52
Эйден обращался со мной как с тяжелобольной, впрочем, именно такой я себя и чувствовала. Он приготовил мне чай, заботливо накрыл плечи шалью, и мы сели рядышком в угловой части нашего дивана. Положив голову ему на плечо, я начала рассказывать все то, что следовало открыть давным-давно.
– Та подруга семьи, помнишь, я говорила тебе о ней? – спросила я. – Она еще сломала ногу?
Он нерешительно помедлил, и я поняла, что он толком не помнит тот разговор.
– И что с ней? – неуверенно спросил он.
– На самом деле она не просто подруга, – продолжила я. – Она была… – Я откинула голову назад, чтобы видеть его. Его милые и такие любящие глаза за стеклами очков. – Она была моей биологической матерью.
Я почувствовала, как напряглось его тело.
– Что… ты… такое… говоришь? – в замедленном темпе произнес Эйден. Попытавшись распознать скрытую в его голосе досаду, я смогла уловить только недоумение.
– Я не рассказала тебе правды о своем детстве, – призналась я, – в Моррисон-ридже. Скрывала свое прошлое, потому что… боялась.
– Чего боялась? – Нет, ни малейшего раздражения, по-моему. Пока.
– Ты же знаешь, что до нашего знакомства я уже была помолвлена, верно?
– М-да, вроде знал, но подробностей уже не помню, – ответил Эйден. – По-моему, ты упоминала какого-то Джордана? – Он задумчиво нахмурился, и я отвернулась, чтобы не видеть его лица.
– Да, я рассказала Джордану о своей семье, – призналась я. – За два месяца до назначенной свадьбы, и он отменил ее. Мой рассказ вызвал у него такое сильное… сильное отвращение, что я решила никогда не рассказывать тебе правды. И я не видела никаких разумных причин для столь опасной откровенности.
«Прости, Молли, – сказал мне тогда Джордан. – Но это уже слишком».
– А что же вызвало его отвращение? – спросил Эйден.
– Он сказал, что я сдвинулась на семейной почве и ему не хочется такой семьи, – ответила я. – Может, тогда я действительно психовала, но теперь все это уже в прошлом. По крайней мере, я думала, что в прошлом. Однако сейчас…
– Молли, – прервал он меня, – пожалуйста, не могла бы ты начать с самого начала? Мне непонятно, о чем ты толкуешь, и, честно говоря, пока ты пугаешь меня.
Я глубоко вздохнула.
– Я говорила тебе, что моя мать умерла, – сказала я, – но это ложь. В общем, для меня она умерла, но на самом деле она еще жива.
– По-моему, твоя кузина только что сообщила тебе о ее смерти?
– О смерти моей биологической матери.
И я поведала ему о связи моего отца с Амалией, о том, как она исчезла, едва поняла, что беременна мной. И о том, как она появилась на нашем крыльце в сопровождении социального работника, и о том, как Нора удочерила меня.
– Мой отец устроил все так, чтобы она могла жить в нашем поместье, – продолжила я, – поэтому я могла общаться с ней. Я жила с отцом и Норой – моей приемной матерью. И Амалия тоже жила поблизости.
– Молли… – в полнейшем недоумении произнес Эйден. – Почему же ты не рассказала мне об этом? Учитывая все, через что нам пришлось пройти с этим удочерением, и имевшийся у тебя опыт, я просто не понимаю…
– Я понимаю тебя, – согласилась я. – Конечно, логично…
– А какие у вас в семье сложились отношения? По-моему, получается, что ты жила в условиях максимально открытого удочерения. Не потому ли тебя так беспокоило открытое удочерение с Сиенной?
– Скорее всего, именно поэтому, – ответила я. – Понимаешь, я любила их обеих… хотя теперь не люблю ни одну из них.
Высказав это сомнительное признание, я опять почувствовала тошнотворный позыв и зажмурилась. Я больше не понимала, какие чувства испытываю к обитателям Моррисон-риджа.
– Однако Амалия проявляла больше сердечности, – добавила я. – С ней было проще общаться, и я всегда прибегала к ней, когда сердилась на Нору. Да, ты прав. Я боялась того, что наш ребенок будет больше привязан к своей биологической матери, чем ко мне. Правда, не думаю, что я реально осознавала этот страх. Я просто знала, что не хочу делиться нашим ребенком. Хотя теперь, узнав Сиенну, я уже не так беспокоюсь об этом.
– Почему ты сказала мне, что твоя мать – та, приемная мать, Нора – умерла?
– Так было проще всего объяснить, почему я не общаюсь с ней.
– А почему же ты не общаешься с ней?
– О… – Я помедлила, думая, как увильнуть от прямого ответа. – Просто… из-за ее равнодушия.
Нора любила меня; в этом я уверена, однако любила ли она лично меня или любила во мне дочь Грэхема? Этого я не знала. Я никогда не забуду тот день, когда мы с папой и Расселлом вернулись домой после книжного тура. Как она пробежала мимо меня, словно я была невидимкой, спеша увидеть отца.
– После смерти папы все изменилось, – добавила я. – Начнем с того, что мои родственники выставили Амалию из Моррисон-риджа, и Нора даже не пыталась остановить их.
– Боже мой! – воскликнул он. – Неужели их так мало волновали твои интересы? Может, Нора ревновала тебя к ней?
– Да, наверное. К тому времени я уже ненавидела Нору, и…
– Почему ты ненавидела ее?
Я попыталась придумать правдоподобную причину.
– Просто она стала совершенно равнодушной, холодной и неприветливой, – солгала я. – И я сказала ей, что хочу жить с Амалией, а Нора заявила, что будет отстаивать свои права на меня. Что, когда мне было два года, Амалию обвинили в недостаточной заботе о нуждах ребенка, и что никакой суд не в состоянии забрать меня от Норы и позволить мне жить с Амалией.
– Боже мой, – повторил Эйден. – Мне жаль, малыш, что тебе выпали такие трудные времена. То есть тебя лишили возможности общаться с Амалией?
Я сама лишила себя такой возможности. Но можно ли объяснить это Эйдену, не раскрывая всей правды? Я начинала запутываться в собственной истории.
– Я рассердилась и на нее, – просто сказала я. – В той адской для меня ситуации я жутко разозлилась на всех, и мне хотелось порвать все родственные связи.
Я ненавидела воспоминания о том периоде моей жизни. После смерти отца я была еще слишком юной, чтобы действительно сбежать оттуда – да и куда бы я сбежала? – поэтому я совершила этот побег мысленно, только в мыслях я могла уединиться со своей исключительно мучительной болью, вспоминая умершего отца. Он стал моей жизнью. Этому человеку я могла рассказать обо всем на свете. И я знала, что этот человек безоговорочно любил меня. Остаток того ужасного лета я провела, запершись в своей комнате, отказываясь разговаривать с кем бы то ни было.
– Так как моя кузина Дэни опять уезжала в школу-интернат имени Вирджинии Дэйр, то я тоже сказала Норе, что хочу учиться там, – продолжила я. – Только так я могла уехать из Риджа. Она согласилась. Вероятно, после смерти отца она даже радовалась, что избавится от меня, – добавила я, поморщившись. Я сомневалась, что это правда. – Дэни иногда уезжала из интерната домой, по выходным или на каникулы, – продолжила я, – но я с тех пор почти никогда не возвращалась в Моррисон-ридж. Проводила выходные и каникулы со своими школьными подругами в их семьях, и Нора ни разу не воспротивилась моим планам держаться подальше от дома, хотя Амалия иногда звонила мне в школу и умоляла прийти повидаться с ней. Папа оставил деньги, которые я унаследовала в восемнадцать лет, и, окончив школу, мы с моей подругой сразу перебрались сюда, в Сан-Диего. Ну а конец этой истории ты уже знаешь. Я поступила в университет. Потом встреча с Джорданом. Помолвка. Разрыв помолвки. И наконец, встреча с тобой, лучшее, что когда-либо случалось в моей…
– Молли, – перебил меня он, – и все-таки я не понимаю… Пусть Нора была равнодушна. Но почему ты не попыталась выяснить с ней отношения? И со своей биологической матерью тоже? Это совсем не похоже на тебя, малыш. Мне так и непонятно, почему ты вот так просто вычеркнула из своей жизни всех своих родственников.
Я заплакала. Естественно, он не может этого понять. Я предоставила ему туманную, сокращенную версию моего детства, и получился полный бред.
– Наверное, есть что-то еще? – спросил он. – О чем тебе не хочется говорить мне. Может, с тобой там плохо обращались? Я прав?
Я отрицательно покачала головой.
– Я боюсь того, как ты воспримешь всю правду, – призналась я.
– Молли… я люблю тебя. Неужели ты думаешь, что я смогу бросить тебя? Я никогда и ничем не обижу тебя.
Я слегка отодвинулась, чтобы лучше видеть его лицо. Я подняла на диван ноги, согнув их в коленях, и обхватила руками, поплотнее запахнувшись в шаль и свернувшись наподобие ежика. Эйден пристально наблюдал за мной, и я поняла, что должна довериться ему. Если я сейчас не скажу ему правды, то между нами встанет прошлое, и эта стена лжи погубит нашу жизнь.
Высвободив из-под шали одну руку, я дотянулась до его руки. Она лежала у него на коленях. А сам он продолжал озабоченно смотреть на меня. И вот, глядя в его добрые глаза, я собралась с духом.
– Нора убила моего отца, – просто сказала я и умолкла, сознавая, что это последняя подробность, и больше я пока не в силах ничего объяснять.
53
В тот вечер, когда я собиралась встретиться с Крисом, Расселл отвез меня к бабуле около семи часов. Я порадовалась тому, что мы уехали до того, как родственники начали приходить на собрание. В тот вечер мне не хотелось никаких светских бесед. В машине мы с Расселлом не проронили ни слова, и я даже испугалась, что он догадался о моей затее. Да, сегодня я панически боялась любых осложнений. На самом деле он никак не мог ничего узнать, однако я невольно ждала каких-то нотаций, но так и не дождалась, с облегчением увидев, что мы уже свернули на бабушкину круговую подъездную дорогу.
– Утром я заеду за тобой, – сказал он, когда я открыла дверцу машины.
– Спасибо, я могу и прогуляться. – И я спрыгнула на землю и, захватив с пола салона свой рюкзак и захлопнув дверцу, направилась по дорожке к дому. – Бабуля? – позвала я, едва войдя в незапертую входную дверь.