Вода в лагуне приходит в движение, словно что-то пробудилось в ней. Я отшатываюсь от воды, чувствуя в ней угрозу, которая готовится застать меня врасплох. Отступая в траву, я спиной чувствую холодок этой опасности.
Тем вечером я выхожу прямо на слоновье стадо.
В таком густом буше даже очень крупное животное вроде слона может застать тебя врасплох, и, выйдя из рощи акаций, прямо перед собой я вдруг вижу слониху. Она, кажется, испугана не меньше меня и издает трубный звук, громкий, пронзающий насквозь. Я слишком потрясена, чтобы броситься наутек. Стою замерев, за спиной у меня акации, передо мной – слон, тоже стоит неподвижно. Мы смотрим друг на друга, и тут я вижу мощные серые формы, двигающиеся вокруг меня. Их тут целое стадо, они обламывают ветки, отрывают прутья. Они, конечно, понимают, что я здесь, и перестают кормиться, настороженно оглядывая пришельца, покрытого илистой коркой. Любому из них ничего не стоит меня убить. Свалить хоботом, топнуть массивной ногой по груди – и они будут избавлены от этой угрозы. Я чувствую, что они изучают меня, решают мою судьбу. Потом один из слонов отрывает ветку и засовывает в рот. Один за другим они возобновляют трапезу. Они вынесли вердикт и отсрочили приведение смертного приговора в исполнение.
Я осторожно отступаю в рощу, двигаюсь под защиту громадного дерева, которое возвышается над акациями. Я карабкаюсь по массивному стволу, пока не оказываюсь на высоте, недоступной для слонов, где усаживаюсь в развилке ветвей. Как и мои предки-приматы, я нахожу безопасность на дереве. Вдали воют гиены и рычат львы: предупреждение о грядущей ночной схватке. Со своего высокого места на дереве я вижу заход солнца. В тени подо мной продолжают кормиться слоны, шуршат листвой, топчутся. Утешительные звуки.
Ночь оживает воплями и рычанием. Подмигивают звезды, похожие на кристаллы на черном небе. За выгнутыми ветками мне удается разглядеть созвездие Скорпиона – его мне показывал Джонни в первую ночь. Джонни много чему научил меня, и теперь я не могу понять, зачем ему это было нужно. Чтобы дать мне шанс в схватке, сделать более достойной жертвой?
Я каким-то образом сумела пережить всех остальных. Я вспоминаю Кларенса и Эллиота, супругов Мацунага и блондинок. Но больше всего мои мысли занимает Ричард и то, что было между нами прежде. Я помню обещания, которые мы давали друг другу, ночи, когда мы засыпали обнявшись. Начинаю вдруг плакать по Ричарду, по всему тому, что было между нами, и мои рыдания в этом ночном хоре звуков больше похожи на звериный зов. Я плачу до боли в груди, пока у меня не начинает жечь в горле. Плачу до полного изнеможения, пока совсем не сникаю.
Я засыпаю так, как засыпали мои предки миллион лет назад, – на дереве под звездами.
На рассвете четвертого дня я разрываю обертку последней энергетической плитки. Я съедаю ее медленно, каждый укус – акт почтения священной силе еды. Поскольку это моя последняя еда, каждый орешек, каждый лепесток овсяных хлопьев – это радостный всплеск вкуса, никогда прежде не оцененный по-настоящему. Я вспоминаю множество праздничных трапез – ни одна из них не была так священна, как эта, когда я поедаю последнюю плитку, сидя на дереве и глядя, как золотится с восходом небо. Слизываю последние крошки с обертки, потом спускаюсь к берегу, где становлюсь на колени, словно в молитве, и пью струящуюся воду.
Поднимаясь на ноги, я чувствую странное удовлетворение. Не помню, когда на посадочную полосу должен вернуться самолет, но это теперь вряд ли имеет значение. Джонни скажет летчику, что произошла катастрофа, никого не осталось в живых и тратить время на поиски не имеет смысла. Никто не будет меня искать. Для мира я уже мертва.
Я зачерпываю ил из реки и наношу на лицо и руки новый панцирь. Я уже ощущаю, как солнечные лучи пекут мне шею и рои кусачих насекомых поднимаются из камышей. День едва начался, а я уже без сил.
Я заставляю себя подняться на ноги. Снова плетусь на юг.
К середине следующего дня я чувствую такой голод, что от желудочных спазмов складываюсь пополам. Я пью речную воду, надеясь, что она облегчит эти боли, но выпиваю слишком много, слишком быстро, и вода проливается из меня. Я стою коленями в речной грязи, меня рвет, и я плáчу. Как просто было бы сейчас сдаться! Лечь и позволить животным покончить со мной. Мою плоть, мои кости растащат по этой дикой земле, и я навсегда соединюсь с Африкой. Из этой земли мы все вышли, и в эту землю я вернусь. Подходящее место, чтобы умереть.
Что-то всплескивает воду, и я, подняв голову, вижу торчащие над поверхностью уши. Бегемот. Я достаточно близко, чтобы насторожить его, но страха уже нет, мне уже все равно, останусь я жить или умру. Хотя бегемот заметил мое присутствие, он продолжает беззаботно блаженствовать. По мутной воде проходит рябь, создаваемая мелкой рыбешкой и насекомыми, с небес ныряют в воду журавли. В этом месте, где я умираю, столько всякой жизни. Я наблюдаю за каким-то насекомым, которое устремляется к зарослям тростника, и внезапно чувствую такой голод, что готова съесть и стрекозу. Но сноровки не хватает – удается ухватить только тростник, толстый, волокнистый. Не знаю, может, он ядовитый, но мне все равно – нужно заполнить чем-то желудок и облегчить спазмы.
Перочинным ножом из моего рюкзака я срезаю несколько тростинок и начинаю их грызть. Кожица мягкая, внутренности крахмалистые.
Я жую и жую, пока у меня во рту не остается один комок жестких волокон. Я выплевываю его. Спазмы в животе стихают. Я срезаю еще несколько тростинок и начинаю грызть их, как животное. Как бегемот, который мирно кормится рядом. Откусывает и грызет, откусывает и грызет. С каждым глотком я наполняю себя бушем, чувствую, как становлюсь его частью.
Женщина, которой я была когда-то, Милли Джекобсон, пришла к концу своего пути. Стоя на коленях у кромки реки, я прощаюсь с ее душой.
22
Бостон
Маура не могла его видеть, но знала, что он за ней наблюдает.
– Вон там, на уступе, – сказал доктор Алан Роудс, специалист по крупным кошкам. – Он за травяными зарослями. Его трудно разглядеть, потому что он идеально сливается с камнем.
Лишь теперь Маура увидела рыжие глаза. Они смотрели на нее, только на нее, взгляд холодный, целеустремленный – такой взгляд гипнотизирует жертву хищника.
– Я бы его вообще не увидела, – пробормотала она.
Она уже и без того дрожала на холодном ветру, а встретив безжалостный взгляд пумы, почувствовала, как холод пронизал ее до костей.
– Он-то вас сразу заметил, – сказал Роудс. – Он, вероятно, следил за вами с того момента, как мы вышли из-за угла и оказались в его поле зрения.
– Вы сказали, что он следил за мной. Но не за вами?
– Для хищника важно определить наиболее доступную жертву – ту, с которой легче справиться. Пума не станет нападать на взрослого мужчину, если может атаковать женщину или ребенка. Вы видите семейство, которое приближается к нам? Посмотрите, что происходит. Следите за ее глазами.
Пума на уступе внезапно повернула голову, пришла в полную готовность, мышцы напряглись, она присела, изготавливаясь к прыжку.
Она больше не смотрела на Мауру. Глаза-лазеры вперились в новую потенциальную жертву, приближавшуюся к вольеру. Теперь ее интересовал ребенок.
– Ее привлекают движение и размер, – сказал Роудс. – Когда мимо вольера пробегает ребенок, в голове кошки словно щелкает выключатель. Инстинкты берут верх. – Роудс взглянул на нее. – Мне любопытно, откуда у вас такой интерес к пумам. Это не значит, что я отказываюсь отвечать на ваши вопросы, – тут же добавил он. – Напротив, я был бы рад рассказать вам гораздо больше за ланчем. Если хотите.
– Большие кошки меня очаровывают, но я здесь в связи с тем делом, которое сейчас расследуется.
– Значит, по работе.
Что это прозвучало в его голосе – разочарование? Маура не могла прочесть выражение его лица, потому что он отвернулся к вольеру и наблюдал за пумой, опершись локтями о перила. Она прикинула, каким может быть ланч с Аланом Роудсом. Интересный разговор с человеком, явно преданным работе. В его глазах светится ум, и хотя ростом он невысок, благодаря работе не под крышей выглядит жилистым и загорелым. Вот в такого крепкого, надежного человека она и должна была бы влюбиться, но в ней ничего не вспыхнуло. Погоня же за вспышкой не принесла ей ничего, кроме разочарований. Почему она никогда не вдохновлялась встречей с человеком, который мог сделать ее счастливой?
– Каким образом поведение пумы может быть связано с медицинской экспертизой? – спросил Роудс.
– Я хочу больше узнать о способах охоты кошек. О том, как они убивают жертву.
Он нахмурился:
– Разве у нас в штате пума нападала на человека? Это определенно соответствовало бы слухам, которые до меня доходят.
– Каким слухам?
– О пумах в Массачусетсе. Сообщается, что их видели по всей Новой Англии, но теперь в этих местах пума – что-то вроде призрака. Встречи с этим животным ни разу не были подтверждены. Однако одна особь погибла в Коннектикуте несколько лет назад.
– В Коннектикуте? Это что, сбежала из дома?
– Нет, она определенно была дикой. Ее сбил внедорожник на хайвее в Милфорде. Судя по анализу ДНК, она мигрировала сюда из Южной Дакоты и принадлежит к тамошней группе диких пум. Так что эти кошки, вне всякого сомнения, добрались до Восточного побережья. Возможно, есть они и у нас, в Массачусетсе.
– Меня это пугает. Но вас такая перспектива, похоже, воодушевляет.
Роудс застенчиво рассмеялся:
– Специалисты по акулам любят акул. Динозавроведы без ума от тираннозавров. Это не означает, что они хотят встретиться с одним из них, но мы все в какой-то мере восхищаемся крупными хищниками. Вы знаете, когда-то этот континент принадлежал пумам, от Восточного побережья до Западного. Но потом пришли мы и почти истребили их. Я думаю, это здорово, что они возвращаются.
Семейство с ребенком двинулось дальше по дорожкам зоопарка. И снова взгляд пумы прилип к Мауре.