Впрочем, вскоре этот вывод опровергли. В 1980 году итальянские неврологи описали историю мужчины тридцати лет, страдавшего от эпилептических припадков с тринадцати лет. Он не считал нужным идти к врачу, но затем у него случились тонико-клонические судороги (или большой судорожный припадок), и его направили к неврологу. Их отчет о его экстатическом припадке вполне показателен: «Он утверждает, что наслаждение, испытываемое им, настолько велико, что он не может найти ему замену в реальности… Все неприятные чувства, эмоции, мысли уходят во время приступов. Его разум, все его существо наполняет всеобъемлющая благодать… Он настаивает на том, что лишь музыка может внушить отчасти сравнимое с этим наслаждение. Сексуальное удовлетворение совсем другое: однажды у него случился приступ во время соития, которое он производил механически, отдавшись ментальному наслаждению». Неврологам удалось сделать ЭЭГ во время приступа у этого молодого человека. Основываясь на полученных результатах, неврологи сделали вывод, что спазмы в височной доле вызывают у людей чувство эйфории.
Таково было положение дел до недавнего времени. Фабьен Пикар, невролог из Университетской клиники в Женеве, в Швейцарии, изучала творчество Достоевского и его героев-эпилептиков, работая над документальным фильмом «Искусство и эпилепсия». До этого момента ее работа в основном была посвящена ночной лобной эпилепсии, которая, как следует из названия, вызывает припадки во сне. Но, познакомившись с экстатической аурой по Достоевскому, она стала уделять больше внимания и другим пациентам. «То, что они рассказывали о своих ощущениях, невероятно, – говорит Пикар. – Это очень похоже на описания Достоевского».
Эпилептические припадки делятся на две группы: генерализованные и фокальные. При генерализованных припадках электрические разряды проходят по всей коре мозга и могут привести к потере сознания. Экстатические припадки относятся ко второму типу: фокальные или частичные, при которых разряды концентрируются на небольшом участке мозга, и пациент остается в сознании.
Подробных отчетов об экстатических припадках в медицинской литературе крайне мало. «Такие припадки нечасто случаются, но я думаю, что мы их недооцениваем, потому что люди часто не в состоянии объяснить их, – говорит Пикар. – Из-за того что эмоции очень сильные и странные, люди неохотно говорят о них; может быть, они боятся, что их сочтут сумасшедшими». Не исключено, что из-за ощущения благодати во время приступа некоторые пациенты не торопятся к врачу, до тех пор пока припадки не затронут другие области мозга, вызывая потерю сознания или утрату некоторых функций.
Пикар всячески уговаривает своих пациентов рассказать ей о своих ощущениях во время экстатических припадков; она считает, что их можно разделить на три категории. Первая – это усиленное самосознание. Например, учительница пятидесяти трех лет рассказывала Пикар: «Во время припадков мне казалось, что я очень, очень осознанна, больше, чем обычно, все чувства обостряются, наполняют меня». Второе – это чувство физического благополучия. Тридцатисемилетний мужчина описывал это так: «Как в бархатном коконе, как будто я был укрыт от всякого негатива». Третье – это насыщенные позитивные эмоции, о которых шестидесятичетырехлетняя пациентка сказала так: «Необъятная радость, наполнявшая меня, была превыше всех физических ощущений. Это было чувство вездесущности, абсолютного единения с собой, чувство невероятной гармонии всего тела, всего моего существа с миром, со “Всем”».
Насколько известно Пикар, все эти описания указывают на одну и ту же область мозга – островковую кору – и еще на труды Бада Крейга, нейроанатома из Неврологического института Барроу в Фениксе (Аризона). В 2002 году Крейг опубликовал замечательное исследование в журнале Nature Reviews Neuroscience под названием «Как вы себя чувствуете?», за ним последовала работа 2009 года в том же журнале под названием «Как вы себя чувствуете – сейчас? Передний островок и самосознание человека». В этих работах Крейг описал эксперименты – свои и не только, чтобы подтвердить свою гипотезу о том, что передний островок является ключом к осознанности, может быть даже вместилищем «чувствующей личности».
Мы знаем, что островок задействован при синдроме Котара, деперсонализации и эффекте доппельгангера – все эти состояния включают в себя повреждения в области восприятия телесных состояний и эмоций. Островок находится глубоко в мозге внутри латеральной борозды, отделяющей лобную и теменную доли от височной доли. Его главная функция – объединять информацию о внутренних состояниях тела с внешними ощущениями. Также известно, что процесс передачи этих сигналов значительно усложняется при передаче от задней к передней части островка.
В то время как задний островок имеет дело с объективными данными, такими как температура тела, передний островок вырабатывает субъективные ощущения телесных состояний и эмоции, как позитивные, так и негативные: передний островок отвечает за чувство «бытия».
Пикар заинтересовалась гипотезой Крейга. Рассказы ее пациентов об их ощущениях во время экстатического припадка предполагали, что симптомы могут быть связаны с дисфункцией островка, а именно переднего островка. Случай одного из ее пациентов подтвердил это мнение. Пациент, мужчина тридцати семи лет, тот самый, который описал экстатическую ауру как «бархатный кокон», перенес в 1996 году операцию по удалению опухоли в правой височной доле. До 2002 года он не испытывал припадков, а затем они начались снова, но с меньшей частотой. При обследовании во время такого припадка неврологам удалось сделать ОФЭКТ эго мозга. Это значит, что ему ввели радиофармпрепарат, являющийся индикатором, во время приступа (пациент заранее дает на это согласие). Примерно через тридцать секунд индикатор поглощается областями мозга с большим потоком крови, что свидетельствует о большей активности этой области мозга. Спустя тридцать секунд пациента помещают в сканер, и сканы мозга позволяют определить, какая область мозга была наиболее активна во время приступа. В данном случае это был передний островок.
Еще два пациента обогатили опыт Пикар. Один из них был Закари Эрнст, подробно описавший Пикар опыт экстатических припадков. Другой был семнадцатилетним фермером из Ромона (Швейцария), который приехал в Женеву, чтобы обследоваться. Пикар попросила его подробно описать его опыт, и он написал целый отчет, в котором упомянул состояния, которые он называл «отсутствиями». Отсутствия были длительными и сопровождались потерей сознания. Или же непродолжительными, при которых он оставался в сознании, а время как будто замедлялось: ему говорили, что припадок длился одну-две секунды, а он ощущал, что впадал в них на очень длительное время. Эти приступы часто могли быть спровоцированы приятным переживанием: «красивая машина, проехавшая мимо; картины, цветы, пейзаж, животные, пение птиц, ветер, качающий деревья; улыбка, красивая женщина, поцелуй, ласка, мысль о ком-то, надежда…»
Неврологическое обследование юного фермера, которое провела Пикар, в дальнейшем установило, что именно передний островок является источником этих волшебных ощущений.
Поезд из Женевы в Ромон проехал вдоль северного берега Женевского озера (по-французски Лак-Леман) до самой Лозанны и вскоре унесся прочь в горы. Когда я сошел в Ромоне, меня встретила Катрин. Она мать Альберика, юного фермера, написавшего отчет для Пикар. Катрин отвезла меня на ферму, чтобы познакомить с Альбериком. Во время пути она рассказала мне, что Альберик был третьим из шести детей, и, хотя его появление на свет было самым тяжелым, оно же было и самым гармоничным. Она рожала в воде, все шесть раз. Она назвала сына Альберик (по-кельтски это значит «король медведей»), потому что он был «очень сильным в утробе… очень могучим».
Альберик рос счастливым ребенком, без особых трудностей. Он любил природу (которую я обнаружил в потрясающем изобилии в окрестностях их трехсотлетнего дома недалеко от Ромона), бегал босиком в компании коров, а в три года залезал на дедушкин трактор. В три года он также начал говорить, значительно позже, чем его сестры.
Мы встретились с Альбериком, когда он работал на ферме. Образ маленького херувимчика, который нарисовала мне мать, сразу рассеялся; я увидел крепкого девятнадцатилетнего молодого человека, слегка растрепанного от работы, с приятной приветливой улыбкой. Он порезался во время работы, из пальца шла кровь. Однако он беззаботно сел в машину, и мы отправились обратно в Ромон поговорить об эпилепсии. Он говорил по-французски, а его мать переводила. Впервые припадок случился, когда ему было пятнадцать. За неделю до этого с Альбериком произошел случай, который странно перекликается с нашей первой встречей. Альберик с крестным поехал на ферму, расположенную в горах, на высоте пяти тысяч футов, и крестный сильно поранил три пальца на руке на деревообрабатывающем станке. Он попросил Альберика остаться на ферме и приглядеть за коровами, им нужен был специальный уход перед появлением на свет первых телят, а сам отправился в больницу. Альберик позвонил матери, а она сказала: «Не нужно было его отпускать одного». Когда она приехала на ферму, то обнаружила сына рыдающим. Это происшествие травмировало его, и он чувствовал вину за то, что отпустил крестного одного. «А неделю спустя начались припадки», – рассказала Катрин.
Все случилось в том же горном шале. На этот раз Альберик был с отцом. Они закончили чистить стойла для коров и сидели у камина. Внезапно Альберик ощутил странный, незнакомый вкус во рту. Затем он потерял сознание, и начался припадок, которого он не помнит. Это было первое из его длительных «отсутствий». Родители, не зная, что с ним происходит, отвезли его домой. Дома Катрин поняла, что Альберик еще не пришел в себя. Она отвела его в горячий душ, а он заметил, как это странно, что в шале есть горячая вода (в горах воду приходится греть). «Он не осознал, что находится дома», – вспоминает Катрин. В ту ночь отец спал подле него. «Мы думали, что он так и не станет прежним… Что-то в его личности сломалось», – сказала Катрин.