Другой пациент сказал ему: «У меня нет никаких эмоций – поэтому я так несчастен».
«В этом есть некоторое противоречие, – говорит Медфорд. – Если задуматься, то, что описывают люди, говорит о том, что они страдают от внутреннего горя, но не испытывают эмоционального отклика на внешние события».
Совершенно ясно, что люди с деперсонализацией испытывают подавленные эмоции, измененное чувство своей телесности и измененное чувство реальности. Что искажено в системе мозга, вырабатывающей ощущения состояния тела. Те, кто страдает от деперсонализации, склонны также к самокопанию – они уделяют избыточное внимание своему измененному состоянию в ущерб вниманию к внешнему миру (вспомним открытие Стивена Лори, внешнее и внутренне сознание и их корреляцию – одна работает за счет другой). Самокопание может также «способствовать ощущению того, что мир стал каким-то далеким и нереальным».
Джефф Эбагел, автор двух книг о деперсонализации и человек, познакомивший меня с Николасом, многое может рассказать об этом. Он испытывал кратковременные приступы деперсонализации в подростковом возрасте и позднее. Во время приступов «буквально все, что было смыслом моей жизни, взяло и исчезло. Единственное, что осталось, – это непрекращающиеся попытки понять, что со мной не так, – говорил он. – Все мое существование свелось к повторению вопросов: “Что со мной не так? Почему я так себя чувствую? Что происходит?”»
В то время как чувство подавленности и несчастья кажется следствием одержимости чувством странности всего происходящего вокруг, это самое чувство странности берет начало там же, где и другие эмоции, и так же лежит в основе чувства личности.
Медфорд и его коллеги исследовали эмоциональный отклик пациентов внутри сканера. Если пациент со здоровой эмоциональной системой реагирует на позитивные, нейтральные или негативные зрительные образы, сканер показывает активность мозга, соответствующую каждому типу стимулов. Одна из областей мозга, активная при просмотре картинок, вызывающих эмоциональный отклик, это островок. Активность островка коррелируется со «всевозможными чувствами, – пишет Дамасио, – начиная с тех, которые ассоциируются с эмоциями, и заканчивая оттенками удовольствия или боли, вызываемых разнообразным спектром стимулов: музыка, которую вы любите или ненавидите; иллюстрации, которые вам нравятся, включая эротические, или же иллюстрации, которые вызывают отвращение; вино, секс, наркотики и так далее» (вспоминается случай пациентки 65 лет, она страдала от деменции и синдрома Котара: у нее была билатеральная атрофия островковой коры, из-за которой она путалась в ощущениях физических состояний тела). При деперсонализации, как выяснила команда Медфорда, обнаруживается гораздо меньше активности в островке при просмотре отвратительных картинок по сравнению со здоровыми испытуемыми. «Эмоциональные реакции как будто выключены», – говорит Медфорд.
«Выключатель» следует искать где-то в мозге. Другая область мозга, которая затронута при деперсонализации, – вентролатеральная префронтальная кора (ВЛПФК) – область, отвечающая за управление эмоциями. Исследование Медфорда (крупнейшее проводимое когда-либо в этой области, задействовавшее четырнадцать пациентов с деперсонализацией) показали, что ВЛПФК у этих пациентов была чрезмерно активна по сравнению со здоровыми испытуемыми. Чрезмерно активная ВЛПФК может подавлять эмоциональный отклик при деперсонализации.
Медфорд и его коллеги пошли в своих исследованиях дальше. В настоящее время лекарств от деперсонализации не существует, но есть свидетельства улучшений при принятии «Ламотригина», спазмолитика, который выписывают при эпилепсии. Десять испытуемых из четырнадцати принимали «Ламотригин» на протяжении от четырех до восьми месяцев, после чего вновь подверглись сканированию. Некоторые пациенты сообщили об улучшении состояния, у прочих изменений не было. У пациентов с улучшением сканер показал повышенную активность островка и пониженную активность ВЛПФК по сравнению с предыдущим сканированием и по сравнению с результатами сканирования у пациентов, не почувствовавших улучшения после медикаментозной терапии. «Хотя у некоторых пациентов и не было улучшений, мы добились выравнивания нейронных процессов», – сказал Медфорд, имея в виду активность островка.
Островок участвует в выработке ощущений как изнутри тела (интероцептивных), так и снаружи (экстероцептивных), а также именно он играет ключевую роль в выработке субъективного чувства тела и, в конечном итоге, чувства личности. Нейроанатом Бад Крейг, автор фундаментального труда по нейроанатомии островка, утверждает, что он вырабатывает нервный субстрат «чувствующей личности». Антонио Дамасио считает по-другому (утверждая, что мозговой ствол также играет важную роль в репрезентации состояний тела).
Когда мы говорим, что ВЛПФК у людей с деперсонализацией «выключает» островок, мы понимаем, что это не подвластно осознанному контролю. «Это не то, что делают по своей воле, – говорит Медфорд, – это просто происходит. Берет и выключается».
Если это так, то «выключение» должно отражаться на том, как функционирует нервная система у людей с деперсонализацией (ведь это тоже не подвластно осознанному контролю). И в самом деле, исследования это подтвердили: если измерить проводимость кожи руки (мы говорим об анатомическом ответе нервной системы) при реакции на неприятный стимул, люди с деперсонализацией реагируют крайне вяло. «Когда пациенты с деперсонализацией подключены к измерителю проводимости кожи, все время хочется перепроверить, все ли я правильно подключил, – говорит Медфорд, – потому что на экране все время ровная линия, обычно так не бывает».
Итак, деперсонализация заставляет людей чувствовать себя чужими самими себе, а их способность испытывать эмоции притуплена, что же это все говорит нам о личности? «Это история о первостепенности физических ощущений и внутренних ощущений» в становлении личности, по словам Медфорда. «Похоже на то, что пишет Дамасио о чувствах, построенных на соматосенсорной информации».
Сам Дамасио основывался на идеях популярных в 1880-х, когда Уильям Джеймс бросил вызов существовавшим убеждениям о эмоциях и чувствах вопросом: «Когда вы видите медведя, вы бежите оттого, что вам страшно, или вам страшно оттого, что вы бежите?»
«Здравый смысл подсказывает, что когда мы теряем нажитое, то расстраиваемся и плачем; когда мы видим медведя, мы боимся и бежим; когда на нас нападает противник, мы чувствуем гнев и бьем», – писал Уильям Джеймс в 1884 году в классическом труде под названием «Что есть эмоция?». Джеймс предположил, что такая последовательность неверна, и выдвинул другую гипотезу: «Мы расстраиваемся оттого, что плачем, гневаемся оттого, что бьем, боимся оттого, что дрожим, а совсем не плачем, бьем и дрожим оттого, что расстраиваемся, гневаемся или боимся, как можно было бы подумать».
Каковы современные определения эмоций и чувств? Эмоция – это физиологическое состояние тела в ответ на стимулы. Состояние включает в себя не только частоту сердцебиения или артериальное давление, но также моторные реакции тела (дрожь или потливость как реакция на страх, например). Эмоции также включают в себя природу познания в таком состоянии (например, остро ли ваше мышление или притуплено?). Чувство – это субъективное восприятие эмоционального состояния комплекса тело-мозг.
Когда Джеймс писал свой труд, общепризнано было, что сначала мы чувствуем, затем действуем, а различное поведение характеризует ту или иную эмоцию. Так, если вы видите змею и если вы боитесь змей, согласно этому интуитивному подходу, вы сначала почувствуете страх, а страх, в свою очередь, заставит вас совершить действие, то есть убежать или застыть от ужаса.
Джеймс утверждает, что мы не поняли отношений между эмоциями и чувствами, на самом деле все наоборот. И хотя смысл, который он вкладывает в слово «эмоция», не вполне соответствует современному прочтению, в основном он прав. Мы сначала реагируем эмоционально, а затем испытываем эмоцию.
В то же время, независимо от него, датский физиолог Карл Ланге предложил почти идентичную концепцию, поэтому она называется теория Джеймса – Ланге. Однако Уолтер Кэннон, с чьей легкой руки в лексикон физиологии вошло множество терминов, например «гомеостаз» или «бей или беги» при описании реакции организма на угрозу, не принял теорию Джеймса – Ланге благосклонно. Он указал на то, что, например, при инъекции эпинефрина (по-другому адреналина) происходят определенные физиологические изменения, идентичные естественному эмоциональному возбуждению, но люди совсем не обязательно ощущали искусственно вызванное эмоциональное состояние после инъекции. Иными словами, изменения состояния тела не вызывали ожидаемых чувств. Это, на первый взгляд, противоречило замечанию Джеймса о том, что эмоция предшествует чувству.
Безупречная репутация Кэннона способствовала тому, что теория Джеймса – Ланге не получала развития вплоть до 1960-х годов. В это время успешные эксперименты Стэнли Шехтера и Джерома Сингера воскресили теорию Джеймса – Ланге, но с некоторыми корректировками. Ученые наняли испытуемых для исследования предполагаемых эффектов на зрение выдуманного лекарства под названием супроксин. На самом деле испытуемым кололи «Эпинефрин» или плацебо. Во время инъекции экспериментатор делал одно из трех: (1) описывал точно побочные эффекты от инъекции (сердцебиение, тремор рук, покраснение лица, повышение температуры); (2) давал испытуемым ложную информацию о возможных побочных эффектах (зуд, онемение ног, головные боли); (3) вообще ничего не говорил.
Конечно, все испытуемые думали, что им ввели супроксин. Дальше эксперимент развивался так. Когда испытуемый ждал эффекта от медикамента, в комнату входило подставное лицо, по легенде также получившее инъекцию «супроксина», и начинало в ярких красках демонстрировать состояние эйфории или ярости. Это должно было продемонстрировать, влияет ли контекст на ощущения испытуемого.