Но многие компании были, однако, рады заполучить его в качестве независимого консультанта. Странно, результатом этого явилось то, что он заработал денег больше, чем когда-либо в своей жизни. Но деньги перестали играть заметную роль в жизни Гейделя. Он старался держаться подальше от городов, от людей, вообще от тех мест, где деньги тратятся в больших количествах. За последние годы он постепенно привык к одиночеству настолько, что даже неболышое скопление народа — как сегодня у больницы — приводило его в замешательство. Он понимал, что и самые последние его дни пройдут в одиночестве — в хижине на какой-нибудь захолустной планете, на берегу моря. Желания его ограничивались сигарами, коллекцией минералов и приёмником, который можно настроить на Центральные Новости.
Он ел медленно. Подошёл хозяин заведения, явно желая поговорить. Куда это он собрался с рюкзаком и запасом еды?
Побродить по холмам, объяснил Гейдель. Зачем? Гейдель открыл уже было рот, чтобы ответить, что это не его стариковское дело, и тут в голову ему пришло, что старик, наверное, тоже страдает от одиночества. Магазинчик его отнюдь не выглядел местом, где кипит деловая активность. Старик, скорее всего, почти не видит людей. К тому же он очень, очень стар.
Пришлось Гейделю выдумать историю. Кивая, хозяин выслушал её. Очень скоро говорил уже старик, а Гейдель согласно кивал. Покончив с едой, он зажёг сигару.
Время шло, и Гейдель чувствовал, что ему всё приятнее становится общество этого человека. Он заказал ещё пива, закурил вторую сигару.
В комнате не было окон, и Гейдель не мог видеть, какими длинными стали тени. Он рассказал старику о других планетах, показал ему камни. Старик рассказал ему о ферме, которой когда-то владел. Первые вечерние звёзды уже осветили мир, когда Гейдель догадался взглянуть на свой хроно.
— Неужели уже так поздно? — воскликнул он. Старик глянул на хроно Гейделя, потом на свой собственный.
— Однако действительно поздно. Прошу прощения за излишнюю разговорчивость. Если вы торопитесь…
— Всё в порядке, — сказал Гейдель. — Я просто потерял счёт времени в вашем обществе. Но мне пора идти.
Он расплатился и быстро ушёл. Струна безопасности и так натянулась уже до предела.
Он повернул направо и пошёл сквозь сумерки в том направлении, откуда пришёл в Италбар. Через пятнадцать минут он оставил позади деловую часть города и шёл вдоль жилых домов. Небо чернело, зажигались всё новые и новые звёзды. Казалось, что фонари у домов горят ярче.
Проходя мимо каменной церкви, Гейдель заметил, что из её цветных гласситовых окон льётся слабый свет, и им овладело знакомое возбуждение, как всегда при виде церкви. Это было… когда? Десять лет назад? Двенадцать? Давно. Но он помнил тот случай до мельчайших подробностей.
Это был удушающий день на Муртании, и дневная жара застала его на открытой местности. Убежище он нашёл в одной из подземных странтрианских часовен, где всегда темно и прохладно.
Усевшись в самом тёмном углу, он решил отдохнуть, и закрыл глаза, но тут в часовню вошли ещё двое. Вместо того, чтобы погрузиться в молитву, как ожидал того Гейдель, они принялись что-то возбуждённо шептать друг другу. Потом один из них ушёл, а второй уселся на сиденье перед центральным алтарём.
Гейдель внимательно рассмотрел его. Он оказался муртанианином, иего бронхиальные мембраны распухли и покраснели, что свидетельствовало о крайней степени возбуждения. Он не склонил головы, как положено, но смотрел вверх. Гейдель проследил за его взглядом и обнаружил, что смотрит он на ряд гласситовых картин, которые изображали непрерывный ряд божеств, опоясывающий все стены часовни.
Человек смотрел только на одну из картин — она светилась голубым огнём. Взглянув туда же, Гейдель почувствовал, будто его ударил электрический разряд. В руки и ноги что-то закололо, голова закружилась. Ему оставалось только надеяться, что это не обострилась одна из старых болезней. Но нет, организм его вёл себя так, будто был здоров. Им овладело странное возбуждение, похожее на первые стадии опьянения, хотя у Гейделя во рту давно уже не было ни капли алкоголя. Часовня начала заполняться верующими и, прежде чем Гейдель осознал это, началась служба.
Чувство возбуждения и наполняющей силы начало расти, потом в мозгу Гейделя возникли некие специфические эмоции — странно противоречивые эмоции. Ему захотелось прикоснуться к окружающим, называть их «брат мой», любить их, вылечить от болезней. В следующее мгновение он уже ненавидел их, сожалел о том, что только-только вышел из катарсис-комы, иначе он с удовольствием напустил бы на всю конгрегацию какую-нибудь неизлечимую гадость. Эпидемия распространилась бы, как огонь по бензиновой луже, и прикончила бы их всех за день. Мозг Гейделя разрывался между этими желаниями, и он подумал, что сошёл с ума.
Прежде он никогда не отмечал у себя шизофренических тенденций, и не был экстремистом в отношениях с людьми. Не было в нем ни любви, ни ненависти к своим собратьям — он принимал их такими, какие они есть, и старался уживаться со всеми. И теперь Гейдель никак не мог понять, откуда взялись эти раздирающие его желания…
Гейдель дождался, пока схлынет очередная волна ненависти, встал, волна любви понесла его к выходу, и он достиг двери на самом её гребне.
— …Мир, брат мой… нижайше прошу прощения… простите, потому что я люблю вас… извиняюсь всем сердцем… пожалуйста, не сердитесь на меня за неловкость…
Выбравшись из часовни, он взлетел по ступенькам на улицу и побежал. Через несколько минут Гейдель снова обрёл своё обычное состояние. Потом он не раз подумывал, не навестить ли психиатра, но воздержался, объяснив случившееся резким переходом от жары к холоду в сочетании со всеми теми маленькими необычными эффектами, сопутствующими пребыванию на чужой планете.
Впоследствии, хотя ничего подобного с Гейделем больше не случалось, он ни разу не преступил больше порога ни одной церкви, и всегда старался обходить их стороной.
Гейдель постоял на перекрёстке, пропуская три машины, и услышал за спиной голос: — Мистер Х!
Мальчик лет двенадцати вынырнул из-за деревьев и подошёл к нему. В левой руке он держал поводок, другой конец которого был прикреплён к ошейнику зелёной ящерицы метровой длины, с короткими кривыми лапами. Когти её скрежетали по тротуару несколько жутковато, но когда она открыла пасть, чтобы выстрелить красным язычком в сторону Гейделя, ему показалось, что она улыбается… Это была очень толстая ящерица. Несколько раз она потёрлась о ногу мальчишки.
— Мистер Х, я был в больнице, но вам пришлось уйти, и я увидел вас мельком. Я слышал, как вы вылечили Люси Дорн. Какое счастье встретить вас просто так, на улице!
— Не прикасайся ко мне! — воскликнул Гейдель, но мальчишка успел схватить его за руку и смотрел на него глазами, в которых плясали звёзды.
Гейдель вырвал руку и отступил на несколько шагов.
— Не подходи! — сказал он. — Я простудился и могу заразить тебя!
— Тогда вам не следует гулять вечером. Я уверен, что мои родители быстро поставят вас на ноги.
— Спасибо, но я тороплюсь.
— Это мой ларикк. — Мальчишка потянул за поводок. — Его зовут Хан. Сидеть, Хан!
Ящерица раскрыла пасть и свернулась в шар.
— Он не всегда слушается, — пожаловался мальчик. — Иногда его и силой не заставить ничего сделать. Он стабилизирует себя хвостом… Хан, сядь для мистера Х!
Он дёрнул за поводок.
— Не надо, сынок, — сказал Гейдель. — Наверное, он устал. Мне пора идти. Может быть, мы ещё встретимся.
— Может быть… Рад был вас встретить, сэр. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Гейдель перешёл улицу и двинулся дальше.
Машина остановилась рядом с ним.
— Эй, вы ведь мистер Х? — спросил мужской голос.
Гейдель обернулся.
— Да.
— Мне так и показалось. Я обогнул целый квартал, чтобы увидеть вас.
Гейдель отступил от машины.
— Могу подбросить вас в любое место.
— Не надо, я уже почти пришёл.
— Вы уверены?
— Абсолютно. Но всё равно, спасибо.
— Ну что же… Меня зовут Уайли.
Мужчина протянул руку из окна.
— У меня руки грязные, я испачкаю вас, торопливо сказал Гейдель, но мужчина всё-таки схватил его за левое запястье, крепко сжал, убрал руку, и машина поехала дальше.
Гейделю хотелось крикнуть всему миру:
— Да оставьте вы меня в покое! Не прикасайтесь ко мне!
Он пробежал два следующих квартала. Ещё одна машина притормозила, и огни осветили его, но он отвернулся и машина проехала мимо. Человек, куривший на крыльце трубку, помахал ему рукой, и даже встал, но Гейдель снова побежал и не услышал его слов.
Наконец промежутки между домами стали больше, ряд фонарей кончился, звёзды засияли ярче. Дорога стала тропинкой, и холмы заслоняли уже полнеба.
Взбираясь на кручи над Италбаром, Гейдель ни разу не оглянулся.
Подавшись далеко вперёд, крепко сжимая коленями костяные бока восьминогого курьяба, распустив по ветру длинные чёрные волосы, Джакара во весь опор скакала по холмам над Кейпвиллом. Далеко внизу, слева, город сжался под утренним зонтиком тумана. Восходящее со стороны её правого плеча солнце пускало в туман сверкающие копья света.
Скача во весь опор, Джакара выкрикивала самые страшные проклятия на языках всех известных ей рас.
Повернув своего скакуна и осадив его так, что животное зашипело от боли, она злобно уставилась на город внизу.
— Гори! Гори, черт бы тебя побрал! Гори!!!
Но нигде не показалось языков пламени.
Она вытащила свой незарегистрированный лазерный пистолет из кобуры под курткой, направила его на ближайшее дерево и нажала на спуск. Дерево постояло, покачнулось и с треском рухнуло, разбрасывая мелкие камешки. Курьяб поднялся на дыбы, но Джакара успокоила его движением колен и ласковыми словами.
Засунув лазер в кобуру, она продолжала смотреть на город, и невысказанные проклятия отразились в этом взгляде.