это было ощущение того, что все, что ее окружает, приобретает невыразимую странность), ее психиатр, имевший своеобразные взгляды и придерживавшийся устаревших идей Шнайдера, полагал, что голоса, говорящие во втором лице, нехарактерны для шизофрении и говорят, скорее, о психотической депрессии (хотя сейчас мы знаем множество примеров, когда шизофреники слышат голоса, обращенные непосредственно к ним).
Постановку диагноза затрудняет разбросанность симптомов. Симптомы обычно классифицируются как позитивные (иллюзии, галлюцинации), негативные (апатия, эмоциональная вялость) и гебефренические (такие как спутанная речь). Диагностика часто требует исключения других расстройств, прежде чем определить шизофрению. В случае Лори это было так: сначала ей диагностировали депрессию, потом пограничное расстройство личности. Тем временем попытки самоубийства становились более серьезными. Один раз она приняла восемьдесят таблеток парацетамола и две недели мучалась рвотой. Вскоре после этого она попыталась спрыгнуть с крыши восьмиэтажной парковки. И примерно в это время психиатр диагностировал у нее шизофрению.
В 2009 году ее состояние ухудшилось. Она вновь пыталась убить себя, теперь уже передозировкой антипсихотического средства. Само ее чувство личности было под угрозой. «В тот период интенсивного проявления симптомов мне казалось, что вся моя личность распалась, исчезла; у меня ее просто не было», – говорила она. Например, если она вытягивала вперед руку, ей казалось, что рука удлиняется и тянется вдаль бесконечно. «Мое чувство личности, телесной и психологической, или их обеих вместе просто покинуло меня, – говорила она. – Если даже я просто сидела, я казалась себе прозрачной, почти. Не физически прозрачной, конечно, метафорически».
Сасс и его коллега Джозеф Парнас, психиатр Копенгагенского университета в Дании, полагают, что ответ на загадку шизофрении кроется в личности. Ученые долго пытались вывести общую гипотезу о шизофрении. Какой общий механизм может быть в основе разнообразных симптомов: позитивных, негативных и гебефренических? Может ли это быть расстройством самого основания нашего существования, расстройством нашего чувства личности?
Пытаясь понять суть шизофрении, немецкий психиатр Карл Ясперс ввел термин Ich Störungen, который буквально означает «расстройство “я”». Ясперс использовал этот термин, чтобы обозначить, что основные признаки шизофрении все так или иначе связаны с нарушением границ между личностью и другими, личностью и окружающим миром.
Сасс и Парнас считают, что шизофрения является результатом еще более глубокого, базового расстройства личности. Это мнение отдает должное долгой традиции европейской феноменологии, «учении о прожитом опыте». Среди феноменологов известны такие авторы, как Эдмунд Гуссерль, Мартин Хайдеггер, Морис Мерло-Понти и Жан-Поль Сартр. Именно посредством анализа жизненного опыта пациентов Сасс и Парнас пришли к следующему тезису: шизофрения подразумевает разрушение базовой формы личности. Чтобы понять эту точку зрения, представим себе личность как сущность, состоящую из слоев. Там есть теперь уже знакомая нам нарративная личность – истории, которые мы рассказываем о себе и самим себе, идентичность, которая соединяет настоящее и будущее. Но еще до возникновения рассказчика внутри нас существует личность как субъект, которая способна рефлексировать различные аспекты себя, которые в свою очередь создают личность как объект (наш нарратив является одним из этих аспектов, или объектом для личности-субъекта). Сасс и Парнас ориентируются на личность-субъект: это «факт того, что я чувствую, что я существую в данный момент времени, я ощущаю чувство бытия [субъекта], чувство бытия чем-то, с чем происходят события, и от которого события исходят», – говорит Сасс. Они называют это ипсеичностью, или самостью (с латинского