ipse значит «себя»).
Во время нашей встречи Сасс красноречиво импровизировал, объясняя мне свои идеи: «Самость есть то, из чего исходят усилия воли, и то, к чему устремлено восприятие. Она есть внутреннее ощущение того, что вы находитесь здесь. Но, конечно же, вы не думаете об этом. Это чувство, и оно по своей природе не может быть объектом сознания, – говорил он. – Вы можете сказать, что усилия воли происходят из ничего, и к ничему устремлено восприятие; примерно так Уильям Джеймс это и описывал».
«Не может быть объектом сознания…» В этом утверждении и содержится ключ к идеям Сасса и Парнаса о том, что же происходит при шизофрении. Это расстройство, по их утверждению, подразумевает некую гиперчувствительность, при которой чрезмерное внимание уделяется таким аспектам личности, которые обычно просто существуют, не будучи удостоены особого внимания. «Различие тонкое, но весьма важное с точки зрения феноменологии между тем, чтобы просто поднять руку, и тем, чтобы воспринимать движение руки как объект вашего внимания, – говорит Сасс. – Это совершенно разные вещи».
Сасс и Парнас обращают внимание на другое совершенно противоположное расстройство самости, которое, по их мнению, присутствует при шизофрении. Они называют его «уменьшенным вниманием к себе»: редуцированное чувство бытия сущностью, с которой происходят события, или бытия сущностью, являющейся субъектом сознания. Сасс пишет: «Опыт личностного присутствия как сознание, воплощенный опыт настолько фундаментален, что любое его описание будет пустым или тавтологичным; хотя его отсутствие ощущается довольно остро».
Лори тому свидетель. В дни, предшествовавшие ее попыткам самоубийства на крыше автостоянки, она чувствовала всепоглощающую пустоту. «В таком состоянии я ощущала вокруг себя и внутри себя сплошное небытие, я не могла ничего делать, – говорила она. – Я думала, что если я ничего не могу сделать, то я сама ничто. Я все равно что мертва».
Сасс и Парнас утверждают, что, когда самость нарушена, размывается основа нашего бытия, создается плодородная почва для психозов и всевозможных эмпирических странностей.
На ранних стадиях психотического срыва Софи тоже замечала небольшие изменения. Софи говорила своей подруге, француженке, о том, что она видит мир в частицах и ощущает его примерно так, как если бы она подула на здание, а оно бы рассыпалось и растворилось в воздухе. «До сих пор я не знаю, где случилось непонимание, то ли она все не так поняла, то ли не так объяснила, переводя мои слова с английского профессору, но почему-то они решили, что я готовлю взрыв», – рассказывала Софи (blow (англ.) – дуть, взрывать). Ее исключили с философского факультета, где она училась, и угрожали арестом, если ее увидят в кампусе. Софи все равно отправилась в кампус, чтобы увидеться с научным руководителем, который отказался с ней встречаться и захлопнул дверь прямо перед ней. Софи сначала временно отстранили от занятий, а затем спустя полтора года исключили.
Еще до того, как это случилось, учеба давалась Софи с трудом. Она внезапно обнаруживала, что не может произнести ни слова, иногда часами, хотя мысленно формулировала предложения превосходно. Слова просто не выходили из нее. Это было ужасно неудобно, учитывая, что у нее была нагрузка ассистента и она посещала занятия для докторантов. Будучи не в состоянии позволить себе качественную психиатрическую помощь, Софи отправилась в психиатрический госпиталь в Чикаго, где принимали малоимущих пациентов. Опыт был пугающим. Медсестра в приемном отделении сказала подруге, сопровождавшей Софи: «Я официально диагнозы не ставлю, но по тому, что вы мне тут рассказали, ясно как день, что она шизик». Софи было неприятно. «Я же была прямо там», – рассказывала Софи, и в ее голосе даже спустя столько лет сквозит возмущение.
В госпитале ее заперли в скромной комнате в окружении других пациентов с различными ментальными нарушениями, включая злоупотребление психоактивными веществами. Сидя среди пациентов, которые бродили по палате, кричали и стенали, Софи почувствовала себя в этом месте еще хуже. «Меня все это беспокоило, хотя я и выросла с мамой и привыкла к подобному», – говорила она. Ее подруга, ужаснувшись условиям, в которых содержалась Софи, помогла ей выбраться из заточения.
К счастью, Софи нашла хорошо финансируемую программу, занимавшуюся первичными случаями психозов. Она позвонила руководителю клиники. Ответ не заставил себя ждать. «Она сказала: “Я хочу встретиться с вами в семь утра”, – вспоминает Софи. – Она была невероятно милой и очень успокоила меня, хотя прошла только ночь и один день». Софи записалась на программу интенсивного лечения. Но несмотря на разговоры с руководителем клиники в течение недели, на лечение антипсихотическими препаратами, Софи не была уверена в том, что у нее психоз, частично из-за того, что ей казалось, что ее взгляд на мир имеет смысл, просто он не такой, как у других, за это отдельно стоит поблагодарить ее философское образование. Безумие ее матери было «глубоко нерационально, всякие заговоры, теории и все такое», а у самой Софи было восприятие мира как иллюзии, где жесткие границы стирались и сливались в аморфное целое, и это не казалось ей нереалистичным. Физические тела были иллюзией. Даже реальное существование людей как индивидуумов было неточным. «Это вполне соответствовало тем вопросам, которые веками задавали философы», – говорит Софи.
Тем временем шизофрения влияла на ее личность все глубже. Исчезли границы между внутренним и внешним мирами. «Внезапно все стало выглядеть так, будто мой внутренний мир открылся всем», – вспоминает она. Во время сеансов с психиатром ее все время спрашивали, получает ли она сообщения, скажем, по радио, или слышит ли она голоса. Пока сообщений и голосов не было, Софи не была уверена в том, есть ли у нее психотическое расстройство или нет. Она начала фокусироваться на объектах, пытаясь выяснить, общаются ли они с ней, а также концентрироваться на своих мыслях. «Именно это Луи [Сасс] называл бы гиперрефлексивностью в самом сознательном смысле – чем больше я концентрировалась на своих мыслях, тем более объективизированными они становились, тем больше я ощущаю их на слух», – говорит Софи.
Шизофрения изменила отношения Софи с ее телом. «Мои руки не выглядели как мои, – говорила она, – как будто был какой-то секундный разрыв между движением моей руки и осознанием того, что это действие совершила и задумала я».
То, что испытывала и продолжает испытывать Софи, является расстройством так называемого чувства личной инициативы. Это часть нашего чувства личности, которая дает нам осознание того, что мы производим действия. Если я поднимаю стакан воды, я знаю, что это именно я его поднимаю. Может ли нечто настолько само собой разумеющееся быть неисправным? И может ли это вызвать психоз – восприятие искаженной, несуществующей реальности? Ответ уходит корнями в эксперименты на рыбах, мухах и глазах, которые ставили в начала XX века.
Посмотрите направо, налево, вверх и вниз. Что происходит с видом, на который вы смотрите? Если с вашей зрительной системой все в порядке, вы увидите, что находится слева или справа от вас, но сама обстановка, на которую вы смотрите, останется на месте, хотя ваши глазные яблоки вращаются. Но задумайтесь на минуту. Наш мозг знает, что сигналы, которые попадают на сетчатку, происходят либо от того, что наши глазные яблоки движутся, либо от того, что движется что-то в нашем поле зрения. А откуда он знает, что именно там движется?
Чарльз Белл и Ян Пуркине в далеких 1820-х независимо друг от друга установили, что ответ на этот вопрос сообщает нам нечто очень важное. Когда ваши глаза двигаются, мозг нейтрализует ожидаемое движение зрительного образа, потому что знает, что это он, мозг, инициировал это движение, следовательно, зрительный образ неподвижен. Но когда в поле зрения что-то движется, такой нейтрализации не происходит, и мы видим движение.
Затем, в 1950-м, Эрих фон Хольст и Хорст Миттельштедт провели эксперимент, проиллюстрировав это в довольно причудливой форме. Они повернули шею мухи Eristalis, так чтобы ее голова смотрела в противоположную сторону: «Eristalis имеют тонкую и гибкую шею, способную поворачиваться на 180° относительно продольной оси. Если это проделать, а голову зафиксировать относительно туловища, положение глаз получается обратным», – пишут они. Муха стала вести себя странно: в темноте она двигалась так, будто ничего не произошло, но при свете она начинала летать кругами по часовой стрелке или против нее, выбирая направление случайно, когда включали свет и придерживаясь его. В том же году независимо от этого эксперимента нейробиолог Роджер Сперри провел похожий опыт. Хирургическим путем он повернул на 180° левый глаз иглобрюхой рыбы (Sphoeroides spengleri), ослепив ее на правый глаз («Малый размер, распространенность, отсутствие чешуи и общая выносливость делают эту рыбу подходящим объектом для хирургических экспериментов», – писал Сперри.). Когда рыба оправилась после операции, то также плавала кругами, либо налево, либо направо.
Фон Хольст и Миттельштедт ввели термин Efferenzkopie, или эфферентная копия, чтобы объяснить произошедшее. Сперри использовал термин подтверждающий сигнал[19]. Суть в обоих случаях была одна и та же. Мозг животного генерировал команду произвести движение. Такой же сигнал, копия, посылался в зрительный центр. Нервная система использует копию, сравнивая ожидаемое движение с сигналом от реального движения и стабилизируя соответственно движения животного – что-то вроде механизма обратной связи, чтобы двигаться правильно в заданном направлении. Но если голова или глаза вывернуты, система обратной связи дает сбой и множит ошибки, вместо того чтобы устранять их, и животное движется по кругу.
И что же у всего этого общего с шизофренией, психозом и чувством личности?