Не отчаивайтесь. Не сдавайтесь. Сохраняйте веру.
Потому что однажды вы посмотрите назад и увидите другую сторону этой борьбы. И обрадуетесь, что сделали это.
И мы все будем рады.
Будьте лучшими
К 66 году до н. э. Помпей уже заслужил титул Magnus[261], и это сделало его и фактически, и по имени Помпеем Великим. Он завоевал Испанию. Дважды стал консулом Рима. Подавил восстание Спартака.
Теперь же ему пришлось разбираться с киликийскими пиратами, терроризировавшими Средиземноморье. Но прежде он пообщался на острове Родос с философом-стоиком Посидонием — одним из величайших умов античного мира.
Прощальное напутствие Посидония могло показаться излишним. «Тщиться других превзойти, непрестанно пылать отличиться», — сказал он амбициозному военачальнику, процитировав Гомера[262]. Но Посидоний имел в виду не победы над врагом, а то, как победить самого себя. Не получать почести, а быть почтенным.
Плутарх рассказывает об Эпаминонде[263] — гораздо менее известном полководце и государственном деятеле Греции, жившем за много поколений до Помпея. Несмотря на военный гений, проявленный на поле боя и вне его, Эпаминонда назначили на оскорбительно незначительную должность в Фивах: поручили следить за городскими улицами. Он не стал возмущаться или отчаиваться от такой несообразности (некоторые завистливые и боязливые соперники считали, что это фактически положит конец его карьере), а принялся за работу, заявив, что «не только должность делает честь человеку, но и человек — должности»[264]. Плутарх пишет, что «этой службе, которая до него сводилась к надзору за уборкой мусора и стоком воды, он сумел придать значительность и достоинство»[265] — благодаря упорному и добросовестному труду.
Лучшим является тот, кто своей дисциплиной придает блеск своим достижениям, а не наоборот.
Именно это Посидоний пытался донести до Помпея, а Помпей не смог до конца осознать. Дело не в том, что мы делаем, а в том, как мы это делаем и, следовательно, кто мы есть.
Слишком часто мы видим, что люди предпочитают быть великими профессионалами, а не просто великими; считают, что нужно гнаться за успехом, искусством, славой или властью в ущерб всему остальному.
Должно ли быть так? Разве есть противоречие между тем, что вас любят, и тем, что все идет прекрасно?
Или воздержанность, как утверждал Цицерон, может быть украшением на вершине великой жизни?
Королева Елизавета унаследовала монархию. Марка Аврелия еще юношей предназначили в императоры. Однако царственность им придавал не трон, а поведение. Они были теми, кого древние называли первыми гражданами — по характеру, а не по чину. Как писал Марк, он никогда не стремился стать самым могущественным правителем, завоевать наибольшую территорию или построить самые красивые здания. Вместо этого он стремился к совершенству характера — «это то, чтобы всякий день проводить как последний, не возбуждаться, не коснеть, не притворяться»[266]. Просто так случается: прекрасные внешние достижения, как у Елизаветы и Марка, могут оказаться результатом внутренних усилий. Они не являются целью, они — побочные продукты.
После того как мы побороли себя, победить мир почти легко. Хотя, конечно, первое удалось меньшему числу людей.
Когда вы изучаете истинных мастеров любой профессии, вы обнаруживаете: их мало волнуют победы, деньги, слава — большая часть пришедшего к ним вместе с успехом. Их путь всегда был направлен к чему-то большему. Они не соревнуются с конкурентами. Они сражаются с самими собой.
Самодисциплина никогда не связана с наказанием или лишением. Она в том, чтобы стать лучшим — из тех, кем вы способны стать.
Борьба за это имеет меньше отношения к победе над другими и больше — к подавлению желаний, недостатков, эгоистических инстинктов, имеющихся у каждого человека. Майкл Джордан вынужденно вышел на площадку в «Гриппозном матче» во время финальной серии NBA в 1997 году[267].
Но еще более великое событие финальных игр случилось в 2021 году. Тренер Phoenix Suns Монти Уильямс, которого жизнь вообще-то не баловала, зашел в раздевалку новоиспеченных чемпионов Milwaukee Bucks, только что обыгравших его команду. «Я просто хотел поздравить вас, парни, как человек и как тренер, — сказал Уильямс соперникам. — Вы, парни, заслужили это. Я благодарен вам за этот опыт. Благодаря вам я стал лучше как тренер. Благодаря вам мы стали лучше как команда. Поздравляю».
Помпею вечно чего-то не хватало, для него не было ничего святого. Бесконечные амбиции — безумная любовь к славе, как говорил Посидоний, — сделали его союзником Юлия Цезаря и привели к разрушению республики, которую он когда-то любил. Позже он опомнится, откажется от своей фаустовской сделки и примется доблестно бороться за сохранение Рима, но будет уже слишком поздно. После поражения от Цезаря в битве при Фарсале он потеряет все, а вскоре лишится и жизни. Последними его словами стали строки из Софокла.
Кто направляется к тирану, превращается в его раба, хоть если бы пришел к нему свободным[268].
Погнавшись за лучшим — славой, богатством, властью, победами, — Помпей оказался скован худшим.
И это стоило ему всего. Как и всем нам, когда мы идем на компромисс, ослабляем дисциплину, делаем исключения и поступаем целесообразно, а не верно.
История изобилует великими завоевателями. Гораздо меньше в ней военачальников, которые были и великими людьми. Талантливые писатели, ученые-новаторы, невероятные спортсмены, смелые предприниматели появляются редко. Но еще реже встречаются, однако сильнее впечатляют люди, сумевшие достичь успеха, не потерявшие контроля над собой и не ставшие рабами своих амбиций, карьеры, желаний.
Кем будете вы?
В какой гонке участвуете вы? Кого пытаетесь победить? И к лучшему ли это?
Гибкость — это сила
Опасность для Мусаси была реальной. И не от меча, во всяком случае не напрямую.
Как и любой, интенсивно тренировавшийся в чем-то, Мусаси рисковал стать негибким, закостенелым и механистичным, попасть в ловушку определенного стиля, определенного подхода. Таков естественный побочный продукт любой специализации.
Когда вы тренируетесь, повторяя одно и то же тысячу раз, а потом еще тысячу раз, это превращается в то, чего вы ожидаете, становится методом, которым, возможно, вам и нужно пользоваться. Вы следуете своему распорядку, устанавливаете свою систему, вырабатываете свой стиль и находите в этом свободу. Но заодно и потенциальное рабство.
Мусаси было необходимо освободиться от наложенных на себя цепей, чтобы приблизиться к подлинному мастерству. Он знал потенциальную цену этого, ведь он уже победил многих грозных противников, просто выведя их из равновесия, нарушив их самообладание: то специально запаздывал, то просто вел себя странно. В одном случае он решил сражаться не мечом, а длинным деревянным веслом — к полному замешательству воина, пытавшегося его убить[269].
Станет ли он пленником своего метода или прорвется сквозь него к тому, что выдающийся специалист по стратегии Роберт Грин много поколений спустя назовет бесформенностью?[270]
Мусаси тоже выбрал это. Он изучал искусство и поэзию. Сознательно выводил себя из зоны комфорта. Не хотел останавливаться в развитии и замыкаться в себе, изобретал, менялся, с возрастом становился все более искусным бойцом. Он писал: «Вам не следует иметь любимого оружия. Владеть каким-то одним оружием очень хорошо, тогда как другими вы владеете плохо — такой же недостаток, как и не владеть этим оружием вообще. Вы не должны подражать другим в выборе оружия. Плохо, если у командира или солдата есть предпочтения. Вы должны всегда помнить об этом»[271]. Иными словами, вам нужно как можно более разнообразное оружие.
Знаете выражение: «Когда у тебя есть только молоток, все кажется гвоздем»?[272] Это предупреждение. Речь идет о косности. О том, что вы смотрите на себя и свою работу единственным определенным образом — со всеми сопутствующими ограничениями.
Сложность в том, что отчасти в этом и заключается умеренность. Мы считаем определенные вещи священными. Создаем системы. Вырабатываем стиль и индивидуальность. А затем цепляемся за это. Пока все остальные мечутся или порхают, словно перышко на ветру, мы стоим насмерть.
Отлично. Но этого недостаточно.
Тома Брэди делает величайшим квотербеком одно обстоятельство. Его раннее величие обеспечили целеустремленность и упорный труд. Они же позволили добавить к послужному списку многочисленные чемпионские титулы, когда Брэди было уже за тридцать. Но сохранить тело ему помогла пластичность.
Другие игроки работали над тем, чтобы стать сильнее и крупнее, а Брэди — над гибкостью. Он подвижен. Он легок. Он пластичен и в прямом, и в переносном смысле. Он не делает все строго определенным образом, а всегда приспосабливается к переменам в игре, к новым правилам, незнакомым ресиверам[273], к команде в другом городе, к молодому поколению спортсменов[274].
Теперь мы тоже должны знать, как меняться?
Да.
Один коллега однажды идеально уловил этот баланс, заметив, что Черчилль «уважал традиции, но высмеивал условности». Прошлое важно, но оно не тюрьма. Проторенные пути — то, что римляне называли mos maiorum, — важны, но их нельзя считать идеалом. Вспомните королеву Елизавету II. Защитница вечных институтов, которая каким-то образом никогда не позволяла себе отстать от времени.