– Ну и что за шашни ты там завела с Крисом Тернером? – спросила Дэни.
Вот черт! Откуда, интересно, она узнала? Однако меня взволновало, что моего краткого знакомства с Крисом оказалось достаточно для возникновения слухов.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ответила я.
– Не строй из себя святую невинность. Я знаю, что у вас с ним было романтическое свидание.
– Откуда это ты знаешь?
– Он сам сказал мне. Я встретила его в торговом центре.
Мне ужасно не понравилось то, что он рассказал ей. Ужасно не понравилось!
– И что же он рассказал тебе? – как можно спокойнее спросила я.
– Вряд ли тебе понравится, – перехватив подносы поудобнее, сказала она.
Чувствуя, как вспыхнули мои щеки, я вернулась к диванной качалке и села на нее.
– Что ты имеешь в виду? – спросила я.
Она опустилась рядом со мной на одно из кресел-качалок, положив противни себе на колени.
– Послушай, Молли, – сказала она, – Крис бегает за каждой юбкой, поэтому лучше не западай на него. Он не считает тебя особой конфеткой, поняла? Мне не хочется, чтобы ты потом страдала.
Я попыталась рассмеяться, но смех, по-моему, получился полузадушенный.
– Ах, боже мой! – воскликнула я. – Впервые за всю мою жизнь ты надумала предостеречь меня.
– Брось иронизировать, – сказала она, серьезно взглянув на меня своими голубыми глазами. – Мы же кузины. Как бы мы ни ругались сейчас, нам надо заботиться друг о друге, поэтому я и предупредила тебя. – Она говорила так искренне, что я почти поверила ей. – Общение с ним сулит тебе одни неприятности, – продолжила она. – У него перед тобой масса преимуществ, и он знает, что ты еще совсем невинный ребенок.
– Благодарю, но я сама позабочусь о себе, – ответила я.
«А благодаря «Навсегда», – подумала я, – я уже далеко не так невинна, как раньше».
Дэни вздохнула и поднялась с кресла.
– На заднем сиденье в моей машине стоит холодильная сумка, – сказала она. – Нора просила одолжить ее. Сможешь принести?
Я потопала вниз по ступенькам, мои щеки все еще смущенно пламенели от мыслей о том, что Крис разговаривал с ней обо мне. Неужели он высмеял мои поцелуи, или мою плоскую грудь, или то, как быстро я забалдела от двух затяжек, или… еще что-то? Вытащив сумку из машины, я поднялась на веранду, вошла в дом, где в нос мне мгновенно шибанул запах вони, и я поняла, что с папой случилась авария.
Даниэль уже сгрузила подносы на кухонный стол и стояла, зажав рот руками, словно ее тошнило.
– О боже, – проворчала она, – надо скорей убираться отсюда.
Она пронеслась мимо меня в гостиную и выскочила из дома через переднюю дверь, а мне стало неловко за отца. Последнее время это стало случаться с ним чаще, по крайней мере раз в месяц, причем, на мой взгляд, ни с того ни с сего. Я слышала, как мама и Расселл разговаривают с ним в спальне.
Я тоже вышла из дома на веранду, где Дэни усиленно дышала свежим воздухом. Она посмотрела на меня.
– Фу, какая гадость!
– Это не его вина.
Она глянула в сторону двери.
– Его жизнь стала полным дерьмом.
– Ничего подобного, – возмутилась я. – Ты не имеешь никакого права так говорить.
– Но он попал в жуткую ловушку, – заметила она. – Должно быть, теперь жизнь кажется ему совершенно никчемной.
– Никчемной? – воскликнула я, так разозлившись, что мои руки невольно сжались в кулаки. – Да его жизнь в сотню раз более… – Я запнулась, подыскивая слово, противоположное ее «никчемности». – Более ценная, чем жизнь твоего отца. Мой отец каждый божий день помогает людям. А что хорошего делает твой отец? Либо возит всякую рухлядь, либо бездельничает, убивая себя куревом, либо варит свое пиво, что невероятно глупо и… к тому же оно воняет!
Она смерила меня пристальным взглядом.
– Ну надо же, ты превращаешься в зубастую стервочку. – Она противно хихикнула и показала в сторону двери. – И ты еще говоришь, что пиво моего отца воняет?
В приступе дикой ненависти, какой я не испытывала ни разу в жизни, я набросилась на нее, повалила на пол и, усевшись сверху, заехала кулаком в лицо. Едва костяшки моих пальцев коснулись ее щеки, я мгновенно осознала, что совсем потеряла голову. Она взвыла от боли, и этот стон резко вернул меня в реальный мир. Господи, что же я наделала?
Быстро вскочив на ноги, я сцепила руки за спиной, внезапно испугавшись вспышки собственного гнева. Дэни медленно приподнялась, все еще сидя на полу и держась рукой за свою покрасневшую щеку, в ее глазах блестели слезы.
– Ты избалованная чокнутая стервочка! – крикнула она. – Ты и живешь-то здесь на птичьих правах. Ты и вся твоя извращенная семейка. Тете Норе следовало отказаться, когда твоя шлюха-мать подбросила тебя сюда. Нам всем было бы лучше без вас двоих.
– Она не подбрасывала меня, – возразила я, – а предложила им позаботиться обо мне. Мама не могла иметь детей, и…
– Предложила? – Дэни рассмеялась.
Все еще держась рукой за щеку, она пару раз открыла и закрыла рот, видимо, проверяя, велик ли ущерб от моего удара. На ее скуле уже расплывался синяк.
– Кто рассказал тебе такую сказочку? – спросила она.
Я поняла, что в моих сведениях что-то не так. Очевидно, отец поведал мне несколько приукрашенную, но все-таки близкую к правде историю.
– Это вовсе не сказочка, – возразила я, потирая руку, которой ударила ее. Костяшки пальцев противно зудели. – Амалия не могла хорошо позаботиться о младенце, поэтому она принесла меня моему отцу, и тогда…
– Ты была не младенцем, – ухватившись за подлокотник кресла, Дэни медленно поднялась на ноги, а я отступила подальше от нее. – Тебе уже было два года.
– Нет, я была младенцем, – упрямо повторила я.
– Нет, тебе было два года. – Она отряхнула сзади свои черные джинсы. – Мне лучше знать, – запальчиво заявила она. – Мне уже было пять лет, и я помню, как все говорили, что мы с тобой будем вместе играть, а я только возмущенно закатывала глаза, потому что тебе, малявке, было всего два года. Амалию сюда притащил социальный работник, и они оставили тебя на попечение дяде Грэхему и бедной тете Норе. Ей пришлось согласиться взять тебя, чтобы удержать дядю Грэхема. Скорей всего, ты даже не его дочь.
Образ Амалии, стоявшей на пороге со мной на руках – с крошечным младенцем, завернутым в одеяльце, – и представлявшей меня моему отцу, начал разваливаться.
Дэни прислонилась к перилам веранды.
– Ты была вся в болячках, – продолжила она. – Какая-то соседка Амалии нажаловалась на нее из-за такой запущенности. Она совсем спятила. Ты знаешь, что она лечилась в дурдоме, где работал твой отец, и только потом ее якобы наняли так называемой учительницей танцев, поняла? Никто не хотел, чтобы она жила здесь, но дядя Грэхем настаивал, а он всегда добивался того, что хотел.
Она опять глянула в сторону дома, где, по моим представлениям, мама с Расселлом переодевали отца в чистую одежду. Мне показалось, что я увидела отблеск искреннего сочувствия на лице моей кузины.
– И теперь, как я подозреваю, он за это и расплачивается, – заключила она.
– Я не верю ни единому твоему слову, – заявила я.
Резко открыв дверь и протопав в дом, я захлопнула ее за собой. В воздухе уже пахло цитрусовым освежителем. Я стояла, прижавшись спиной к двери, и глубоко дышала, стараясь выбросить из головы злосчастные события последнего получаса.
28
Через час, когда я уже опять читала на диване, Расселл вывез на веранду папу. Я только делала вид, что читаю, а на самом деле все сказанное Дэни без конца прокручивалось в моей голове, не оставляя места для других мыслей. Атмосфера веранды еще казалась испорченной ее отвратительными словами.
– Вот ты где, – сказал папа, как будто искал меня в доме. – Не могла бы ты ненадолго оторваться от книги и немного попечатать? Я хочу набросать несколько заметок к завтрашнему интервью в радиостудии.
– Ладно, – сказала я, закрывая книгу и медленно вставая с дивана.
– Небывалый энтузиазм! – поддразнил меня папа. – Может, мы лучше поработаем ближе к вечеру?
– Нет, все нормально, давай сейчас. – Я глянула на Расселла. – Я могу сама завезти его в дом, – предложила я.
По-моему, я впервые открыто взглянула в глаза Расселлу после той дурацкой истории у Стейси и обрадовалась, увидев, что он улыбнулся мне.
– Крикните меня, Грэхем, если понадоблюсь, – бросил Расселл, возвращаясь в дом.
Я слегка помучилась, перевозя коляску через порог. Из-за книжки, зажатой в одной руке, у меня не получалось нормально взяться за обе ручки, но в доме все пошло гладко. Проходя по коридору, я вдруг разволновалась. Мне вспомнилась желудочная инфекция, которую я подхватила в школе, когда мне было девять лет. Никогда не забуду замешательства, вызванного тем, что я не успела добежать до туалета. Может ли быть нечто более унизительное? А ведь я тогда была еще совсем маленькой.
А ему, взрослому мужчине, еще и приходится носить подгузники. Он не способен даже самостоятельно вытереться. Я взглянула на папину макушку, где седые пряди вытесняли черные у висков, на папины руки, лежавшие на подлокотниках, точно закрученные белые ракушки. И в порыве нахлынувшей вдруг любви остановила коляску, перегнулась через спинку и, прижавшись щекой к папиному виску, крепко обняла его.
– Эй! – мягко произнес он. – С чего вдруг?
– Я люблю тебя, – ответила я, обнимая его так долго, что это, должно быть, показалось ему странным.
– Что случилось, Молл? – спросил он.
– Ничего, – уверенно заявила я и, взяв себя в руки, выпрямилась и покатила коляску дальше.
Добравшись до его кабинета, я заняла свое обычное место за компьютером. Положив книжку на письменный стол, я подняла пальцы над клавиатурой.
– А что это ты сейчас читаешь? – спросил он.
Я заметила, что он пытался прочесть название, но, несмотря на то что Расселл заменил его подголовник на более удобный старый, папе не удавалось склонить шею так, чтобы увидеть обложку книги.