Если передний островок прогнозирует будущие состояния, то это объясняет другую общую черту у экстатической ауры и психоактивных препаратов, дающих чувство уверенности в промыслительном значении всего. Вспомним гипотезу прогностического или байесовского мозга, о которой мы говорили в контексте аутизма и деперсонализации. Идея заключается в том, что наше восприятие – это лучшая догадка нашего мозга о том, каковы причины наших ощущений, и о том, что мозг должен предпринять, чтобы минимизировать неожиданность и поддерживать тело в гомеостатическом равновесии.
Согласно этой гипотезе, островок является ключевой областью мозга, задействованной в прогнозировании наиболее вероятных причин различных внешних и внутренних сенсорных сигналов. Если прогностическая ошибка невелика, мы чувствуем себя хорошо; если она значительна, мы ощущаем тревогу. Тревога для мозга – способ заставить тело реагировать: что-то не так, нужно действовать. Но, как и все другое в мире, даже этот прогностический механизм может сломаться.
С одной стороны, это может привести к хронической тревожности и невротизму. В 2006 году Мартин Паулюс и Мюррей Штайн доказали, что хроническая тревожность является результатом расстройств функции переднего островка, как результат того, что он выдает прогностические ошибки с повышенной частотой. Пикар утверждает, что при экстатических припадках происходит прямо противоположное. Электрический шторм, который происходит в переднем островке, расстраивает прогностический механизм так, что прогностических ошибок происходит очень мало или же не происходит вообще. В результате человек не ощущает никаких проблем в окружающем мире, ему кажется, что все имеет смысл, вырабатывается чувство абсолютной уверенности в провидении.
Анил Сет считает, что эта гипотеза весьма жизнеспособна. «В некоторых случаях феноменология экстатических припадков противоположна патологической тревожности, – говорит он. – С одной стороны, чувство полного умиротворения и уверенности, а с другой – патологическая внутренняя неуверенность относительно всего, которая отражается на телесном состоянии».
Есть что-то зловещее в том, что эти ощущения безмятежности, обостренного самосознания, замедления времени также встречаются в описаниях мистических опытов. Пациенты Пикар с уверенностью приписывают своим припадкам религиозный смысл. «Некоторые из моих пациентов говорили мне, что, хотя они и агностики, после подобных припадков они понимают, как можно уверовать, потому что в них присутствует духовное озарение, – говорит она. – Возможно, что у некоторых людей, испытавших мистический экстаз, на самом деле были экстатические припадки».
Мы подошли к любопытному парадоксу: субъект испытывает обостренное осознание себя и окружающего мира, но при этом одновременно чувствует, что границы между ним и миром стерты, ощущая единство всего сущего.
Что же происходит? В книге «Поток – психология оптимального переживания» Михай Чиксентмихайи дает нам ключ к разгадке. Чиксентмихайи определяет поток как «активное состояние радости, полного поглощения своим делом, когда удовольствие сливается с усилиями и смыслом». Состояние потока содержит сходный парадокс: утрату самосознания. Чиксентмихайи пишет: «Особо нужно упомянуть о вещи, ускользающей от сознания, потому что обычно мы о ней и так слишком много думаем: о нашей личности. Вот как один альпинист описывает поток: “Это ощущение дзена, как медитация или концентрация. Ваше эго смешивается со всеми видами восхождений, это не обязательно просветление. Но автоматически ваше эго становится безличным”».
И хотя происходит утрата самосознания, Чиксентмихайи добавляет, что «оптимальное переживание предполагает очень активную роль личности». Вот и парадокс. Альпинист, например, усиленно осознает каждую часть своего тела и склона горы и все же заявляет об обезличивании. С точки зрения Чиксентмихайи, «утрата самосознания не подразумевает утраты личности и, конечно, потери сознания, но, скорее, утраты сознания личности. За пределами осознанности находится концепция личности, информация, которую мы используем, чтобы представить себе, кто мы есть».
Итак, именно личность осведомлена о самой себе – рефлективная, нарративная, автобиографическая личность – и она отступает, в то время как минимальная телесная личность полностью присутствует и вовлечена в происходящее. «Это интересно с феноменологической точки зрения, что вы можете испытывать эти сосуществующие переживания обостренного самосознания и обостренного единения [с миром], – говорит Сет, – для меня это значит лишь, что, возможно, разделение между нашим телом и миром куда более подвижно, чем мы готовы признать».
Несколько тысячелетий назад один монах заметил, что разделение между личностью и другими не просто подвижно, вообще такой штуки, как личность, не существует; и если мы отправимся на поиски личности, стоящей за всеми этими «я», «меня», «мое», мы обнаружим ничто, и причина человеческих страданий заключается в привязанности к этой выдумке. И здесь мы вновь возвращаемся к тому месту, с которого началось мое путешествие, описанное в этой книге, – Сарнат, Индия, где Будда, как гласит легенда, проповедовал впервые после того, как понял природу личности. Все закончится тем же, чем и началось, простым вопросом: «Кто я есть?»
Эпилог
Город Варанаси получил свое название от рек Варуна и Аси. Эти реки впадают в Ганг – самую длинную и почитаемую реку Индии. Всемирно известные гаты Варанаси – ступени, которые спускаются вниз по берегу реки – протянулись вдоль всей излучины, от места, где Варуна встречается с Гангом на севере до места впадения Аси на юге. Город приветствует Ганг – ступени его гат ведут паломников и простых людей вниз к воде.
Возле места слияния Варуны и Ганга находится место под названием Раджхат. Археологические раскопки в Индии на протяжении десятилетий обнажали руины старого города Раджхата, некоторые из которых относятся к VI веку до н. э. Легенда гласит, что примерно в то время один монах, бывший прежде принцем, пересек Ганг, достиг Раджхата, а затем пешком прошел шесть миль до Сарнатха, где впервые проповедовал. Было ему около тридцати пяти лет, и люди стали называть его Буддой.
Прогулка от Раджхата до Сарнатха во времена Будды, должно быть, была приятной. Когда я там был, я застал сезон дождей. Деревенские жители отговаривали меня от прогулки по грязи. Я воспользовался авторикшей. Индия по обе стороны дороги от Раджхата до Сарнатха была как на ладони: лавочки, торгующие корзинами, сплетенными вручную, терракотовыми урнами и кувшинами, каменными плитами и непременным ликером с правительственной лицензией. Маленький мальчик – трех-четырех лет – пытается запустить змея, но длины струны хватает лишь на то, чтобы он поднялся с земли. Где-то в середине пути, когда мы пересекли мост пурана (на хинди это значит «старый»), асфальт на дороге сменился каменной брусчаткой, заставляя все кости в теле трястись, когда крошечные колеса авторикши попадали к промежутки между неплотно уложенными камнями. Зловонные канавы тянулись вдоль дороги, машины и автобусы теснились грязной мешаниной. Я не мог отделаться от чувства, что дорога могла бы быть и поприятнее.
Когда мы доехали до Сарнатха, все затихло. Наконец-то снова гладкий асфальт. Деревья, выстроившиеся вдоль дороги, были старыми и очень подходящими к истории этого места. Я был в предвкушении встречи со священным местом, а затем увидел ослепительный храм, увешанный яркими флажками, и большую статую Будды, сидящего со скрещенными ногами, лицом к статуям его учеников, такого же размера. Статуи окружали дощечки из черного гранита, на которых были выбиты слова из проповедей Будды на языках всех буддистских стран.
Позже в тот же день я отправился в окрестности тихого Оленьего парка неподалеку и сел у ступы Дхамек, буддийского памятника архитектуры шириной у основания 30 метров и высотой 45 метров, выложенного по низу каменными плитами с надписями. Верхняя часть ступы выложена кирпичом. Слово «Дхамек» взято из пали, языка времен Будды, и означает «созерцающий дхарму»; о сути дхармы, универсального закона бытия, Будда учил в своей первой проповеди.
Я укрылся от полуденного солнца в тени ступы, которая, казалось, успокаивала и мое сознание. Я представил себе, как 2500 лет назад тридцатипятилетний монах поведал миру свое радикальное учение о ничем и ником.
Вспомним аллегорическую историю, приведенную в прологе: все части тела у того человека заменили частями трупа. Когда человек спросил у проходящих мимо буддийских монахов, существует он или нет, они ответили ему вопросом: «Кто ты?» На что герой ответил, что он вообще не уверен в том, человек ли – личность ли – он.
Монахи указали ему на то, что он начал осознавать, что «я» – то есть личность – нереально. Конечно, он лишь недавно начал сомневаться в своем существовании, но, по правде говоря, личности у него никогда и не было. Они сказали, что нет никакой разницы между старым и новым телом. Чувство, что «это мое тело», создано элементами, из которых это тело состоит. Человек познал истину, и эта истина его освободила – в буддийском смысле слова – от привязанности к иллюзорным вещам.
Признаюсь, что, когда я посетил Сарнатх в 2011 году, эта буддийская идея «безличности» меня обескуражила. Много из того, что я понимаю под словом «личность», находится в области интуиции – как и у всех нас. Что же значит «безличность» по сравнению с интуитивной прочностью личности? Когда речь идет о теориях личности, целью изучения является личность, имеющая единство восприятия. Это единство с тем, чем кто-либо является и что кто-либо воспринимает в данный момент. Мое чувство бытия в теле, обладания телом, чувство, что я инициирую мои действия, чувство, что все, что я воспринимаю, воспринимается мной, – все это взаимосвязано. Есть некое единство, являющееся субъектом опыта, и весь этот опыт переживается мной. Философы называют это синхроническим единством.