— За углом, на соседней улице — его магазинчик? — спросил Гоша.
— Да.
— Безобразие, такого хорошего человека обворовывать. Мне там пироги очень даже нравятся.
— Мне тоже, — кивнула Ниночка. — Особенно сладкие. Помните, мы брали, с клубникой и яблоками?
— И ватрушки тоже очень вкусные, — поддержала я.
— Что у него взяли? — Баринов не поддержал разговор о пирогах.
— У него поменьше — полтора миллиона рублей и пять тысяч долларов. Ну, и драгоценности жены. Судя по описи, мадам предпочитала чистое золото, без камней, и ничего особенного, эксклюзивного там не было, обычный ширпотреб. Но много — в общей сложности тысяч на пятнадцать долларов потянуло.
— Понятно. А еще кто пострадал?
— В том же году, в мае, директор филармонии. Уехал с женой на неделю в Испанию, а когда вернулся… — Она развела руками. — Схема та же: дверь открыли ключом, нигде не наследили, забрали деньги и ушли.
— Александр Анатольевич? — удивился Гошка. — Да что ж мужику не везет как, вечно он в неприятности попадает! А что же он к нам не обратился?
Я тоже вопросительно уставилась на Ниночку. Дружеские отношения с директором областной филармонии, Александром Анатольевичем Лосевым сложились еще до моего прихода в «Шиповник» — ребята пару раз помогали ему справиться с некоторыми неприятными проблемами. А потом и мне пришлось потрудиться, отыскивая пропавшую коллекционную скрипку, а заодно и сына Александра Анатольевича, очень неудачно решившего начать самостоятельную жизнь в тот же день, когда исчезла скрипка. Действительно, почему он к нам не обратился?
— Не знаю. У него не так много взяли — около ста тысяч. Долларов он дома не держит, а жена его предпочитает хорошую бижутерию. Так, прихватили пару цепочек, бутылку коньяка «Реми Мартин» и банку компота…
— Какого компота? — Глаза напарника округлились.
— Вишневого, — уточнила добросовестная Ниночка. — Коньяк забрали из бара в гостиной, а трехлитровую банку компота — из холодильника. Не знаю, может, он решил, что отделался малой кровью, а расследование дороже обойдется? Нелепо к нам бежать из-за бутылки коньяка и банки компота.
— Положим, там еще сто тысяч рублей было, деньги немалые. И потом, полицию же он вызвал.
— Так они ему счет за проделанную работу не выставят.
— А за что счет? — усмехнулась Нина. — Ничего же не нашли, я правильно понимаю? Ни денег, ни цепочек, ни ворюг. Ни компота с коньяком.
— Может, опять на сына подумал? — предположил Гошка. — Решил, что это парень на отцовские денежки позарился?
— Вот сам у него и спросишь, — нахмурился шеф. — Почему он решил спустить все на тормозах. Дальше, Нина.
— А дальше, в прошлом году, седьмого марта, пострадал ректор университета. У его жены тоже украшений не так уж много, серьги, пара колечек и цепочка на ней были, а вот из сейфа пачка валюты пропала солидная. Двадцать три тысячи долларов и восемнадцать тысяч евро. Такой вот подарочек к празднику.
— Из сейфа? — слаженным дуэтом удивились мы с Гошей.
— Вот именно! Сейф, правда, старый, без шифров — запирался просто на ключ. Словно ключом и открыт, никаких следов взлома! — Ниночка объявила это так гордо, словно квалифицированная работа взломщиков была ее личной заслугой.
— Профессионалы, — снова уважительно качнул головой Гоша.
— И вишенка на торте: через семь месяцев обворовали приму нашего оперного театра, саму Валерию Барсукову! Но там, как раз наоборот, денег почти не взяли, зато золота и камушков унесли в трех ларчиках на девяносто тысяч евро без малого.
Я ахнула, шеф покачал головой, а Гошка непочтительно присвистнул:
— Живут же люди! А с другой стороны, нам проще, одно же расстройство от этого злата-серебра. Обворовали вот дамочку… А к нам, например, домой ни один серьезный вор и не полезет. Потому что из нашей квартиры, даже если КамАЗ подогнать и всю мебель погрузить, а не только матушкины колечки, им не то что девяноста, девяти тысяч евро не набрать!
Я согласно кивнула. У меня, конечно, есть кое-какие украшения, и зарабатываю я неплохо, но девяносто тысяч евро?..
— И вот теперь, две недели назад, Завойтова, — закончила Нина. — Я в общую схему всю информацию не успела свести, но, по-моему, нет сомнений, что во всех пяти случаях работали одни и те же люди.
— Странный набор потерпевших, — сказала я. — Хозяйка картинной галереи, пирожковый магнат, директор филармонии, ректор университета и оперная прима. Что у них может быть общего?
— Нормальный набор, — не согласился Гошка. — Общего между ними — денежки, которые можно взять, этого для преступников вполне достаточно. Я бы задал другой вопрос: что у них может быть общего с театром?
— А если ничего? — спросила я. — С чего мы вообще взяли, что эти кражи связаны с театром? Колье Завойтовой могло оказаться в шкатулке Костровой совершенно случайно.
Напарник картинно возмутился:
— Ритка, опять?! Сколько тебе одно и то же повторять нужно? Все случайности рассматриваем исключительно в концепции Гегеля! А если по Гегелю, то случай — это у нас что?
— По Гегелю, случай — это непознанная необходимость, — голосом школьницы-отличницы ответила я.
— И поэтому…
— И поэтому ты, Гоша, — перехватил инициативу шеф, — сейчас отправишься выяснять у потерпевших, какая такая непознанная нами необходимость перенесла колье Завойтовой в театр. Рита, займешься тем же самым, но с другого конца. Будешь говорить с директором театра — слегка поделись с ним информацией, посмотришь на его реакцию. Вопросы есть?
Все-таки люди интересно устроены. В день смерти Костровой народ от меня шарахался: не то что разговаривать не хотели — близко никто не подпускал. А потерлась я в театре пару дней, примелькалась — и пожалуйста! Несмотря на то что статус мой так и не определен официально — вроде представил меня Рестаев как журналистку, а с другой стороны, я и в полиции связи имею… в общем, несмотря на то что фигура я непонятная и полномочия мои никем не подтверждены — разве что начальство меня не гонит, а вполне дружелюбно относится, — люди со мной общаться не отказываются. И рассказывают такое… нет, я все понимаю, творческие личности, особая тонкая душевная организация, но они сами слышат, что говорят? Они сами себе верят? Притомившись от сногсшибательных версий и не менее впечатляющих откровений, я позвонила Гошке.
— Ритка! — обрадовался напарник. — Ты вовремя! Я только что от Лосева ушел. Представляешь, он действительно решил, что это сыночка взялся за старое и снова папочку ограбил!
Разумеется, я возмутилась:
— Ну что за человек! Это он сам за старое взялся — сына черт-те в чем подозревать! А парень и тогда не виноват был, и сейчас, уверена, ни при чем! Ты ему это втолковал?
— Да уж постарался. Александр Анатольевич так обрадовался — смешно смотреть. Вот как у него это в голове укладывается: любит сына, переживает за него и в то же время любой гадости, какая только в голову придет, сразу верит?
— Люди вообще странные существа, — проворчала я. — Ты по делу у него что-то выяснил?
— Если без подробностей, то Александр Анатольевич не большой любитель драмтеатра, но положение обязывает. Поэтому всякие обязательные мероприятия вроде премьер или правительственных концертов исправно посещает. С Рестаевым и Костровой, опять же, в силу своего положения, знаком, а Каретникова не вспомнил. Как я понял, с артистами без звания ему общаться не по чину. А у тебя что?
— Море впечатлений, — печально призналась я. — Прошлась для начала по массовке. Знаешь, я очень рассчитывала на Холодову, но она просто отказалась отвечать на вопросы. Заняла позицию «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Охраняет репутацию театра и Андрея Борисовича лично! И я называла ее самой здравомыслящей? Впрочем, если вспомнить то, что наговорили остальные… Знаешь, я поняла, что в театре работают люди особого склада.
— Служат, — коротко хохотнул Гошка. — В театре не работают, а служат. И кого наши жрецы и жрицы Мельпомены назначили убийцей?
— Каждого первого. Рестаев, потому что узнал, кто ему звонит, и решил примерно наказать жену. Феликс Семенович, потому что у него с Костровой были какие-то денежные махинации и они не поделили прибыль. Марина Холодова таким образом заступилась за Рестаева. Савицкий, потому что он Кострову ненавидел и не скрывал этого. Костюмерша Мартынова, у которой, оказывается, Кострова увела Каретникова. Все артистки, которые могут претендовать на роли Костровой. Все артисты, которые спят с артистками, претендующими на роли Костровой. И все, кто испытывал к покойнице личную неприязнь. В общем, весь коллектив театра в полном составе. Но при этом, разумеется, в этом террариуме собрались исключительно светлые творческие личности, добропорядочные граждане, и ни один из них не способен на совершение такого страшного греха, как убийство.
— Сочувствую. А что насчет колье?
— Тоже пусто. Разглядывали фотографию, ахали, восхищались, но и только. Некоторые дамочки старательно морщили лобики и уверяли, что где-то они что-то подобное когда-то видели, что вот сейчас они поднапрягутся и вспомнят, но, по-моему, это были просто упражнения в актерском мастерстве. Ладно, Гоша, пойду я дальше. У меня сейчас по списку та самая Мартынова, бывшая любовь Каретникова, потом Савицкий и Феликс Семенович на сладкое. А ты куда?
— К Сударушкину, я с ним уже созвонился. А потом с Барсуковой договорился встретиться.
Я пожелала ему удачи, получила ответное напутствие и отправилась к Светлане Мартыновой.
Добрые театральные дамы уже дали мне описание костюмера Светланы Мартыновой, в котором самым нейтральным определением было «моль бесцветная», и я была готова к тому, что она женщина серая, незаметная, не вызывающая никакого интереса. Но когда я увидела Светлану, то честно не поняла такого к ней отношения. Да, яркой красавицей она не была, но хорошая фигурка и миловидное личико, красивые глаза и густые светлые волосы — Алексея Каретникова, который обратил на нее внимание, вполне можно было понять.