До того самого дня рождения (который стал первым тревожным звонком для Роя и Сьюзан) был такой случай: медсестра приходила проверять состояние здоровья Алекса. У мальчика была огромная коллекция игрушечных машинок. «Когда она зашла и увидела, что Алекс выстроил их в одну длинную линию, она застыла как вкопанная», – рассказывает Рой. Если кто-то нарушал порядок в строю машинок, Алекс очень расстраивался.
Тем не менее Алекс не жадничал. У большинства детей начинает развиваться чувство собственности по отношению к игрушкам, но у Алекса такого не было. «Просто не было, и все, – говорит Сьюзан. – Кто угодно мог играть в его игрушки или даже взять себе». Алексу также диагностировали задержку экспрессивной речи. Его языковые навыки соответствовали возрасту, но он не говорил об эмоциях и чувствах (не говорил что-то вроде «мне весело» или «мне грустно»), как другие дети его возраста.
Тем временем воспитатели в дошкольной группе замечали тревожность у Алекса. Например, когда дети сидели в кругу, отвечая по очереди на вопросы или просто разговаривая о чем-то, Алекс начинал нервничать, когда подходила его очередь. Он кусал ногти и катался на спине. Вскоре Алексу поставили диагноз ПРР-БДУ, подтип расстройств, включенный в расстройства аутического спектра в DSM-V.
К тому времени как он поступил в начальную школу, его любовь к уединению дала знать о себе, в том числе и на детской площадке. На площадке все дети носились и играли друг с другом, а он был сам по себе, не играл ни с кем и не хотел ни с кем играть, – говорит Рой. – Это было основное, что замечали все учителя и обсуждали с нами».
Алекс прошел долгий путь: годы разнообразной терапии (речевой, физической, трудовой), которая знакома всем родителям детей с аутизмом. Он хорошо учится, занимается спортом. «Он популярный парень, он очень приветливый, добрый, никого никогда не обижает, – говорит Сьюзан. – Он умница, и многие дети обращаются к нему с просьбой помочь с математикой. Он ничуть не высокомерен. Его обычно очень-очень любят во всех классах».
Но, по словам Роя, «у него до сих пор нет близких друзей».
Алекс как будто ко всем относится одинаково. «Когда говоришь с детьми, они обязательно скажут что-то вроде: “Этот добрый”, или “Он хороший”, или “Этот мне нравится больше, чем тот”», – говорит Сьюзан. У Алекса она такого не видит. «Он не рефлексирует особо о том, что он сделал или что другие сделали. Он в этом смысле нетребователен. Вообще, с ним довольно просто».
Для Алекса и многих похожих на него детей в этом поведении содержится модель того, как они будут функционировать в обществе, когда вырастут. Алекс находится в группе, которая проходит языковую терапию. Одним из заданий было пойти в магазин и купить что-то. Сценарий много раз проговаривается: попросить о чем-то, представить себе, что может ответить человек за кассой, ответить ему, дать деньги, получить сдачу и так далее. «Такие мелочи, о которых мы делаем логические умозаключения, этим детям преподаются особо», – говорит Рой.
Мелочи, о которых мы делаем логические умозаключения… Что такое логические умозаключения? Мы логически делаем выводы о ментальном состоянии других, читаем в уме других людей. В середине 1980-х детские психологи начали предлагать простые тесты для определения способности детей, так сказать, заглядывать в мысли других. Эта способность называется теорией разума (ТР). Что аутизм может рассказать нам о теории разума? И нужна ли нам теория разума, чтобы понять наш собственный разум, наши ментальные состояния? Вообще, обязательна ли теория разума для чувства личности?
Психолог Элисон Гопник обладает уникальным даром убеждать людей в нужности теории разума. Представьте себе комнату, полную людей. Оглядитесь. Что вы видите? Разве не «кожаные мешки, завернутые в куски ткани с маленькими точкам наверху, что движутся вверх-вниз, а под ними дырка»? Разве мы видим людей как неодушевленные объекты? Конечно, нет. «Это было бы просто безумие, – говорит Гопник на нашей встрече в Университете Калифорния, Беркли, – вы не представляете людей такими. Вы видите в них психологические сущности».
Это значит, что люди – это сущности, имеющие разум. Мы постоянно подглядываем, что происходит в разуме другого человека, чтобы понять его поведение, намерения, желания, а также чтобы предугадать, что он сделает в следующую минуту. В общем, мы постоянно строим теории о ментальном состоянии других людей. У нас есть теория разума. Эта способность лежит в основе человеческих социальных взаимодействий. Но является ли эта способность врожденной? Или же она развивается с течением времени? Вернее, существует ли такая стадия развития, когда ребенок приобретает эту способность?
В 1983 году два австрийских психолога, Хайнц Виммер и Йозеф Пернер, опубликовали исследование о том, как выявить теорию разума у детей. Исследование начиналось с цитаты из книги об искусственном интеллекте:
«Один торговец и путешественник остался на ночь со своей женой дома, когда его очередная поездка неожиданно отменилась. Они уже крепко спали, когда посреди ночи внезапно раздался стук в дверь. Жена проснулась с криком: “О Боже! Это мой муж!” А муж выскочил из кровати и выпрыгнул в окно».
Мы задаемся вопросом, были ли муж и жена хронически неверны друг другу? Виммер и Пернер обсуждали идею ложной уверенности. Что подумала жена? Почему муж выпрыгнул в окно? Присваивая ложную уверенность другому человеку, мы делаем вывод, что то, что он думает, не соответствует реальности. Например, почему жена решила, что ее муж стучится в дверь, и сделал ли муж вывод, что его жена так думает, даже несмотря на то, что он лежит рядом с ней? И хотя это не объясняет, почему он выпрыгнул из окна, это демонстрирует нам идею ложной уверенности. И если вы можете вычислить чью-либо ложную уверенность, вы явно можете считывать их расположение духа и у вас явно есть теория разума.
Виммер и Пернер хотели проверить, могут ли дети присваивать ложную уверенность другим людям и предугадывать, что эти люди собираются делать. Они провели серию остроумных тестов и доказали, что у детей этот новый навык – считывать разум другого человека – развивается между четырьмя и шестью годами.
Тем временем в Лондонском университете Алан Лесли, совместно со специалистом по психологии развития Утой Фрит, искал доказательства теории разума в другом, на первый взгляд невинном, детском развлечении – в ролевой игре. Лесли утверждает, что новорожденные обладают врожденной способностью составлять модель окружающего мира – довольно точную внутреннюю «первичную» репродукцию. Но эта способность не объясняет игры, когда дети наливают воображаемый чай из игрушечного чайника в игрушечную чашку. Такая игра требует от ребенка двух способностей: иметь первичную репродукцию реальности и еще одну репродукцию воображаемого игрового мира. Лесли назвал эту способность «началом способности понимать познание само по себе»:
«Это ранний симптом способности человеческого разума характеризовать информацию и манипулировать своим отношением к ней. Ролевая игра, следовательно, есть частный случай проявления этой способности распознавать притворство в других (считывать отношение к информации другого человека). Короче говоря, ролевая игра – это раннее проявление теории разума».
Очевидно, что дети с аутизмом, особенно с тяжелой его формой, не играют в такие игры и не фантазируют (в отличие, скажем, от детей с другими умственными расстройствами, например синдромом Дауна, которые играют, хотя и развиваются медленнее, чем обычные дети).
Я спросил Роя и Сьюзан, правильно ли это утверждение в отношении Алекса. «Абсолютно, – сказала Сьюзан. – Он играет со своими грузовиками, но вот постоянно рассказывать: «Я пошел сюда, я буду тем-то» – это не про него».
Это доказательство от ролевых игр привело Лесли к утверждению, что дети с аутизмом не имеют теории разума, в отличие от детей с синдромом Дауна. В 1985 году Саймон Барон-Коэн совместно с Утой Фрит и Лесли придумали упрощенный вариант теста Виммера и Пернера для проверки теории разума у детей с аутизмом. Его назвали «тест Салли-Энн», в честь двух кукол, с которыми разыгрывали следующий сценарий.
У Салли есть корзина. У Энн есть коробка. У Салли есть мраморный шарик, который она кладет к себе в корзину и идет гулять, оставив корзину. Пока Салли гуляет, Энн забирает шарик и кладет его к себе в коробку. Салли возвращается и хочет поиграть со своим шариком. Где же ей теперь его искать?
Если вы ответили «в коробке у Энн», то тест на ложную уверенность вы провалили, потому что вы думаете, что Салли думает так же, как и вы. Если вы ответили «в корзине Салли», то вы прошли тест – вы способны заглянуть в разум Салли (она должна искать в своей корзине, потому что она не может знать о вероломстве Энн).
Как и предполагалось, дети с аутизмом (с ментальным уровнем до четырех лет) с трудом справлялись с заданием – они скорее отвечали «в коробке Энн»; тогда как дети, развивающиеся типично, и дети с синдромом Дауна отвечали правильно. Это подтверждает мысль о том, что при аутизме наблюдается дефицит теории разума.
К 1988 году Элисон Гопник и ее коллеги, работающие с типично развивающимися детьми, показали, что теория разума и тесты на ложную уверенность могут осветить глубинные и отдаленные основы самосознания: способность познавать наш собственный разум связана со способностью познавать разум другого.
Группе детей от трех до пяти лет показали закрытую коробку конфет. Однако когда дети открывали коробку, то, к удивлению своему, обнаруживали там карандаши. Затем коробку снова закрывали, а детям задавали вопросы, предназначенные для того, чтобы проверить, знают ли они, что их текущее знание (или ментальная репродукция) о содержимом коробки отличается от того, каким оно было до того, как коробку открыли. И если пятилетние дети помнили, что ранее имели ложную уверенность в том, что в коробке находились конфеты, а не карандаши, то трехлетние об этом забывали. Они свято были уверены, что в коробке всегда были карандаши. Эксперимент был направлен на проверку способности детей узнавать ложную уверенность, и в этом случае это была ложная уверенность самого ребенка ранее.