– Вы его убили?
– Лучше бы убила. Пуля повредила его спинной мозг, и теперь он там, откуда бежать не сможет, – в ловушке собственного тела. Парализовано все, что ниже шеи. А его друг гниет в могиле. – Ее улыбка странным образом не сочетается с тем, что она говорит, но если ты побеждаешь монстров, то заслуживаешь право насмехаться над ними. – И в ту ночь я спала лучше, чем целый год перед этим.
Я сутулюсь над столом и ничего не говорю. Конечно, я понимаю, зачем она рассказала свою историю, но на меня это не действует. Нельзя вынудить человека быть смелым, если в нем это не заложено. Мне удалось выжить только потому, что было слишком страшно умирать, а это на самом деле доказывает, что я трусиха. Просто женщина, которая шла и шла мимо слонов и крокодилов, женщина, которую Господь не обделил парой крепких ног и удачей.
Она зевает и встает:
– Пожалуй, пойду попробую уснуть. Надеюсь, мы еще сможем поговорить об этом завтра.
– Я все равно не передумаю. В Бостон не полечу.
– Несмотря на то, что это может изменить вашу жизнь? Вы знаете убийцу лучше, чем кто бы то ни было.
– А он знает меня. Я та, которой удалось бежать, а он – тот, кто ищет меня. Я его единорог, существо, которое нужно извести до полного исчезновения.
– Мы обеспечим вашу безопасность, обещаю.
– Шесть лет назад в буше я узнала, что такое смерть. – Я отрицательно качаю головой. – Не просите меня умирать еще раз.
Несмотря на весь выпитый виски, а может, именно из-за него мне снова снится Джонни.
Он стоит передо мной, тянется ко мне обеими руками, просит бежать к нему. Вокруг нас львы, они все ближе, готовятся к прыжку, и надо сделать выбор. Мне очень хочется верить Джонни так, как я верила ему прежде! Я никогда по-настоящему не думала, что он убийца, и вот он стоит передо мной, широкоплечий, золотоволосый. «Иди ко мне, Милли. Со мной тебе ничего не грозит». Я радостно бегу к нему, жажду его прикосновения. Но как только попадаю в желанные объятия, его рот оказывается пастью, которая широко открывается, обнажая окровавленные зубы, готовые вонзиться в меня.
Я с криком бросаюсь прочь.
Я сажусь на край кровати, сжимаю руками голову. Крис гладит меня по спине, пытается успокоить. Пот льет с меня, охлаждая кожу, но сердце продолжает колотиться как бешеное. Крис бормочет:
– Все в порядке, Милли, ты в безопасности.
Но я знаю, что это не так. Я – треснувшая фарфоровая игрушка, которая может рассыпаться на кусочки от малейшего щелчка. Хотя прошло шесть лет, я не исцелилась. И не исцелюсь, пока Джонни не окажется в тюрьме… или в могиле.
Я поднимаю голову и смотрю на Криса:
– Я больше так не могу. Мы не можем.
Он глубоко вздыхает:
– Я знаю.
– Я не хочу, но должна сделать это.
– Тогда мы все полетим в Бостон. Ты будешь не одна.
– Нет-нет! Я не хочу, чтобы Вайолет оказалась где-то поблизости от него. Я хочу, чтобы она осталась здесь, в безопасности. И ты единственный, кто сможет позаботиться о ней.
– Но кто позаботится о тебе?
– Они. Ты слышал: они не допустят, чтобы со мной что-то произошло.
– И ты им доверяешь?
– Почему бы нет?
– Потому что для них ты – всего лишь инструмент, средство достижения цели. Ты им безразлична. Они просто хотят поймать его.
– И я тоже этого хочу. Я помогу им сделать это.
– Позволив ему взять твой след? Что, если они не смогут его поймать? Что, если он спутает карты и прилетит за тобой сюда?
Я не думала о такой возможности. Я думаю только о том кошмаре, который заставил меня проснуться. Джонни зовет, обещает безопасность, а потом разевает клыкастую пасть. Мое подсознание предупреждает меня: не лезь в это дело. Но если я останусь в стороне, ничто не изменится, раны не заживут. Я навсегда останусь треснувшей фарфоровой игрушкой.
– У меня нет выбора, – говорю я. – Следует довериться им.
– Ты можешь ведь остаться дома.
Я беру его за руку. Это рука фермера, большая и мозолистая, в ней хватает силы пригнуть овцу к земле, в ней хватает нежности расчесать волосы маленькой девочке.
– Я должна покончить с этим, дорогой. Я лечу в Бостон.
Кристофер вручает детективу Риццоли и агенту Дину составленный им список требований, и глаза его при этом горят.
– Вы должны каждый день отзваниваться мне, чтобы я знал, что с ней все в порядке, – приказывает он им. – Хочу знать, что она здорова и в безопасности. Хочу знать, если она тоскует по дому. Хочу знать, если она чихает.
– Прошу тебя, Крис. – Я вздыхаю. – Я же не на Луну лечу.
– Может, на Луне безопаснее.
– Даю слово, мистер Дебрюйн, она будет под нашим присмотром, – говорит детектив Риццоли. – Мы не просим ее ходить по городу с пистолетом. Она просто будет консультировать команду детективов и нашего криминалиста-психолога. Через неделю, максимум через две она вернется.
– Не хочу, чтобы она сидела одна в номере какого-нибудь отеля. Хочу, чтобы она была с кем-нибудь. В семье, где не будет чувствовать себя брошенной.
Детектив Риццоли переглядывается с мужем.
– Мы что-нибудь придумаем.
– Где?
– Сначала мне нужно созвониться. Выяснить, смогут ли ее там принять.
– Чей это дом?
– Дом человека, которому я доверяю. Подруги.
– Хочу, чтобы вы подтвердили мне это, прежде чем Милли сядет в самолет.
– Мы согласуем все детали, прежде чем покинем Кейптаун.
Крис несколько секунд разглядывает их лица, ищет причины, по которым им можно было бы отказать в доверии. У моего мужа это с детства – он не доверяет людям. Он рос с отцом, на которого нельзя было положиться, а мать бросила его семилетним. Он всегда боится потерять людей, которых любит. И теперь боится потерять меня.
– Все будет хорошо, дорогой, – говорю я убежденно, хотя не так уж уверена в этом. – Они прекрасно знают, что делают.
28
Бостон
Маура поставила вазу с желтыми розами на прикроватную тумбочку и в последний раз оглядела гостевую спальню. Белое пуховое одеяло только что выстирано, турецкий коврик вычищен, в ванной свежие махровые полотенца. В последний раз в этой комнате спали в августе, когда к ней приезжал на каникулы семнадцатилетний Джулиан Перкинс. После его отъезда она почти не входила сюда. Теперь она изучала спальню критически, дабы удостовериться, что все готово к приему гостьи. Из окна открывался вид на задний садик, но в этот ноябрьский день «украшали» его лишь голые многолетники и пожухлая трава. Ну что ж, кой-какие яркие краски привносили висевшая над кроватью картина с изображением роскошных розовых пионов и ваза с желтыми розами. Бодрое приветствие для гостьи, приехавшей по не самым радостным делам.
Джейн прислала письмо по электронной почте, объясняя ситуацию, и Маура прочла дело Милли, так что знала, к чему нужно готовиться. Но когда раздался звонок в дверь и Маура впервые увидела Милли, ее поразил измученный вид этой женщины. Перелет из Кейптауна был долгим, и Джейн тоже имела далеко не лучший вид, но Милли казалась хрупкой, как скорлупка, глаза у нее запали, тело почти терялось в большом, не по размеру, свитере.
– Добро пожаловать в Бостон, – сказала Маура, когда они вошли в дом, причем Джейн несла чемодан Милли. – Извините за погоду.
Милли выдавила слабую улыбку:
– Даже не предполагала, что будет так холодно. – В громадном свитере она выглядела потерянной. – Вот, купила в аэропорту. Пожалуй, в него может влезть еще один человек.
– Вы, наверное, устали. Чашечку чая?
– Это будет кстати, но сначала мне нужно в ванную.
– Ваша комната дальше по коридору, дверь справа, там отдельная ванная. Пожалуйста, не торопитесь, устраивайтесь, как вам удобно. Чай может подождать.
– Спасибо. – Милли взяла свой чемодан. – Мне понадобится несколько минут.
Маура и Джейн дождались, когда закроется дверь гостевой спальни, и тогда Джейн спросила:
– Ты уверена, что тебя это не затруднит? Я пыталась придумать что-нибудь другое, но наш дом слишком мал.
– Все в порядке, Джейн. Ты же сказала, что это всего на неделю и что ты не можешь засунуть бедную женщину в отель.
– Спасибо тебе. Единственным оставшимся вариантом была моя мать, но там теперь настоящий бедлам, отец ее с ума сводит.
– Как она себя чувствует?
– Если не говорить о ее психотической депрессии? – Джейн покачала головой. – Жду не дождусь, когда она наберется мужества и выкинет его из дома. Беда в том, что она изо всех сил старается сделать всех счастливыми, а о себе забывает. – Джейн вздохнула. – Моя мать – святая.
«Вот уж чего никогда нельзя будет сказать про мою мать», – подумала Маура. Она вспомнила последнее посещение Амальтеи в тюрьме. Бездушные глаза, расчетливый взгляд. Даже опухоль, видимо, развивалась в Амальтее – зло внутри зла – как ядовитая матрешка. Теперь, когда ее пожирал рак, не стала ли она раскаиваться? Возможно ли искупление для такого существа? Через несколько месяцев, максимум через шесть, эти глаза закроются навсегда. «И я буду до конца дней мучить себя этими вопросами».
Джейн взглянула на часы:
– Мне пора. Скажи Милли, что я заеду за ней завтра около десяти утра, будет встреча с командой. Я просила бруклинскую полицию почаще присылать сюда патрульную машину, приглядывать за домом.
– Какая в этом необходимость? Никто не знает, что она здесь.
– Это для того, чтобы она чувствовала себя в безопасности. Ты не представляешь, как трудно было вытащить ее сюда. Ей кажется, мы привезли ее прямо в логово зверя.
– Может, так и есть.
– Но она нам нужна. Мы должны обеспечить ей комфорт, чтобы она не улетела домой.
– Я не против гостей в доме, – сказала Маура. Она посмотрела на кота, который выбрал этот момент, чтобы запрыгнуть на телефонный столик. – Хотя вот от этого я бы с удовольствием избавилась. – Она взяла кота и опустила на пол.
– Между вами все никак не устанавливается связь?
– Ну, он-то связь установил. С моим консервным ножом. – Маура с отвращением отряхнула руки от кошачьей шерсти. – Так что ты о ней думаешь?