не мало информации о первоначальном поведении, на котором основано поведение в будущем. Как если бы ребенок с аутизмом пытался ощутить каждый свой жизненный опыт. «Именно так они и ощущают мир. Он все время новый для них. Они не получают опыта ощущений. Они не могут прийти к стабильному восприятию и предугадывать его», – говорит Торрес.
Личность-субъект не может сфокусироваться на личности-объекте.
Тело прикрепляется к личности-объекту, такова наша отправная точка.
Все, что мы воспринимаем, с этим связано. Согласно Торрес, сбой в развитии может исказить отправную точку, и в зависимости от того, когда этот сбой произойдет, он может привести к ошеломляющим последствиям в период взросления ребенка – что помогает объяснить ряд поведенческих симптомов, сливающихся с расстройством аутического спектра, от проблем с ощущениями до расстройств теории разума и сложностей во взаимоотношениях в обществе. «Если у вас нет точки отсчета и все вокруг для вас в новинку, нет никакого якоря, удерживающего вас, – говорит Торрес, – именно это, должно быть, происходит с людьми с аутизмом, получаемая ими информация о теле «шумная» и случайная. Мы проводили тщательные исследования, и это действительно так, это не зависит от моего мнения. Это то, что происходит с людьми с аутизмом, с каждым из них, и это состояние усугубляется с возрастом».
К счастью, считает Торрес, если распознать «шумы» вовремя при помощи объективных измерений, а не субъективных клинических наблюдений – вместе с разработкой методов лечения для тренировки тела и уменьшения «шума», – можно добиться хороших результатов.
Работа Торрес согласуется с идеей байесовского мозга, идеи того, что мозг может делать вероятностные выводы о возможных причинах сенсорных сигналов. Мы видели, как эта концепция применима к эмоциям и как она объясняет деперсонализацию. Эта же концепция применима к аутизму.
Если мы примем как данность, что главная задача тела – это выживание, то работа мозга (в тесном сотрудничестве с телом) – поддерживать тело в состоянии, в котором можно выжить. Для любого биологического организма выживание означает существование в ряде конечных физиологических состояний. Например, если взять внутренние параметры, такие как давление, сердцебиение, и внешние, такие как температура, и на их основании определить состояние тела, то окажется, что есть лишь ограниченный набор состояний, при которых эти параметры находятся в приемлемых пределах. Другими словами, «высока вероятность того, что [биологическая] система окажется в одном из нескольких состояний, и весьма невелика вероятность того, что она окажется в любом другом», – считает Карл Фристон из Университетского колледжа Лондона. Процесс жизнедеятельности в пределах, приемлемых для жизнеспособности, называется, как мы уже знаем, гомеостазом.
Фристон утверждает, что мозг достигает гомеостаза, минимизируя то, что он сам называет свободной энергией, позволяющей биологическим системам (да и любым другим) «сопротивляться естественной тяге к беспорядку». В контексте выживания в дикой природе системы, которые минимизируют свободную энергию, выживают, те, которые не минимизируют ее – погибают.
Фристон показал, что минимизирование свободной энергии для биологических систем эквивалентно минимизированию количества неожиданностей, с которыми она сталкивается в среде обитания. «Биологические агенты должны избегать неожиданностей, чтобы их состояние оставалось в физиологических пределах», – говорит он.
Итак, байесовский мозг избегает неожиданностей, создавая внутреннюю модель тела, окружающей среды и себя самого. Эта вероятностная модель, которая может сгенерировать ряд прогнозов об источниках сенсорных сигналов, основываясь на первичных убеждениях. Затем, имея актуальную сенсорную базу, мозг сообщает новые возможности своим прогнозам, и прогноз с наивысшей вероятностью – это то, что мы воспринимаем как причину ощущений. Конечно, теперь у мозга меняются первичные убеждения, обновленные согласно новым пониманиям тела, мозга и окружающей среды. Где же здесь место неожиданности? Если вы когда-нибудь оказывались в крайне неожиданном положении, опасном для вашего существования (Фристон приводит в пример рыбу, вытащенную из воды – для рыбы это очень неожиданное состояние), ваш мозг инициирует действие, подавляющее элемент неожиданности – действие либо преобразует внутренние модели, либо заставит тело двигаться (рыба, вытащенная из воды, будет извиваться всем телом, пока не доберется обратно в воду, изменение внутренних моделей ей не поможет). И чем больше противоречие между прогнозом мозга о природе сенсорных сигналов и реальными сенсорными сигналами, тем сильнее элемент неожиданности. Минимизировать неожиданность – это то же самое, что минимизировать прогностические ошибки – модели, созданные мозгом, будут соответствовать внешней и внутренней реальности.
Согласно Элизабет Торрес, при аутизме способность мозга менять первичные убеждения, основанная на реальных сенсорных сигналах, нарушена из-за высокого уровня «шума» и низкого уровня сигналов отчетов об ошибках. Поэтому люди с аутизмом могут жить с неожиданностью постоянно.
Из-за вечного элемента неожиданности мир для людей с аутизмом полон магии – правда, в плохом смысле слова, как утверждают Паван Синха из МТИ и его коллеги. Иллюзионисты полагаются на свое умение удивлять аудиторию. Когда люди не в состоянии предугадать следующее действие иллюзиониста, совершается чудо, зрители в изумлении. Но в реальном мире, если вы не можете устанавливать причинно-следственные связи, это может сильно осложнять жизнь. «В мире магии вы не можете контролировать процесс и приготовиться к тому, что вы увидите». А если прогностический механизм мозга поврежден, то могут возникать различные, на первый взгляд непохожие, симптомы, характеризующие расстройства аутического спектра, что согласуется с теорией Торрес.
Например, навязчивое отношение к повторяемости, одинаковости у детей с аутизмом. Неуверенность в окружающем мире вызывает тревожность даже у нейротипичных людей, тем более у людей с аутизмом.
Сьюзан рассказала о том, как это было с ее сыном Алексом и другими детьми в школе, у которых был аутизм. «Детей с расстройствами аутического спектра пугают любые перемены. Им нужна рутина и привычность. Они перечитывают одну и ту же книгу, смотрят по многу раз одни и те же фильмы, у них ограниченное меню из привычных блюд, они ходят в одни и те же рестораны, заказывают в меню одно и то же каждый раз, и так далее. Они нуждаются в предсказуемых схемах и должны быть уверены в своих ожиданиях».
Человек с аутизмом постоянно сталкивается с непредсказуемой средой, и его желание не отклоняться от привычного сценария поведения легко объяснимо необходимостью снизить тревожность, усилив предсказуемость.
Даже гиперчувствительность к свету, звуку и другим стимулам объяснима: неисправные механизмы прогнозирования причин внешних стимулов или несовершенство обновления первичных убеждений заставляют эти стимулы выглядеть каждый раз по-новому.
Не только проблемы сенсорного восприятия можно объяснить при помощи этой концепции. Синха и его коллеги также предполагают, что неисправность прогностического механизма мозга может привести к проблемам теории разума. Считывание разума другого человека родственно прогнозированию причин их наблюдаемого поведения (то есть их намерений и желаний). «Теория разума – это, в основном, прогностическая работа», – пишет Синха. Выражаясь языком науки, неисправный прогностический механизм является очень кратким объяснением аутизма.
С точки зрения личности неврологи и философы считают, что прогностический механизм способен объяснить даже те аспекты личности, которые считаются базовыми, пререфлективными и пренарративными.
«Мозгу приходится моделировать все, с чем он сталкивается, включая сам мозг. Это логично, если считать мозг статистической машиной. С этой точки зрения личность – лишь репрезентация, содержащаяся в мозге, так же как модели всех прочих объектов этого мира», – говорит философ Джейкоб Хоуи из Университета Монаша в Мельбурне (Австралия).
Например, как мы уже знаем из главы о шизофрении, чувство личной инициативы является продуктом прогноза мозга. Мы также наблюдали, как явная связь с эмоциями может быть утеряна, если прогноз неверен, как при деперсонализации, когда мы отстраняемся от самих себя. И, как мы увидим в следующей главе, другие определяющие черты личности, например чувство «моего», чувство, что я обитаю в теле, которое ощущаю своим, – могут потенциально объясняться концепцией мозга как машины для выводов. Это, конечно, аннулирует теории, возводящие личность в приоритет. «Мы наблюдаем гибель теории [личности], – говорит Хоуи, – личность – это не более чем очередной сенсорный сигнал».
Итак, все, что составляет личность-объект – аспекты личности, воспринимаемые личностью-субъектом, – может мыслиться как восприятие, исходящее от прогностической машины мозга. Нейротипичны ли вы или же у вас аутизм – вы и есть лучшая догадка вашего мозга о причинах всех ваших внешних и внутренних сенсорных сигналов.
Здесь я остановлюсь. Я мысленно возвращаюсь к маленькому Алексу. Я знаю его почти с младенчества. Я думаю о двухлетнем Алексе, который так настаивал на одинаковости (в еде или в одежде), о том, как он выстраивал машинки в ряд и как его раздражало, если порядок нарушался. Он прятался от людей, не хотел, чтобы его держали на руках или обнимали. Было ли это поведение попыткой избежать неожиданности, доступным ему способом создать безопасную предсказуемую среду? Алекс преодолел некоторые страхи, вступив в отроческий возраст. Например, он позволяет обнять себя. Понимание, почему дети с аутизмом настаивают на предсказуемости и одинаковости, может помочь им в выстраивании социальных взаимодействий. Возможно, у аутистов измененное восприятие личности и проблемы с чтением разума других людей. Но разве не верно так же то, что у нейротипичных людей сложности с чтением аутичного разума? Коммуникация – это, по определению, двухполосная магистраль, даже тогда, когда в нее вступают потенциально различные разумы.