Сегодня у нее дома было кое-что пострашнее, чем шанс нарваться на парочку извращенцев, – воспоминания.
Поле алых тюльпанов тянулось бесконечно далеко. Сидя на кухне, маленькая Мелани Холл, которой исполнилось только девять лет, смотрела из окна и гадала, сможет ли она когда-нибудь попасть туда, где заканчиваются владения отца и начинается нормальная жизнь.
Они жили вчетвером: отец, мать, совсем старая бабушка по материнской линии и сама Мелани. Цветочная ферма принадлежала еще ее деду и после его смерти перешла по наследству к бабушке, но, так как она не могла управлять ею сама, на помощь приехала дочка с мужем и маленькой внучкой, которой на тот момент еще не было и двух лет.
Отец с матерью постоянно где-то пропадали. Не нужна им была ни дочь, ни выжившая из ума старуха – так они ее называли в те недолгие свои приезды.
– Ты же видишь – мы им не нужны, деточка, – бормотала старуха, готовя Мелани завтрак. – Я их насквозь вижу – приехали отобрать мою ферму, эка выдумали! Не отдам! Ездят куда-то, вынашивают какие-то планы… Ребенка сбагрили – и в кусты… Молодежь…
– Ты чему учишь ребенка, мама! – зло выкрикнула миссис Холл, проходя мимо кухни. – Совсем умом тронулась, ненормальная. Молчи лучше!
– А ты на меня не рычи! Мала еще…
– Мне скоро сорок, – закатила глаза женщина и опустилась за стол. Она погладила девочку по щеке и поцеловала в макушку, окатив запахом перегара.
– Хоть сорок, хоть пятьдесят. А я всегда буду старше, как ни крутись, – парировала бабушка и, обернувшись, подмигнула Мелани.
– «Ни крути». Правильно – «как ни крути»! – поправила ее дочь и пошла к кофеварке, чтобы заварить себе кофе.
Спустился отец. Он был не в духе, и от него еще хуже воняло перегаром и рвотой. Зайдя на кухню, он сразу направился к холодильнику, достал бутылку пива и, опрокинув в себя почти полностью ее содержимое, сел на стул рядом с дочкой.
– Ну что, мышонок, достали они тебя, да? – он потрепал ее по волосам и шумно вздохнул. – Дай таблетку. Башка трещит.
Бабка продолжала бухтеть себе под нос, а жена и вовсе не обращала внимания. У нее только что сварился кофе, а без него она была сама не своя.
– Ты что оглохла? – повысил голос мужчина.
– Сам возьми, – ответила его жена и отпила глоток густой горячей жижи. – Забыл, где лежат?
Мелани сначала смотрела то на одного, то на другого, а потом перевела взгляд на бесконечные поля тюльпанов в окне. Они были похожи на маленькие пульсирующие кровоточащие сердца и завораживали размеренным качанием на ветру. Хотелось прыгнуть в это бесконечное море и плыть, пока оно не вынесет тебя на другой берег.
Ссора разгоралась. Звякнула кофейная кружка, разбившись об пол, черная жижа потекла в щели паркетной доски. Старуха что-то заверещала, схватила внучку за руку и потащила на улицу, подальше от готовых поубивать друг друга родителей.
Девочка еле поспевала, семеня своими короткими ножками, на которых сидело слишком грузное для ребенка тело. Мелани всегда была полненькой, но в девять это было скорее проблемой, чем преимуществом.
– Ничего, ничего, я спасу тебя. Разве это жизнь? – бормотала старуха себе под нос и тянула девочку так сильно, как будто намеревалась оторвать руку с корнем.
Было безумно больно и дико страшно. Они пробежали через усеянный мелкой газонной травой двор, нырнули в поля. Слезы лились из глаз, скатывались по пухлым покрасневшим щекам и щекотали шею. Из-за них девочка почти ничего не видела, и алые тюльпаны сливались в одно большое пульсирующее пятно, готовое поглотить любого, кто замешкается и остановится хоть на миг. Как муха увязает в клубничном варенье, так и Мелани сейчас увязала все глубже и глубже.
Они бежали, пока наконец не оказались на небольшой поляне, где стояла давно заброшенная водонапорная башня. Отец все хотел снести ее, нелепо возвышающуюся посреди цветочных полей, – отголосок прошлого, когда цветы поливали вручную из шлангов, а не пользовались автоматической системой полива.
Бабушка, не оглядываясь и тяжело дыша, подтолкнула Мелани к ржавой разболтанной лестнице, заставляя подняться.
– Давай, милая, давай! Они гоняться за нами! Слышишь? Голоса все громче! – Она была похожа на безумную. Оставалось только удивляться, как в ее старом, готовом слечь в могилу теле кипит такая энергия.
Девочка заплакала. Она не слышала никаких голосов или шагов, не видела, чтобы кто-то вообще гнался за ними. Зато старуха казалось по-настоящему безумной в этой своей когда-то белой ночнушке и с растрепанными от бега жидкими волосами, торчавшими сейчас в разные стороны. Из-под глубоких морщин выглядывали маленькие мутные глаза, а дряблый рот не успокаивался, постоянно что-то бормоча.
Мелани забралась первая и теперь сидела, глядя на бесконечное кроваво-алое поле. Ей казалось, что оно поднимается все выше и выше и совсем скоро коснется пальцев ног. Как ни убегай от него, как ни прячься.
Что было дальше, девочка помнила с трудом. Помнила, как бабушка забралась следом за ней, хотела что-то сказать, но вдруг застыла, схватилась за левую сторону груди и, перевесившись через края резервуара, наполненного доверху дождевой водой, свалилась вниз. Помнила, как кричала, умоляя ее очнуться, как тянулась за ней руками, стараясь помочь, вытащить ее обратно. Помнила, как старуха очнулась, схватила ее за запястье и потянула за собой.
И последнее, что помнила Мелани Холл, было алое море тюльпанов. А потом черная ржавая вода поглотила ее с головой.
Габриэль Хартман и Мелани Холл познакомились на пляже. Он только вылез из воды, таща казавшуюся неподъемной после нескольких заходов в воду, доску и улыбался до ушей. Завалившись на песок прямо у линии волн, он лежал и смотрел в небо, пытаясь отдышаться.
– Вам нехорошо? – кто-то наклонился над ним, но лица было не разглядеть – сильно слепило солнце.
– Нет, – он засмеялся и приподнялся на локтях. – Просто устал.
Она кого-то ему напоминала. Полненькая, с ямочками на щеках… Но образ постоянно ускользал от него.
– Понятно. – Она поднялась с песка, отряхнула запачканные колени и пошла к своему покрывалу, расстеленному недалеко от воды под большим полосатым зонтом. С ее фигурой она могла бы быть зажатой, стесняться, кутаться в бесформенные сарафаны или парео, но девушка была настолько уверена в себе и влюблена в свое тело, что это чувствовалось даже на расстоянии.
Габриэль вспомнил. Да, точно! Но это было так давно…
Подскочив на ноги, он в несколько шагов добежал до случайной знакомой, уже укладывающейся так, чтобы голова и плечи были в тени, а аппетитная задница и ноги – на солнце.
– Мы с вами не знакомы? – он хмурился, пытаясь ее разглядеть.
– Разве? – девушка вздохнула и села, всем своим видом давая понять, что он мешает ей отдыхать.
– Вас зовут…
– Мелани. Мелани Холл. – Опять мелькнули ямочки на щеках.
«Показалось», – облегченно вздохнул Габриэль, немного замешкался и предложил, сам от себя этого не ожидая: – Может, вы согласитесь выпить со мной по коктейлю?
Она была не в его вкусе. Точнее – больше не была.
Длинные коридоры, надоевшие за годы учебы, сейчас, после лета, проведенного в лагере для серферов, казались еще ненавистнее. Он не любил школу, не любил тратить время на никому не нужные предметы, потому что всегда знал, что ни дня не сможет работать в офисе или на заводе. Максимум, чем бы он хотел заниматься, – разъезжать по стране, как его отец, предлагая людям ненужное им медицинское оборудование и инвентарь для медицинских институтов. Искусственные скелеты, черепа, сердца… Вряд ли эта дрянь пользовалась спросом, судя по тому, что они сами никогда не жили богато. Но хотя бы можно было не видеться с семьей. Если она вообще у него когда-то будет, учитывая, сколько сил приложили родители для того, чтобы ему до рвоты было противно само это слово.
Найдя свой кабинет, Габриэль постучал и открыл дверь. Он опоздал в первый же день и не ожидал ничего хорошего.
– Можно? – стоя на пороге, он старался не смотреть в десятки пар глаз, уставившихся на него.
Больше уроков Габриэль не любил своих одноклассников. Да, впрочем, он вообще не помнил, чтобы кого-то любил. Даже Лонни, с которым они до сих пор общались, скорее сам цеплялся за него, оставшись один после смерти матери. А Габриэлю было его просто жалко.
– Мистер Хартман. Хорошо же вы начинаете новый учебный год, – учитель, бородатый мужик, совсем лысый, несмотря на небольшой возраст, смотрел на него пренебрежительно.
– Да, извините… Были проблемы дома. – Ему до смерти хотелось поскорее сесть на место, а еще лучше – уйти отсюда и никогда не возвращаться.
– Садитесь, Габриэль. В следующий раз опаздывать будешь только с отцом. Или твоя мама вернулась?
– Мама умерла, – буркнул мальчик и занял свое место за партой на последнем ряду.
– Сочувствую, – прошептал незнакомый голос слева, и он удивленно обернулся.
Рядом с ним сидела незнакомая девочка. Полная фигура, кудрявые волосы, ямочки на щеках… Ее звали Эвелин, и она только что перевелась к ним в школу, переехав из другого города. Он бы знал это, если бы не опоздал.
– Спасибо, – процедил сквозь зубы Габриэль и отвернулся.
– Эвелин. А ты, значит, Габриэль? – девочка улыбалась, и невозможно было продолжать злиться, глядя на казавшийся совершенно искренним интерес в глазах.
Габриэль только кивнул, стараясь сосредоточиться на том, что говорит учитель. Она еще несколько минут разглядывала его, прищурив глаза, – у нее было плохое зрение, но очки она носить отказывалась, боялась, что засмеют, – а потом отвернулась, лишь дернув пухлым плечом, обтянутым белой рубашкой.
Прошел день, месяц. Габриэль Хартман старался не думать о ней, но мысли сами лезли в голову. Если бы она училась в другом классе и они бы не виделись так часто, возможно, он смог бы ее забыть. Но они сидели рядом, практически плечом к плечу. И скрывать свое отношение было все сложнее. Да и она, казалось, была совершенно не против более близкого общения.