И есть письмо от детектива Джейн Риццоли из Бостона. Он было прислано вчера вечером – и часа не прошло после нашего телефонного разговора.
Я не знаю, открывать ли его, предчувствуя, что это точка невозврата. Если я пересеку эту черту, вернуться за мою надежную стену отрицания будет уже невозможно. В соседней комнате смеются Кристофер и Вайолет – они смотрят мультипликационное побоище, а я сижу тут, сердце у меня колотится, руки как ледышки.
Я кликаю мышкой. С таким же успехом я могла поджечь запал динамитной шашки, потому что изображение на экране ударяет меня похлеще любого взрыва. Это фотография зажигалки из чистого серебра, найденная полицией Мэна в сумке с украденными вещами. Я вижу имя Р. Ренуик и жирный гравировочный шрифт, который так нравился Ричарду. Но мое внимание привлекает царапина. Едва различимая, она все же видна, проходит через вершину буквы «Р», словно отметина, оставленная когтем на сверкающей матовой поверхности. Я вспоминаю день, когда это случилось: зажигалка выпала из кармана Ричарда и ударилась о лондонский асфальт. Вспоминаю, как часто он прикуривал от нее, как был доволен, когда я сделала ему этот подарок на день рождения. Подарок такой дорогой, претенциозный, но он сам попросил о нем, и это был Ричард, который всегда метил свою территорию, даже если эта территория – сияющий кусочек серебра. Я помню, как он закуривал сигарету «голуаз» у костра, как щеголевато щелкала серебряная крышечка.
У меня нет сомнений – это его зажигалка. Каким-то образом в кармане убийцы она проделала путь из дельты Окаванго через океан – в Америку. Теперь они просят меня повторить его путь.
Я читаю письмо от детектива Риццоли, сопровождающее фотографию: «Это та самая зажигалка? Если да, нам нужно срочно обсудить это. Вы сможете приехать в Бостон?»
За окнами кухни ярко светит солнце, и мой сад в лучшем своем летнем виде. В Бостоне вот-вот начнется зима, и можно представить, как там холодно, серо, даже хуже, чем в Лондоне. Она и вообразить не может, о чем просит. Говорит, ей известны факты о случившемся, но факты – нечто холодное, бескровное, как куски металла, сваренные в статую, – вот только души у нее нет. Детективу Риццоли не понять, что я пережила в дельте.
Я делаю глубокий вдох и набираю ответ: «Извините, но в Бостон я прилететь не могу».
25
Габриэль служил прежде в морской пехоте и там приобрел немало навыков выживания, один из них – способность (которой завидовала Джейн) при первой же возможности быстро перехватывать пару-тройку драгоценных часов сна. Несколько минут спустя после того, как самолет набрал высоту, экипаж притушил свет в салоне, Габриэль откинул спинку сиденья, закрыл глаза и сразу же переместился в страну снов. У Джейн сна не было ни в одном глазу, она считала часы до посадки и думала о Милли Джекобсон.
Милли, единственная выжившая в том обреченном сафари, не вернулась в Лондон, как предполагала Джейн, а жила теперь в долине Хекс-Ривер, в небольшом южноафриканском городке. Сражаясь за жизнь, она провела две кошмарные недели в буше, покрывала себя слоем ила, ела только тростники и траву, а когда все закончилось, эта женщина – служащая книжного магазина, девушка лондонского разлива, не вернулась в родной город, а предпочла остаться в Африке, на континенте, который чуть ее не убил.
На фотографиях Милли Джекобсон, сделанных вскоре после выхода из буша, видно, как она исхудала к концу этого испытания. С фотографии в ее английском паспорте смотрела молодая темноволосая женщина с голубыми глазами и лицом, сужающимся к подбородку, приятно ординарная, не красавица, но и не простушка. На фотографии, сделанной в больнице, где она проходила курс восстановления, – совершенно другое, изменившееся лицо, и Джейн никак не могла поверить, что это один и тот же человек. В какой-то момент в буше та женщина, которая раньше была Милли Джекобсон, словно змея, сбросила прежнюю кожу, и появилось костлявое, выжженное солнцем до черноты существо с загнанными глазами.
Пока все остальные в самолете спали, Джейн снова просматривала полицейский отчет о гибели туристов на сафари в Ботсване. В то время дело получило широкую огласку в Великобритании, где Ричард Ренуик был популярным автором триллеров. В Штатах его знали мало, и Джейн никогда не читала его книг, а они, по словам лондонской «Таймс», были «насыщены действием», «приводным ремнем которого является тестостерон». Статья была почти целиком посвящена Ренуику, и только два абзаца – его подружке Милли Джекобсон. Но теперь именно Милли целиком завладела вниманием Джейн, которая ошеломленно разглядывала фотографию молодой женщины в файле Интерпола. Фотография была сделана вскоре после спасения Милли, и Джейн видела в ее лице отражение самой себя, какой она была всего несколько лет назад. К ним обеим прикоснулась холодная рука убийцы, и они обе выжили. Такое не забывается.
Когда они с Габриэлем покинули Бостон, там шел снег с дождем и задувал ветер, да и в Лондоне во время их короткой остановки погода была не лучше – такая же серая и зимняя. А потому Джейн испытала потрясение, оказавшись несколько часов спустя в по-летнему теплом Кейптауне. Здесь сезоны были перевернуты с ног на голову, и в аэропорту она видела людей, облаченных в шорты и платья без рукавов, тогда как на ней самой все еще оставались водолазка и шерстяной свитер, в которые она облачилась в Бостоне. К тому времени, когда они получили багаж и прошли пограничный контроль, пот лился с нее ручьем и ей хотелось одного: раздеться до майки.
Она уже взялась за водолазку, когда услышала громогласное:
– Дин Аладдин! Наконец-то ты добрался до Африки!
– Хенк, спасибо, что встретил нас, – сказал Габриэль.
Джейн стащила с себя водолазку и увидела мужа в обществе громадного светловолосого человека. Они похлопывали друг друга по плечам в этаком характерном мужском приветствии, одновременно дружеском и агрессивном.
– Что, долгий перелет? – сказал Хенк. – Зато теперь можете насладиться теплой погодой. – Он посмотрел на Джейн взглядом, от которого она в своей майке почувствовала себя раздетой. Глаза у него казались неестественно светлыми на багровом от загара лице, такой же серебристый оттенок голубизны она видела как-то раз в волчьих глазах. – А вы, вероятно, Джейн, – сказал он, протягивая влажную мясистую руку. – Хенк Андриссен. Наконец-то я вижу женщину, которая околдовала Аладдина. Я думал, это не по силам никому.
Габриэль рассмеялся:
– Джейн не просто какая-то женщина.
Они обменялись рукопожатием, и Джейн почувствовала, что Хенк оценивает ее. «Занятно, – подумала она, – видимо, он полагал, что Дина Аладдина околдует какая-то другая женщина, покрасивее, которая на выходе из самолета не будет походить на выжатую половую тряпку».
– Я о вас тоже слышала, – сказала она. – Что-то о пьяной ночи в Гааге двенадцать лет назад.
Хенк посмотрел на Габриэля:
– Надеюсь, ты рассказал отредактированную версию?
– Хотите сказать, что эта история не только о том, как двое мужчин зашли в бар?
Хенк рассмеялся:
– Это все, что вам нужно знать. – Он взял ее чемодан. – Идемте к машине.
Они вышли из терминала, и Джейн на несколько шагов отстала от мужчин, чтобы они могли обменяться последними новостями. Габриэль проспал почти весь перелет из Лондона и теперь шел энергичной, пружинистой походкой человека, готового активно прожить еще один день. Она знала, что Хенк на добрых десять лет старше Габриэля, что он был трижды женат, что родился в Брюсселе, а последние десять лет работал в Южноафриканском бюро Интерпола. Еще она знала о его репутации любителя выпить и женолюба и сейчас спрашивала себя, в какую же историю он втянул Габриэля в ту историческую ночь в Гааге. Хенк наверняка был заводилой, поскольку она не могла представить своего мужа, воспитанного в пуританских традициях, в роли пьяного гуляки. Глядя на них сзади, она понимала, кому внутренняя дисциплина пошла на пользу. У Габриэля была стройная фигура бегуна, и он шел уверенно и целеустремленно, тогда как широкая талия Хенка свидетельствовала о его невоздержанности. И в то же время они явно находили общий язык – их дружба была выкована в пылу расследования убийств в Косово.
Хенк подвел их к серебристому «БМВ» – автомобилю мечты любого ловеласа. Он показал на переднее сиденье:
– Джейн, хотите ехать спереди?
– Нет, предоставлю эту честь Габриэлю. Наверняка вы захотите рассказать ему о множестве проказ.
– Сзади вид похуже будет, – сказал Хенк, когда они расселись и пристегнулись. – Но я гарантирую, что пункт назначения вам понравится.
– А куда мы едем?
– На Столовую гору[24]. Вы прилетели ненадолго, а это место никак нельзя пропустить. Ваш номер в отеле все равно еще, наверное, не готов, так почему бы нам не отправиться прямиком туда?
Габриэль взглянул на нее:
– Не возражаешь, Джейн?
Конечно, ей хотелось принять душ и лечь в постель. Голова болела от ослепительного солнца, во рту была настоящая битумная яма, но, если Габриэлю хочется начать день с осмотра достопримечательностей, она из кожи вон вылезет, а от парней не отстанет.
– Едем, – сказала она.
Полтора часа спустя они заехали на парковку нижней станции канатной дороги у Столовой горы. Выйдя из машины, Джейн уставилась на тросы, уходившие вдоль склона в небеса. Она не особенно боялась высоты, но при мысли о полете на головокружительную высоту по этим тонким струнам в животе у нее стало нехорошо. Она внезапно забыла про усталость, и в голове у нее зароились образы рвущихся тросов, сведения о смерти при падении с высоты двух тысяч футов.
– Я вам обещаю: такого вида нигде больше нет, – сказал Хенк.
– Господи Исусе! Там же люди на скале.
– Столовая гора – излюбленное место скалолазов.
– Они что, совсем рехнулись?
– Да, мы каждый год теряем несколько скалолазов. После падения с такой высоты уже никакого спасения. Только извлечение тела.