— сказал Корда. — Во-первых, то, что этот тип придумал, весьма романтично. Факт. Черный флаг, система сигнализации, символика и Гавайские острова в перспективе. Дальше, он обращался с ними, как с равными, не обрывал: «маленький еще!», доверял, в известных пределах, конечно, вот пацаны и липли к нему. Воровской науке обучал, да не просто так, а с душой, он был кровно заинтересован в том, чтобы его ученики работали «чисто». Уголовный «педагог», если так можно выразиться, всегда тщательно анализирует психологические особенности подопечных, слабые и сильные стороны личности каждого и, исходя из них, строит свою «методу» воспитания. И потом он подает свою «науку» строго конкретно и целеустремленно, не говоря уже об использовании материальных стимулов: выполнил задание — получи свою долю.
— Так это же целая система! — воскликнул журналист.
— А вы как думали, — сказал Корда. — Именно система, и хорошо продуманная. Разумеется, сейчас таких «педагогов» немного, но и редкие случаи должны быть исключены в наше время. Нельзя терпеть подобных «конкурентов». Они пользуются каждым промахом в нашей воспитательной работе с подростками, а промахов, формализма еще хватает.
— Возьмите хотя бы все те хорошие мероприятия, которые проводит школа и комсомол, — вступил в разговор Бессонов. — Ведь они охватывают, как правило, положительных ребят, активистов, общественников. А те, кого школа считает разгильдяями, «трудными», остаются за бортом.
— Было же так, — сказал Корда, — что в кружки Дома пионеров не записывали тех, у кого есть тройки. Значит, тройку получил — и в объятия Шкета, вступай в «Общество вольных пиратов»…
— О чем спорите? — спросил вошедший в кабинет Леденев.
— О пацанах, Юрий Алексеевич, — сказал Бессонов.
— Ну, ну, Макаренки, митингуйте. А может быть, пора и за дело?
— Беремся и за дело, — сказал Бессонов.
— Алексей Николаевич, — обратился Леденев к Корде, — ты не очень занят, пойдем вместе допросим Педро.
— Это который по счету? — спросил капитан.
29
Найти Педро, человека, кличку которого прочли на промокашке, оказалось нелегким делом. Еще с самого начала следствия проскользнуло сообщение о некоем Гуськове, проживающем по улице Коммунальной. По данным, полученным уголовным розыском, выходило, что у Гуськова две клички Испанец и Педро.
Парень характеризовался отрицательно: прогульщик, хулиган, выпивоха, ловелас. Замечали, что и с ножом иной раз ходит. Решили посмотреть его поближе. Приметы вроде бы и не сходились: цвет волос темно-русый, рост средний, нос, что называется, картошкой. Но, во-первых, свидетели могли ошибиться, а, во-вторых, необязательно, чтобы убийцей оказался именно тот парень, с которым Лену видели у подъезда.
До времени на допрос не вызывали. Если есть возможность, надо устанавливать его причастность так, чтобы ни тени подозрения у Гуськова не вызвать.
Неделю обкладывали Испанца-Педро. Факт его знакомства с Леной был доказан. Некоторые свидетели видели его в тот вечер на танцах. Что ж, теперь можно и допросить самого. И повестку написали, а в последний момент пришел участковый уполномоченный лейтенант милиции Малышкин и принес неопровержимые доказательства того, что Гуськов вечером того дня уехал на рыбалку и вернулся утром.
Так Гуськов и не узнал, что целую неделю он был объектом самого пристального изучения со стороны работников уголовного розыска. Правда, беседу с ним провели у участкового. Говорили по поводу некоторых его «художеств», в частности, о последнем его «фокусе»: в разгар танцев в Доме культуры Гуськов вырубил свет во всем здании…
Параллельно шла работа по выяснению другого Педро, тоже завсегдатая танцплощадки, по фамилии Колчин. Этот отпал быстро, так как скоро уточнили, что на самом деле его называют Пейр.
Был еще Педро-Итальянец, Педро-Чайка, Педро с Северной горы. Их непричастность к убийству была установлена, и оперативная группа продолжала искать еще одного, по всей видимости, хорошо известного Лене, которая неспроста несколько раз написала его имя на промокашке.
30
…В погожие вечера прошедшего лета на берегах городского озера часто можно было видеть двух парней, окруженных толпой молодежи. Один из них блестяще играл на гитаре, и они отлично пели самые что ни на есть модные песенки пополам с цыганскими романсами и песнями Высоцкого. Особенной популярностью парни пользовались у девчонок, которые восхищенными глазами смотрели на современных менестрелей. Бывали певцы и на танцах, были знакомы и с Леной Косулич.
Об этом узнал Бессонов, беседуя — в который раз! — с одной из подруг Лены.
— Надо найти этих парней, Юрий Алексеевич, — сказал он Леденеву.
— Что ж, действуй, — ответил майор.
Известны были только их имена: Эдик и Стасик.
— Эдик черный такой, с баками, а Стасик светлый, высокий, — сказала одна из девушек.
«Вот и все данные. Ничего, бывает и поменьше», — подумал Бессонов, приступая к розыску.
Искать пришлось долго. Он снова и снова перечитывал показания, вновь беседовал с теми, кто, по его мнению, мог пролить свет на личность разыскиваемых «артистов», как их условно окрестил Бессонов, спрашивая участковых инспекторов города, которые хорошо знают людей на своих участках.
Много пришлось поработать, не забывая при этом о проверке других версий, которые отрабатывались одновременно, и, наконец, вышел Бессонов на Эдика. Им оказался шофер таксопарка Амбарцумян.
И вот он в кабинете Бессонова, с заметным акцентом рассказывает со всеми подробностями об импровизированных концертах на городском озере.
— Люблю петь, начальник, очень люблю. Стасик играет душевно, хорошо играет. Большой мастер!
— Ты Лену Косулич знаешь, Эдик? — спросил Бессонов.
— Конечно, знаю. Какая девушка! — Эдик прищелкнул языком. — Очень хорошая девушка. Мне очень нравилась. Только…
— Что «только»?
— Я ей не нравился, начальник. Стасик, он ей нравился.
— Стасик? А ты знаешь, что Лена убита?
— Слышал, начальник, слышал. Неужели правда? Вай-вай, какую девушку убили, какую невесту… Стрелять надо!
— Кого стрелять?
— Кто убивал стрелять надо!
— Ну, за этим дело не станет. Ты скажи, как фамилия Стасика?
— Петров фамилия.
— А где он работает?
— Шофером на автобазе был.
— Почему был?
— Сейчас в Сайду уехал.
— Он дружил с Леной?
— Совсем немного дружил. Я ругался с ним. Друга, говорю, забываешь. Девушка — это хорошо, но друг — самое главное в жизни. Совсем меня забывать стал, все за ней ходил.
— У Стасика не было другого имени, по-другому его не называли? — спросил Бессонов.
— Как не было? Было. Педро имя было, — сказал Эдик.
31
— Ну, присаживайся, Дед, Иван Захарович Теплов, — сказал Бирюков вошедшему. — Давненько не виделись, верно?
— Три года…
Дед сел на стул, исподлобья глянул на полковника.
— А ведь мы с тобой одногодки, — Бирюков вздохнул, поправил очки. — Жизнь-то уже на убыль пошла, пенсия не за горами. Неужели так и не начнешь жить по-человечески?
— Трудно мне работать, — сказал Теплов. — Года́ не те.
— А мне легко? Профессия у тебя неплохая, слесарь ты хороший, мог бы и мастером работать. А все пацанов науськиваешь, жар чужими руками хочешь загребать. Тяжело без старых-то корешей?
— Тяжело…
— А что же с Барыгой не договорился?
— У него свои дела…
— Значит, здесь он, так? Здесь? Отвечай!
Теплов молчал.
— Вот что, Иван Захарович, — сказал Бирюков, — решай, как тебе последнюю часть своего века жить. Честно или так, змеей скользя… Поможешь Барыгу найти, лично буду добиваться, чтобы тебе минимальный срок дали, на работу устрою потом. Не верю, чтобы ты опять за грязные дела взялся… Прямо тебе говорю, но уж и ты отвечай по совести…
32
Возвращаясь из следственной камеры внутренней тюрьмы, где он допрашивал Деда, Бирюков снова подумал об отпуске. Чувствовал: работает на пределе, надо отдохнуть. Летом поехать не смог. В сентябре дел свалилось много — не поехал. «Вот найдем убийцу Лены — тогда отдохну. Там и сезон подойдет: охота, рыбалка…» Он не любил южные курорты со столпотворением на пляжах, шумом, изнуряющим зноем и легкомысленным флиртом, в который ударялись в отпускное время добропорядочные отцы семейств.
Поставить палатку на берегу озера или поселиться у лесника, побродить с ружьишком, посидеть на тяге, зайчишек пострелять по жнивью — вот это отдых. Да только редко удавалось вырваться на природу, бесплановая работа в угрозыске. В смысле, план-то есть, да перспективный: выполнишь его, когда ни одного преступника на земле не будет. Хотелось бы поскорее прийти к этому, да не так-то просто. А потому подожди с отпуском, товарищ Бирюков, вот, может быть, в октябре сумеешь поставить на Вешке-реке свою палатку…
Он подошел к управлению, поздоровался с дежурным, прошел к себе в кабинет. Собрались уже начальники отделов.
— Что нового, Юрий Алексеевич? — спросил он у Леденева.
— Все по-старому, — ответил майор.
После совещания у Бирюкова Леденев поднялся к себе, по дороге заглянул к Бессонову.
— Зайди, Вениамин.
— Что Педро? — спросил Леденев, усаживаясь за стол.
Бессонов пожал плечами.
— Отпал Педро. Действительно, дружил он с Леной, видимо, нравился ей. Увы… Он к убийству непричастен. Снова тупик, Юрий Алексеевич. Пока отрабатываем второстепенные варианты, надеемся через них выйти на след.
— Ну, ладно. Собери ребят у меня. Проведем совещание.
Кабинет заполнялся сотрудниками. Первым пришел вернувшийся из Сайды Корда. Он провел большую работу по проверке того парня, что пришел с промысла и тоже был знаком с Леной.
Вошел и сел в углу Бессонов. Следом вошли другие сотрудники отдела и ребята из уголовного розыска Октябрьского райотдела.
— Ну, кажется, все, — сказал майор Леденев.
Он внимательно осмотрел сотрудников.