у обращаются тени за спасением. Ахматова в своем стихотворении успешно совершает это спасение, выдавая Мандельштаму пропуск в поэтическое бессмертие. По сути, ее стихотворение и есть этот пропуск или поэтическое бессмертие, размывающее границы между жизнью и смертью, осуществляя орфическую победу песни над смертью. Отсюда характерная форсированная песенность, музыкальность стихотворения, как я уже отметил, идущая вразрез с основными тенденциями развития модернистской поэзии. Песенность на эмоционально-формальном уровне воплощала общую установку на победу музыки, орфического, преображающего искусства. Эта победа искусства выражала идеализацию акмеизмом культурной памяти, культуры как секуляризованной формы индивидуального бессмертия. «Культурная религия» акмеизма была частным воплощением общего стремления модернизма представить тотальное объяснение действительности. Таким образом, стихотворение Ахматовой соотносилось с победительным вектором орфического мифа – не в теургической форме, как у соловьевцев, но в форме мифологизации культуры как культурного бессмертия. Этому общемодернистскому мифологизму на основе орфического мифа противостояли демифологизаторские тенденции в модернизме и постмодернизме, которые указывали на ограниченность искусства (Орфея) в противостоянии со смертью. Теургическая или культурно-мифологическая победа Орфея снимала трагизм индивидуальной ситуации в орфической истории. Поражение Орфея, выраженное в его оглядке, вело к комплексу Орфея, сублимированному в утешительной элегической песне (в «голосе таинственной лиры»), как меланхолическому континууму смерти-жизни или игры fort/da. Известная акмеистская «тоска по мировой культуре» (см. [Мандельштам 1999: 419], [Ахматова 1998–2001, 5: 47]) выражала культурологическое преломление этой игры.
Если стихотворение Ахматовой воплощало эти потенции орфического мифа, то стихотворение Берберовой их проблематизировало. Ее орфическая фигура отказывается ответить на призыв из Аида. Строчка «Обнимают, и молят, и ищут ушедшего дня» перефразирует идиому «искать вчерашний день», выражая отчужденное отношение автора к навязываемой ситуации орфического комплекса. Ахматова создает в своем стихотворении пространство «поэтической вечности», контаминируя биографические, мифологические и литературные контексты. Сняв объяснительное название «Пожелтелые/Пожелтевшие листы», Ахматова придает местоимению «ними» («над ними») загадочно-обобщающее значение. Берберова названием «Гуверовский архив, Калифорния» делегирует память о прошлом конкретному архиву, как Блок в названии «Пушкинскому дому». Эта объективация памяти в архиве освобождает ее внимание для других жизненных устремлений. В отличие от Ахматовой Берберова не стремится слиться с «сильными поэтами» в одном «литературном портрете». Такое самодистанцирование среди прочего позволило ей найти свою, сочувственную и одновременно отстраненно критическую, интонацию в воспоминаниях «Курсив мой». Они были закончены в 1966 году (см. [Винокурова 2023: 118]), десятилетием ранее стихотворения, которое служит их послесловием, определяя в мифопоэтических категориях (и в отказе от них) собственный взгляд на историю модернизма. В воспоминаниях Берберова, по-своему воспроизводя подходы Ходасевича в его собственных литературно-биографических воспоминаниях в эмиграции, «переписывает» прошлое, стремясь выдвинуть себя в центр эмигрантской литературной жизни. Такая самоканонизация сопровождалась критическим и где-то карикатурным (как, например, в случае Бунина и Белого), «неправильным» прочтением (Х. Блум) их жизненных и творческих стратегий. Жанр «Курсива» гибриден, так как в нем автобиографическое повествование часто подчиняется логике художественной убедительности и литературного самоутверждения по отношению к предшествующим модернистским поколениям и немодернистской культуре. В этом отношении наряду с «Некрополем», «Другими берегами» Набокова и литературными воспоминаниями других модернистов «Курсив» характеризуется чертами позднего модернизма340.
Стихотворение Берберовой характерно обилием глагольных форм, распределенных по трем акторам: «тени»; безымянные акторы второй строфы, которые соотносятся с «вакханками», разорвавшими Орфея; и, наконец, сама героиня. Это обилие глаголов придает развитию стихотворения определенный динамизм, на фоне которого негативные конструкции в последней строке звучат еще более выраженно. Противительный союз «но» и клаузула «не умею» в качестве pointe всего стихотворения как будто резко останавливают разогнавшийся поток. На фоне стихотворения Ахматовой и вообще традиции орфических элегий на смерть поэта эта остановка ощущается фрустрацией по отношению к соответствующему читательскому горизонту ожиданий. Но именно из сопротивления навязанному орфическому нарративу рождается индивидуальный голос Берберовой.
Это сопротивление значимо и в историко-литературном плане, поскольку оно выражает сопротивление основным установкам зрелого модернизма. Сдержанность интонации, классичность формы, приоритет исторической, биографической и бытовой конкретизации, свойственной Ходасевичу, интертекстуальность утверждают Берберову последовательницей умеренного полюса зрелого модернизма. Однако она восстает против основной установки зрелого модернизма на идеализацию искусства и фигуры художника. Высокий статус модернистского художника в современном мире подвергается релятивизации. Берберова ретроспективно иронически рефлексирует над собственной идеализацией поэта в юности в самоопределении «доверчивая». Вместе с тем она ставит под сомнение сотериологическое значение искусства. Если Ахматова снимает название «Пожелтевшие листья», используя акмеистический прием загадки, которая разрастается до символа поэтического бессмертия, то Берберова, напротив, предельно конкретна в посюсторонней локализации литературного бессмертия в «Гуверовском архиве». А спасти «эту жизнь», в которой сливаются личность и творчество, она «не умеет». Таким образом Берберова отказывается от попытки эссенциализировать искусство, превратить «культуру» в «природу», если перефразировать слова Р. Барта о функции мифа. В осознании ограниченности «культуры» (поэзии) перед «жизнью» (и смертью) орфическая антиэлегия Берберовой вольно или невольно перекликается со строками стихотворения Г. Иванова: «Допустим, как поэт я не умру. / Зато как человек я умираю» [Иванов Г. 1994, 1: 321]341. В этом отношении стихотворения Берберовой, Г. Иванова и Набокова («Был день как день») метапоэтично определяют кризисное сознание позднего модернизма по отношению к его предыдущим этапам.
Библиография
Аверинцев 1996 – Аверинцев С. Поэты. М.: Языки русской культуры, 1996.
Адамович 1922 – Адамович Г.<рец.> Рождественский Вс. Золотое Веретено. Пг.: Петрополис, 1921 // Цех поэтов. Пг., 1922. № 3.
Адамович 1998 – Адамович Г. Собрание сочинений. Литературные беседы: В 2 кн. Кн. 1. СПб.: Алетейя, 1998.
Адамович 1999 – Адамович Г. Собрание сочинений. Стихи, проза, переводы / Вступ. статья, сост. и примеч. О. А. Коростелева. СПб.: Алетейя, 1999.
Адамович 2008 – «Жаль, что Вы далеко…»: Письма Г. В. Адамовича И. В. Чиннову (1952–1972) // «Если чудо вообще возможно за границей…»: Эпоха 1950‑х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов / Сост., предисл. и примеч. О. А. Коростелева. М.: Русский путь, 2008.
Азадовский 2023 – Азадовский К. О Григории Забежинском (из цикла «Русские рилькеанцы») // «Быть тебе в каталожке…»: Сб. в честь 80-летия Габриэля Суперфина / Сост. О. Розенблюм, И. Кукуй. Франкфурт-н/М.: Esterum Publishing, 2023.
Азадовский, Максимов 1976 – Азадовский К. М., Максимов Д. Е. Брюсов и «Весы» (К истории издания) // Литературное наследство. Т. 85. М., 1976.
Александров 2017 – Александров А. С. «Лиры Новалиса» Вяч. Иванова: история создания, трансформация замысла, источники, проблемы эдиции // Reosiahag. 2017. № 14.
Алексеев 1967 – Алексеев М. П. Стихотворение А. С. Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный». Л.: Наука, 1967.
Альми 2002 – Альми И. Л. О поэзии и прозе. СПб.: Семантика–С, 2002.
Ананко 2020 – Ананко Я. Каникулы Каина: Поэтика промежутка в берлинских стихах В. Ф. Ходасевича. М.: Новое литературное обозрение, 2020.
Андреев 1913 – Андреев И. Гностицизм // Новый энциклопедический словарь. Т. 13. СПб.: Брокгауз – Ефрон, 1913.
Андреева 1999 – Андреева И. Свидание у звезды // Киссин (Муни) С. Легкое бремя: Стихи и проза. Переписка с В. Ф. Ходасевичем. М.: Август, 1999.
Аникин 2006 – Аникин А. Е. Шевченковский пласт в творчестве Анненского (замечания и предположения) // Иннокентий Федорович Анненский. Материалы и исследования (1855–1909): Материалы научно-литературных чтений. М.: Лит. ин-т им. М. Горького, 2009. С. 310–319. URL: http://annensky.lib.ru/yubiley/anikin.htm.
Анненский 1911 – Анненский И. Автобиография // Первые литературные шаги: Автобиографии современных русских писателей / Собрал Ф. Ф. Фидлер. М., 1911.
Анненский 1979 – Анненский И. Ф. Книги отражений. М.: Наука, 1979.
Анненский 1990 – Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л.: Сов. писатель, 1990.
Артемчук 2003 – Артемчук М. Тютчев-одописец: на примере стихотворения «Урания» (1820) // Русская филология: Сб. науч. работ молодых филологов. № 14. Тарту, 2003.
Арьев 2002 – Арьев А. Ю. Ничья: Письмо и открытка Георгия Иванова Владиславу Ходасевичу // Зарубежная Россия. 1917–1939 гг.: Сб. статей. СПб., 2002. Кн. 2. С. 277–280.
Арьев 2017 – Арьев А. Ю. Иванов Георгий // Мандельштамовская энциклопедия: В 2 т. Т. 1. М.: РОССПЭН, 2017.
Ахматова 1976 – Ахматова А. Стихотворения и поэмы / Сост., подгот. текста и примеч. В. М. Жирмунского. Л.: Сов. писатель, 1976.
Ахматова 1989 – Ахматова А.