Камни упирались в ребра, влага от земли неприятно холодила спину. Прикосновения чужих рук обжигали, с сальных губ капала слюна, кислотой разъедая кожу почти насквозь. Каждая клеточка мертвого тела Робин пульсировала от боли и отвращения, и, казалось, сейчас оно было более живым, чем когда-бы то ни было прежде, до того момента, пока она по своей воле не легла в гроб, обитый темно-красной тканью.
Она не хотела этого. Не хотела тогда, находясь под влиянием алкоголя и страха, окутавшего ее в темном лесу в компании пьяных подростков, и не хотела сейчас. Ее желание заглушить вину, отдавшись ему пусть не в тот, а в этот единственный раз, прошло. Зато появилось осознание того, что это она жертва. Это ее, ничего не соображавшую, чуть не изнасиловал мальчишка, к которому она в трезвом виде и не подошла бы. И можно было бы простить это «чуть», если бы не отложившееся на всю жизнь отвращение к любому проявлению любви или влечения, идущему со стороны мужчин.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – бормотал он сквозь зубы, и в этих словах слышались высказанные и потаенные просьбы всех тех мужчин, пожирающих ее глазами, пока она пила в баре третий стакан чистого виски.
Извиваясь в попытке выбраться из-под его тяжелого тела, Робин в кровь раздирала локти и ладони, лишь бы еще на миллиметр стать свободнее от этих удушающих объятий. Кричать было бесполезно – никто не услышит ее в такой глуши, но она кричала, доводя себя до изнеможения, а его до ярости. Он ударил ее, раз, второй. Голова, отскакивая от его кулака, врезалась в камни и звенела, как огромный колокол.
Вид алой крови, казавшейся такой яркой на его бесцветных костяшках, привел его в чувство, и на мгновение Маркус застыл, упустив окончательно свой шанс. Схватив с земли камень, Робин начала молотить его по лицу, сворачивая челюсть и превращая зубы в мелкую крошку, въедающуюся в кровавое месиво, в которое превратились его губы и щеки.
Наконец, она была свободна. Прислонившись спиной к заросшему мхом боку скалы, девушка пыталась отдышаться, пока ее мучитель сидел на коленях, придерживая раскуроченное лицо, и смеялся своим мерзким тоненьким смехом. Он хотел что-то сказать ей, но получалось плохо. Лишь брызги крови и ошметки кожи вылетали изо рта.
– Я не хотела этого тогда, не захочу и сейчас, ты, жирный урод, – процедила сквозь зубы Робин. Она хотела сказать ему что-то еще, задеть больнее, обидеть, поиздеваться, показать свою власть, как любила это делать с теми, кто пытался проявить пусть не любовь, но влечение. По сути, она всегда хотела сказать это все только ему и никому другому.
Но сейчас в голове было пусто. Этих слов оказалось достаточно. Их всегда достаточно, если сказать их правильному человеку.
Не желая смотреть больше на отвратительное лицо Маркуса, Робин отвернулась и вдруг всего в нескольких метрах от себя увидела щель в скале. Не поднимаясь с колен и быстро перебирая ногами и руками, она на четвереньках поспешила к ней и заглянула внутрь. Где-то там, далеко, на другой стороне, брезжил робкий свет, а значит, это была не просто пещера, а ход на другую сторону скалы. Оглянувшись в последний раз на все еще сидящего на коленях парня и поймав его равнодушный взгляд, девушка поднялась и, одернув все еще задранное платье, скользнула между каменных стен.
Узкая у самого начала щель в скале расширялась по мере того, как Робин преодолевала шаг за шагом. Идти было тяжело – повсюду валялись камни и обломки деревьев, видимо, упавших сюда с вершины. Ни травы, ни кустарников, ни даже ставшего привычным влажного мха здесь не было. Лишь тонкие струйки воды оставляли темные следы на поверхности стен цвета гранита.
Мыслей не было. Такая знакомая уже пустота и легкость вибрировали в каждой клеточке и нервным импульсом пронзали все тело.
Несколько раз Робин падала, раздирая колени в кровь, но не чувствуя боли. Поднималась и снова шла вперед, влекомая ярким светом, струящимся по ту сторону скалы. В какой-то момент ей показалось, что она слышит далекий шум волн, но это было таким невероятным, что девушка гнала от себя эти мысли, чтобы не сдаться на полдороге, если это опять очередной обман. Уж лучше просто идти, концентрируясь на каждом шаге, каждом мгновении, сжимая свой мир до вдоха и выдоха. И она шла.
Прошли минуты, часы или годы, пока, схватившись за острый край скалы, Робин не вытолкнула себя из длинного ущелья и тут же отключилась, упав на каменные ступени, ведущие куда-то вниз.
Глава 6. Спуститься в самый ад
Глаза открывать не хотелось. Свет, такой яркий, что прожигал веки, казалось, насквозь, был повсюду. И она сама была светом. В голове гудели голоса. Сначала показалось, что это тени прошлой земной жизни ведут разговоры на повышенных тонах в ее воспоминаниях, но они становились все настойчивее, пока кто-то особенно настырный не начал орать ей прямо в ухо.
Чуть приподняв тяжелые веки, Робин огляделась по сторонам. Она была одна. Лежала на каменных полуразвалившихся ступенях, одна из которых упиралась в бок, передавливая все еще чуть розоватую кожу, не успевшую приобрести бледно-серый оттенок, который носили большинство жителей загробного мира. Пошевелив пальцами на руке, девушка почувствовала дикую боль в мышцах и застонала. Ее тело никогда не болело так сильно, когда было живым. Даже после того заплыва, когда она на спор согласилась по морю преодолеть расстояние в пару километров.
Голоса не смолкали. Даже понимая, что вокруг нее никого не было, не получалось до конца поверить, что это всего лишь галлюцинации. Игры загробного мира.
Закрыть глаза и постараться расслабиться – только это сейчас имело значение. Расслабиться… Как же этого иногда хотелось там, в земной жизни! И как редко по-настоящему удавалось это сделать, чтобы не чувствовать бесконечную агонию вины и не считать себя ничтожеством только за то, что сегодня разрешила себе ничего не делать. Совсем ничего.
Прошло несколько минут или часов. Несуществующее солнце все так же нещадно палило, но жара Робин не чувствовала. Только всепоглощающий свет. Только проклятые голоса, терзающие барабанные перепонки.
Лежать и расслабляться надоело. Знакомое чувство, преследовавшее ее каждые выходные, когда уже к трем часам дня тело разрывало от желания куда-то пойти и что-нибудь сделать. Тогда она натягивала любимый спортивный костюм, слишком обтягивающий фигуру, чтобы считаться повседневной одеждой, кроссовки на мягкой подошве, перекидывала через плечи рюкзак, в который влезала только бутылка воды, и уходила из дома. На автобусе до окраины, а там – пешком. Уложенная мягким покрытием специально для бега дорога сменялась побитым асфальтом, уступала место гравию, а через несколько километров и вовсе превращалась в узкую лесную тропу, усыпанную ярко-желтыми иголками лиственниц осенью или заросшую травой в жаркие летние дни. Должно быть, и зимой здесь было красиво: густые тяжелые лапы елей покрывались шапками снега, который блестел, переливаясь на солнце. И дорога казалась бесконечной, и жизнь, и тишина.
Тишина… Такая спасительная! Сейчас она была бы как нельзя кстати. Голова начинала пульсировать в такт разговорам, которых не было. Или были, но только в прошлой – земной – жизни.
Наконец, почувствовав в себе силы, Робин окончательно решилась, открыла глаза, предусмотрительно прикрыв их ладонью, и села на камнях.
Лестница казалось бесконечной. Внизу, метрах в двухстах, висел плотный туман, так что разглядеть что-то было невозможно.
Опять эти голоса. Призраки прошлого, перебивающие друг друга в попытке рассказать ей о накопившейся боли. Ее боли.
«Отойди! Ты все делаешь неправильно»
«Мне жаль, Бобби…»
«Роро, ты в порядке? Я просто хочу помочь»
«Ну что ты, давай, а?»
«Уйди. Не видишь, я занят?»
«Робин, эй, ты в порядке? Ты плохо выглядишь»
«Ты все себе придумала»
«Опять одна? Ты же писала «+1». Все ясно…»
«Я позвоню. Не завтра. Посмотрим»
«Тащи сюда свой тощий зад, мерзавка!»
На секунду подумалось, что было бы неплохо, окажись здесь, в этой глуши, рядом кто-то знакомый и близкий. С кем было бы не страшно и даже весело спускаться вниз, считая ступени и перебрасываясь нехитрыми фразами, которые обычно говорят лишь бы не молчать.
Спускаться было тяжело. Тяжело было даже решиться пойти вниз, как всегда, когда приходилось соглашаться на что-то меньшее, чем уже имеешь или готова иметь. Так Робин всего один раз согласилась на должность пониже из-за одной ей ведомых карьерных возможностей, которым не суждено было оправдаться. И так же выбрала квартиру чуть хуже той, что было и в мечтах, и в возможностях из-за банального нежелания подождать. И сейчас эта лестница, ведущая вниз, с каждой ступенькой отзывалась вибрацией во всем теле, становясь прообразом того, на что еще она готова пойти ради своей любви: умереть, спуститься в самый ад… Что еще?
Туман висел такой плотный, что казался застывшим в воздухе дождем, задумавшимся и не успевшим упасть на землю. Или просто уснувшим, уставшим от бесконечной необходимости обрушиваться кубарем на головы случайных прохожих, и без того холодные ступени, острую траву и кустарники, раскрывшие широкие листья, словно ладони, на встречу спасительной влаге. Погружаясь в туман, словно в холодную воду, Робин задержалась на минуту, когда на поверхности осталась только голова, и, набрав побольше воздуха в мертвые легкие, сделала еще шаг. Вниз. Навстречу неизвестности.
Спасительная пелена окутала ее, голоса смолкли. Расходясь в стороны и оживая от каждого ее движения, туман делал ее саму невесомой, как и капли, застывшие в воздухе.
Чем ниже, тем становилось темнее. Уже не было видно ни острой травы, ни разлапистых листов плотно растущего повсюду кустарника. Только каменные ступени, ведущие вниз.
Капли дождя, из которых был соткан туман, становились все холоднее, плотнее и, в конце концов, превратились в острые мелкие ледышки. Она покалывали кожу, царапали горло и застревали в легких. Робин чувствовала, что замерзает, что все медленнее движется кровь по венам. Она понимала, что это только ее воображение, интерпретация вездесущего разума, приученного к определенным законам, которые здесь не действовали. Но все равно было жутковато.