Такие часто и заканчиваются обычно. Вы вместе смотрите юмористическую передачу, сидя перед единственным телевизором в доме, а потом разбредаетесь по своим комнатам. И мама приходит, чтобы подоткнуть одеяло. А папа лишь заглядывает в дверной проем и желает спокойной ночи – он только что с улицы, где выкурил сразу две сигареты, чтобы накуриться перед сном. И не хочет, чтобы ты морщила нос и отворачивалась. Или говорила свое коронное: «Фуууу, папааааа!».
Но иногда все идет не так. И мама почему-то не приходит, а папа почему-то громко кричит, и слышится звук возни, грохот, слезы.
На следующий день ты узнаешь, что у мамы был нервный срыв. Она пыталась повеситься прямо на кухне, но папа успел ее спасти и все обошлось. И тебе бы надо думать о маме и о том, как хочется скорее увидеть ее. Но ты думаешь только о маленьком кусочке оторванной хрустящей корочки с яблочной шарлотки и о том, что это и была та последняя капля, толкнувшая маму в петлю.
Лиана не видела мать несколько недель. Сначала она была в больнице, и отец не хотел, чтобы дочки видели ее такой – замученной, уставшей, с темным синяком через все горло. А потом ее забрали в другую клинику. Туда, где лечат не тело, а душу. Так сказал папа. И теперь надо еще подождать, чтобы ей стало легче.
Но легче не стало. Прошло около шести месяцев с момента попытки самоубийства матери, а она все так же была на содержании в психиатрической лечебнице.
– Лиана, хочешь навестить маму? – в комнату заглянула голова отца. – Твоя сестренка приболела и останется дома. Но мы можем поехать. Я попросил соседку посидеть с ней. Да?
– Да, папочка, – прошептала девочка и спрыгнула с кровати.
Эти полгода дались Лиане нелегко, и сейчас, сидя в низкой красной спортивной машине, слишком молодежной и непригодной для семьи из четырех человек – каприз мужчины среднего возраста, – она прокручивала одну и ту же мысль: что, если последней каплей был оторванный кусочек хрустящей корочки с яблочной шарлотки?
– Папа, а почему мама сделала это? – она впервые задала этот вопрос, и отец растерялся.
– Она… просто устала, дочь, – чуть замешкавшись, наконец ответил он.
– Я хочу тебе кое в чем признаться. Но обещай, что не будешь меня ругать?
– Конечно, – отец нахмурился и быстро посмотрел на девочку, стараясь не спускать глаз с дороги.
– В тот день, помнишь, мы ели шарлотку?
– Что? – «Какую, к черту, шарлотку?»
– Мы ели шарлотку с яблоками и брусникой.
– Я не помню, – честно признался отец.
Лиана помолчала. Она вдруг передумала все рассказывать отцу – испугалась.
Остаток пути они проделали молча. Хорошо, что ехать было недолго.
Лечебница находилась на берегу моря, и это был первый раз, когда Лиана увидела желтый песок, уходящую в бесконечность морскую гладь и безумно красивых бело-черных птиц, копошащихся на берегу, кружащих над водой, парящих, взлетающих выше и потом бросающихся камнем в волны. Девочка пошла к высокому железному забору, отделяющему территорию больницы от пляжа, и, вцепившись в решетку, как завороженная смотрела за чайками, словно ничто другое не имело значения.
Мама выглядела как обычно, только немного заторможено. И этот темный спортивный костюм был ей совсем не к лицу. Они сидели в большой, покрашенной в светло-зеленый цвет комнате, заставленной круглыми столами и мягкими креслами. Во всю стену были встроены окна с решетками, и пляж, и чайки были как на ладони. Здесь пациенты встречались со своими родными и друзьями, общались между собой, смотрели большой, почти во всю стену, телевизор, читали. Тихая музыка лилась, казалось, отовсюду, окутывая и успокаивая присутствующих, как и свет, приглушенный и теплый. Им принесли чай в больших кружках и тарелку овсяного печенья. Мать отламывала его по кусочкам, окунала и смотрела, как осыпаются на дно размоченные горячей водой хлопья.
– Нравятся чайки? – голос матери звучал бледно и безжизненно. Они сидели у самого окна, и Лиана не могла оторвать взгляд от великолепных птиц.
– Да. Это самое красивое, что я видела, – прошептала девочка.
– Их тут много.
Отец явно нервничал. Он не находил себе место и постоянно оглядывался по сторонам, а когда зазвонил телефон в кармане, сразу подорвался и поспешил выйти. Лиана осталась наедине с матерью.
– Мамочка, – тихо позвала она застывшую над кружкой чая женщину.
– Да? – мать подняла на нее глаза и вымученно улыбнулась. Так, словно ей было больно это делать.
– Ты помнишь, мы в тот день ели шарлотку… – начала было девочка, но осеклась.
– Шарлотку, – утвердительно кивнула женщина. – С яблоками и брусникой. И хрустящей корочкой сверху.
Лиане показалось, что взгляд матери изменился. Стал жестче. А черты лица – грубее. Мысль, терзающая ее все полгода, исказила ее восприятие и вылезла наружу, загораживая собой все остальные мысли.
– Ты… это сделала, потому что я…
Внезапно небо окрасилось в черный – чайки, сидевшие целой огромной стаей на берегу, взвились в воздух и заполонили собой все вокруг. Они кружили, кричали, бросались вниз и взмывали вверх, закручивая воздух вокруг себя.
– Иногда достаточно одной мелочи, – вдруг ответила мать на незаданный вопрос и подняла безжизненный взгляд.
Габриэль познакомился с Лианой во время своего визита в отделение травматологии после того несчастного случая на пляже, когда он разодрал себе спину в кровь и Оливии Портер пришлось накладывать швы. Они с Лонни уже шли к машине, когда на парковке к нему подошла девушка и попросила угостить сигаретой.
Много позже он узнал, что Лиана Лэнг никогда не курила. Кроме того единственного случая.
– Вы удивительно похожи на мою знакомую. – Габриэль достал пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и, прищурившись, рассматривал девушку.
У нее тогда была короткая стрижка и темные очки, но сходство было удивительным.
– Вы со всеми девушками так знакомитесь? – жеманно ответила Лиана.
– Вообще-то, это вы ко мне подошли, – засмеялся молодой человек и пожалел, что у него совсем нет времени, чтобы поговорить с незнакомкой, – Лонни нетерпеливо переминался с ноги на ногу, а болеутоляющее начала снова отпускать, поэтому надо было срочно вернуться домой и залиться чем-нибудь покрепче. – Может, вы оставите мне свой номер?
Его улыбка обезоруживала и окрыляла. Засмеявшись, девушка достала из сумочки ручку и листок бумаги.
– Лиана, – прочитал Габриэль. – Очень приятно. Я Габриэль. А это Лонни. Но его имя можете не запоминать.
Молодой человек все смотрел и смотрел на нее, пытаясь разглядеть что-то за темными стеклами очков. Она курила, явно не затягиваясь, и молча улыбалась.
– Мне жутко хочется увидеть ваши глаза, – признался он.
– У вас еще будет такая возможность. Габриэль.
Из ее уст его имя звучало по-особенному. Но еще более особенным было ее удивительное сходство с человеком, которого он давно и хорошо знал. И его, выросшего с двумя братьями-близнецами, такими непохожими друг на друга, манило попробовать узнать ее получше.
Знакомый запах, успевший забыться, ударил в нос прямо с порога. Кинув в прихожей сумку, Габриэль прошел на кухню и налил себе стакан воды. Он долго ехал в душном автобусе, трясясь на заднем ряду, и просто умирал от жажды и желания сходить в туалет.
– Я дома! – крикнул он, сам не зная, к кому обращается. Отец, скорее всего, был на работе, а братьям все равно было неинтересно, где пропадает их третий близнец.
Габриэль только что вернулся из лагеря по серфингу, все еще переживал смерть матери, и его мало волновал кто-то, кроме себя самого.
Жутко захотелось есть. Открыв холодильник, он усмехнулся, глядя на целую упаковку пива и недоеденный кем-то сэндвич с рыбой, и, прихватив с собой одну из бутылок, поднялся к себе в комнату.
Отец появился ближе к вечеру.
– Эй, Габс! – Он не любил подниматься наверх, поэтому всегда кричал на весь дом.
Габриэль недовольно поморщился, но спустился и сразу пошел на кухню. Ему, конечно, достанется за пропавшую бутылку пива, но кого это волнует? Отец все равно найдет, к чему придраться. Так зачем лишать его этой возможности?
– Вернулся, значит, – Даниэль Хартман за столом с начатой бутылкой пива.
– Ага, – буркнул парень.
– Закажем пиццу? И… можешь взять еще одну. В честь приезда.
Габриэль от удивления открыл рот, чтобы что-то ответить, но не смог. Достав из холодильника бутылку пива, он сел напротив отца. Было жутко неловко и непривычно – впервые в жизни, кажется, он вел себя не как последнее чмо.
– А где остальные? – захотелось прервать неловкое молчание.
– Братья? А кто их знает. Они тут редко появляются.
«Да что тут происходит, мать вашу?!»
– Что так?
– А, сам спроси, – отмахнулся отец и тяжело поднялся со стула – пошел звонить в местную пиццерию.
Ночью Габриэль проснулся от крика. Перепугавшись спросонья, он натянул футболку и начал осторожно спускаться по лестнице. Слабый луч света пробивался через грязные окна второго этажа и разбавлял густую темноту, душившую его острыми тенями растущих у дома деревьев. Крики стихли, но с первого этажа слышалось какое-то бормотание, больше похожее на бред сумасшедшего, – оно то нарастало, то затихало, то текло плавно, то осколками впивалось в мозг.
Подойдя вплотную к приоткрытой двери гостиной, Габриэль заглянул внутрь.
На диване лежал один из его братьев, а рядом с ним, прямо на полу, сидел отец. Было очевидно, что парню плохо. Он бредил. Второго брата видно не было, но со стороны кухни раздавался шум воды.
– Что происходит? – спросил Габриэль, так и стоя в проходе. Мимо пробежал второй брат со стаканом воды и, толкнув его в плечо, выругался.
Никто не проронил больше ни слова. Теперь было слышно лишь жадное глотание и тихие стоны. Подойдя чуть ближе, Габриэль увидел, что из живота брата течет бурая кровь и пропитывает обивку и без того грязного дивана. Но еще страшнее было смотреть в оливкового цвета глаза, точно такие же, как твои собственные, и видеть, как они наполняются ужасом, и капля за каплей из них уходит жизнь.