2004), оказавшейся на пике популярности в 1960–1970‑х гг., привела к кризису этой концепции в 1990‑х, когда концепт культурных универсалий был поставлен под сомнение. Утверждения об уникальности культурных характеристик населения средиземноморского региона как особой этнографической области, получившие распространение и некоторую поддержку в 1960–1970‑х гг., к 1990‑м также, уступая аргументированной критике (Herzfeld 1980; 1984), постепенно утратили свою популярность среди антропологов.
Поскольку комплекс чести и стыда имеет, по всей видимости, столь большое значение и влияние, что заставляет семьи киприотов даже в ситуации продолжающегося финансового кризиса[11] тратиться на дорогие похороны, его, как и существующую в его отношении критику, стоит охарактеризовать чуть подробнее.
Антропологи начали использовать соответствующую концепцию в отношении средиземноморских сообществ с 1960‑х гг. Ее суть описывалась во вполне дюркгеймианской традиции как система связанных с гендерными ролями социальных ценностей, под влиянием которых мужчины должны защищать свою честь, соответствуя имиджу агрессивного мачо, а женщины – быть послушными и скромными. Честь выражает как чувство собственной значимости и самоуважения, так и авторитет в семье и обществе. Стыд, соответственно, связан с поведением, нарушающим эти социальные ценности, и публичной потерей лица. Однако помимо того факта, что ареал комплекса чести и стыда не совпадал с границами Средиземноморья (антропологи обнаруживали их в деревенских обществах от Марокко до Индии), разнообразие связанных с ним практик даже в рамках средиземноморских обществ оказалось настолько велико, что к 1980‑м гг. от попыток построить универсальную концепцию этого комплекса пришлось отказаться. Многие критики отмечают также ориенталистский характер обобщений этого рода, а известный португальский антрополог Жуан Пина-Кабрал в своей работе о региональной антропологии не без сарказма замечает, что само представление о Средиземноморье как об экзотической и отдельной культурной области позволило создать удобную для англо-американских исследователей дистанцию между ними и теми, кого они в этом регионе намеревались изучать (Pina-Cabral 1989: 399).
Историко-демографический контекст исследования
Общая характеристика населения Кипра
Республика Кипр занимает стратегическое положение на перекрестке торговых путей восточного Средиземноморья, что, несомненно, являлось основным фактором в бурной истории острова и повлияло на этнический, языковой и конфессиональный состав и своеобразие его населения, на культуре которого более всего отразились левантийское и греческое влияния. В течение последнего пятидесятилетия экономика республики переживала туристический бум, существенно изменивший архитектуру городов и прибрежных поселков и в значительной степени нивелировавший культурное своеобразие населения. Вхождение в Европейский Союз (2004) повлекло за собой ряд правовых и политических обязательств, непосредственным образом влияющих на рассматриваемую здесь сферу, а вызванные им экономические реформы и изменения миграционных потоков не могли не затронуть сферу культуры, в том числе материальной. Интеграция политической и бизнес-элиты острова с соответствующими европейскими структурами изменила приоритеты, вкусы и моды и повлияла на вектор развития всех областей культуры, хотя традиционно сильное влияние материковой Греции на местные реформы остается пока определяющим.
Другим важнейшим фактором, продолжающим оказывать значительное влияние на культуру населения во всех ее сферах, стали греческо-турецкие конфликты 1963–1964 гг. и в особенности 1974–1977 гг., когда около 40 % территории острова оказалось под турецкой оккупацией (доля представителей турецкой общины в населении страны на тот момент составляла около 18 %). Конфликт изучен и описан весьма детально (ср.: Бредихин 2006; Aktar et al. 2010; Bryant 2004; Bryant, Papadakis 2012; Papadakis et al. 2006; Trimikliniotis, Bozkurt 2012 и др.), однако его культурные измерения и последствия изучены недостаточно. В числе политических последствий этого конфликта – продолжающий действовать запрет на въезд на территорию Республики Кипр через порты и аэропорты не контролируемой его правительством части острова, что косвенно обуславливает сложность, если не полную невозможность, получения официального разрешения на проведение там каких-либо исследований[12]. Эти обстоятельства повлияли на выбор места проведения полевых исследований и сказались на их тематике.
Следствием конфликтов стало значительное число пропавших без вести, практическая работа по обнаружению тел которых и их возвращению родственникам ведется специальным комитетом ООН с 2005 г. По данным этого комитета, собравшего заявления семей пропавших без вести, в результате конфликтов исчезли 1510 греков-киприотов и 492 турка-киприота. К моменту завершения данного исследования в результате эксгумации 1356 захоронений были обнаружены останки 1217 человек. Генетическая идентификация останков позволила идентифицировать и вернуть семьям для захоронения (по состоянию на 31 августа 2020 г.) 701 грека-киприота и 275 турок-киприотов (CMP 2020). Количество беженцев с северной части острова из числа греков-киприотов оценивается в 200 тыс. человек (RoC 2012: 3), что означает, что каждый третий член этого сообщества оказался в результате конфликта на положении беженца. Большинство из них было размещено в городах и селах южной части острова, однако часть из них, в особенности те, кто имел родственные связи с британцами, была эвакуирована на военных британских кораблях в Великобританию. Следует, впрочем, заметить, что и межобщинные конфликты первой половины 1960‑х гг. привели к разобщению и значительному сокращению числа населенных пунктов со смешанным населением: со времени независимости за одно десятилетие, т. е. с 1960 по 1970 г., число таких деревень сократилось со 114 до 48 (Patrick 1972; Loizos 1976: 361), и турецкие деревенские анклавы среди окружавших их греческих деревень находились вплоть до конфликта 1975 г. на военном положении, были огорожены колючей проволокой и охранялись вооруженными часовыми (ср.: Thubron 1986).
Последняя перепись населения на подконтрольной официальному правительству территории, результаты которой обработаны и доступны, состоялась в октябре 2011 г. Согласно сведениям Статистической службы Кипра (CYSTAT), население в находящейся под контролем правительства южной части страны увеличилось за межпереписной период с 2001 г. на 21,7 %, достигнув 838 897 человек (по оценке 2009 г. – вместе с турками-киприотами Северного Кипра – 892,4 тыс. человек). Самыми высокими темпами (на 33 %) росло население Пафоса и соответствующего региона, доля иностранного населения в котором остается самой большой среди всех остальных регионов страны, достигая почти 35 % (Preliminary Results 2011). В северной части этого региона, по причинам, которые будут изложены ниже, и проводилось исследование. Что касается исконного населения острова, то греки-киприоты составляли 74,5 % при численности в 660,3 тыс. человек; турки-киприоты (из их численности исключены переселившиеся после 1974 г. анатолийские турки и их потомки) – 10 % при численности в 88,7 тыс. человек; армяне – 2,7 тыс. человек (0,3 %); марониты – 4,8 тыс. человек (0,5 %) и так называемые латиняне (католики левантийского и европейского происхождения) – 0,9 тыс. человек (0,1 %).
Перечисленные группы (за исключением греков и турок) признаны на сегодняшний день меньшинствами в отчетах правительства в рамках Европейской рамочной Конвенции по правам меньшинств, а также официальными языковыми сообществами по обязательствам в рамках языковой Европейской Хартии (миноритарными языками считаются армянский и киприото-арабский, на котором говорят марониты; язык местных цыган – так называемый курбеча, или гурбеча, – не вошел в обязательства правительства). При этом постоянно проживающие иностранцы составляли 14,5 % населения острова при численности в 128,2 тыс. человек, что превышает численность четвертого по размеру населения города Кипра – Пафоса. Наиболее многочисленными среди иностранцев являются выходцы из Великобритании, Греции, России, Румынии, Словакии, Шри-Ланки и Филиппин (CYSTAT 2010). По уточненным данным, постоянное население острова на декабрь 2011 г. составляло 952,1 тыс. человек, включая 681 тыс. греков-киприотов (71,5 %), 90,1 тыс. турок-киприотов (9,5 %) и 181 тыс. иностранцев (15 %), постоянно проживающих на острове (RoC 2012: 1).
Сведения переписи 2006 г., проведенной правительством непризнанного Северного Кипра, отличаются в отношении оценок общего числа турок, и в особенности – турок-киприотов. Согласно этой переписи, на территории Северного Кипра в период ее проведения проживало 145 443 турецких киприота, родившихся на острове. Из них у 120 007 человек оба родителя также родились на Кипре (происхождение семей этих родителей в сведениях службы планирования премьер-министра Северного Кипра не оговаривается). 12 628 человек из числа включенных в общее количество турок-киприотов имели смешанное происхождение (один из родителей родился за пределами страны). Таким образом, у 132 635 человек этой переписной категории хотя бы один из родителей сам родился на острове. 101 447 человек (более 38 % населения Северного Кипра были зарегистрированы как недавние выходцы из Турции). Ниже в таблице приведены сведения относительно данной категории по отдельным районам места рождения (Census 2006).
Таблица 1
Распределение населения по месту рождения
Доверие к результатам этой переписи среди специалистов было, однако, невысоким. Многие отмечали, что число иммигрантов было занижено (Hatay 2007: 27, Faiz 2008), а численность неучтенного переписью населения Северного Кипра остается неизвестной. Мухаррем Фаиз, директор Кипрского центра социальных и экономических исследований (Kıbrıs Toplumsal ve Ekonomik Araştırmalar Merkezi – KADEM), проводивший исследование по заказу Евробарометра, сообщал, что «около 30 % населения северной части Кипра не вошло в перепись 2006 г.» (Faiz 2008). Дополнительную информацию дают сведения Турко-кипрского профсоюза учителей (KTÖS 2008; цит. по: Hadjioannou at. al. 2011) о составе школьных классов, в соответствии с которым лишь у 34 % учеников начальной школы оба родителя родились на Кипре; еще у 9 % один из родителей был киприотом; у 19 % родителей было двойное кипрско-турецкое гражданство, что указывало на их происхождение из Турции; у 37 % было гражданство Турции. Иными словами, более чем у половины школьников были семьи с родителями из Турции. При этом в Киренее доля таких школьников составляла 54,5 % (сюда можно добавить еще 10,1 % школьников, у которых были родители с двойным гражданством).
Таблица 2
Распределение населения Северного Кипра по гражданству (Census 2006)
Известно также, что за двадцать лет, последовавших за конфликтом 1974 г., т. е. в период с 1975 по 1995 г., на Кипр эмигрировало не менее 36 тыс. турок-киприотов (EC 2004). Иммиграционная политика, особенно активно поддерживаемая правительством Турции в период с 1975 по 1981 г., привела к появлению значительной массы турок, размещаемых в домах греческих беженцев на территориях, не контролируемых правительством Республики Кипр. Переселенцы были в основном выходцами из прибрежных территорий южной Анатолии, из регионов Мерсин, Адана и Анталия (Johanson, Demir 2006: 3). После 1982 г. раздача собственности греков-киприотов была приостановлена, а после 1993 г. ужесточились и требования к получению гражданства Северного Кипра (Hatay 2007: 2–3). В Северном Кипре сохранилось несколько сел с грекоговорящими мусульманами (например, Ризокарпасос, Лурусина).
Отсутствие надежной системы регистрации гражданства, особенно в первые годы после конфликта, рождение детей уже на территории непризнанной республики, браки между иммигрантами и местными турками-киприотами сделали весьма затруднительной точную оценку доли иммигрантского населения на севере Кипра (Hadjioannou et al. 2011: 539). Согласно данным Международной кризисной группы, «возможно, около половины трехсоттысячного населения Северного Кипра были либо рождены в Турции, либо являются детьми переселенцев из Турции» (ICG 2010: 2).
Общее число выходцев из других стран на обеих частях острова, таким образом, превышает численность всего населения Кипра на начало прошлого века, когда, согласно переписи 1901 г., оно составляло 209 286 человек, из которых 158 585 исповедовали православие, 47 926 – ислам, 915 человек назвали себя католиками, 201 – членами англиканской церкви, 1131 – маронитами, 269 – членами армянской православной церкви, 127 исповедовали иудаизм и 132 относились к иным конфессиям. Согласно этой же переписи, 185 796 человек назвали своим родным языком греческий, 48 864 – турецкий, 1131 – арабский, 505 – армянский, 292 – английский и 434 – иные языки (Hutchinson, Cobham 1909). Современное население сосредоточено, за исключением Никосии, преимущественно в прибрежной полосе, поскольку значительная его часть так или иначе связана с туристическим бизнесом.
Автоэтнографическое отступление
Данный раздел представляется необходимым, поскольку он проясняет еще один важный аспект контекста данного исследования, включая выбор его предмета и способ, или метод, с помощью которого этот предмет изучался. Этот способ можно условно назвать археологией современности. От археологии его отличает то обстоятельство, что никаких раскопок автор не вел, используя лишь самые элементарные из количественных оценок и измерений. Задача извлечь сведения о погребальной культуре и особенностях общества, которое эту культуру несет и передает, почти исключительно за счет описания и исследования кладбищ и изучения их устройства и архитектуры возникла из необходимости – практического отсутствия разговорного греческого, который ограничивается у меня дюжиной ходовых фраз, помогающих поздороваться и попрощаться, спросить о дороге и понять, что тебе объясняют, и тому подобных бытовых ситуаций. Для работы с информантами этого запаса явно не хватало. И хотя с годами этот репертуар постепенно расширялся, все равно от полноценной коммуникации меня отделяют годы интенсивного изучения современного греческого – время, которого я так пока и не сумел изыскать. Впрочем, довольно значительная часть среднего поколения греков-киприотов и несколько бóльшая часть молодежи худо-бедно объясняется по-английски, поскольку он является вторым официальным языком в республике, а интеллигенция (банковские служащие, хозяева гостиниц и часть их персонала, греки-репатрианты из числа тех, кто годы конфликта провел в Великобритании) вообще говорит по-английски замечательно, что явилось для меня хорошим подспорьем. Однако сельские жители, кладбища которых я посещал, обычно владели чуть бóльшим набором английских фраз, чем я – греческих, так что наш разговор на смеси этих двух языков мало помогал пониманию интересующих меня сюжетов. В результате основным методом стала фотофиксация кладбищенского устройства и анализ тех закономерностей и странностей, которые удавалось заметить в ходе такой документации и анализа ее результатов.
Исследуемый регион находится на севере Пафосской епархии. Его западные границы практически не населены, поскольку находятся в горном массиве Тродоса, где невозможно развивать сельскохозяйственную деятельность, а строительство сопряжено со значительными издержками из-за геологии этой части острова – крутых склонов и узких долин, поросших лесом. Значительная часть населения исследуемого региона в силу этого сосредоточена в Золотой долине, рядом с двумя дорогами, соединяющими г. Пафос на юге и пос. Полис Хрисоху на севере, а также в прибрежной части – на побережье Золотого залива.
Свое повествование о сельских кладбищах одной из долин западного Кипра и его северо-западного побережья я хочу начать издалека, с начала 1950‑х гг., т. е. со времен, предшествовавших современному конфликту, разделившему этот остров надвое, когда киприоты, разговаривавшие на греческом и турецком, жили в городах и деревнях бок о бок. Во второй половине 1990‑х гг., когда я впервые побывал в тех краях – в одном из регионов Пафосской епархии Кипра, так называемой Золотой долине, в области, которая была в то время еще в очень незначительной степени затронута туризмом и строительством вилл и гостиниц, – я успел застать лишь осколки местного патриархального быта. В тот период, когда юг острова застраивался все новыми отелями, виллами и ресторанами, северо-запад оставался территорией, закрытой для экономического развития, поскольку значительную ее часть занимали полигоны британских военных подразделений, благодаря чему в селах, находящихся в этом отдаленном и относительно закрытом регионе, дольше всего сохранялся традиционный уклад жизни, начавший трансформироваться под влиянием туристических потоков относительно недавно – в последние 10–15 лет. Территориальная близость к неподконтрольному Никосии Северному Кипру и нерешенные проблемы реституции собственности еще сильнее консервировали развитие этой территории, в результате чего многие села Золотой долины и Тиллирии – гористой местности, занимающей северные отроги Троодоса и примыкающей к Золотому заливу (Κολπος Χρυσοχούς, Chrysochou Bay), во многом остались такими, какими их застал разделивший остров на греческую и турецкую части конфликт 1974 г.
Киприоты из других регионов бывают здесь нечасто и воспринимают эту территорию как богом забытый угол. Забавная история в связи с этим произошла в один из моих первых приездов на остров. Самолет в Ларнаку прилетал поздно – не очень выгодный рейс, поскольку за ночное такси приходится платить двойной тариф, что при поездке через пол-острова составляет едва ли не половину стоимости авиаперелета из Москвы. Уже при подлете стало видно, что над островом бушует гроза – огромные башни лиловых в свете заходящего солнца облаков над Троодосом, главным горным массивом Кипра с его самой высокой точкой – горой Олимпос (6400 футов, т. е. немногим более 1950 м над уровнем моря), то и дело прорезались вспышками молний. Нужно сказать, что осенние грозы на Кипре, как, видимо, и вообще грозы в этих южных широтах, имеют особый масштаб и размах. Когда я вышел из таможни, первые капли дождя, быстро переросшего в ливень, уже накрыли всю Месоарию – обширную равнину, прилегающую к Троодосу с востока, и в наступившей внезапно тьме зазвучали оглушительные раскаты грома.
Таксист мне достался довольно дикого вида – он был похож на пожилого располневшего сатира, сплошь покрытого черной шерстью. Его грудь украшал огромный крест, а свирепый взгляд завершал общее впечатление видавшего виды и неукротимого властелина дорог. По-английски он практически не говорил. Услышав название пункта назначения, он стал советоваться со своим бригадиром, который явно объяснял ему, где находится это богом забытое место, после чего мой таксист перекрестился и спросил, точно ли мне нужно именно туда. Я подтвердил мое намерение, и он нехотя занял место за рулем. В кабине, помимо иконы кого-то из местных святых, перед лобовым стеклом болтался амулет от сглаза – крупная ярко-синяя бусина с белым ободком, вставленная в позолоченную оправу. Пока мы ехали по основной трассе от Ларнаки до Лимассола, а потом до Пафоса, несмотря на ливень и непрекращающиеся раскаты грома, все шло относительно неплохо. Время от времени водитель останавливался, чтобы покурить, бормоча в мою сторону, видимо для того, чтобы обеспечить спокойствие пассажира и собственное, что он по-прежнему силен (I am strong). Поначалу он норовил осенять себя крестным знаменем при каждом ударе грома, но потом ослаб, либо, быть может, мокрое шоссе и неверное освещение потребовали от него бóльшей концентрации внимания, и он почти перестал креститься, вспоминая об этом лишь когда мы проезжали очередную часовню или когда поравнялись с горой, а точнее – высоченным холмом, на котором стоял древний монастырь Ставровуни (Крестовая гора).
Все стало хуже, когда мы покинули узкие улочки Пафоса и свернули на двухполосное шоссе, ведущее на север, въехав на узкую ленту серпантина, прорезанную в цепи холмов и пересекающую плато Лаона. Гроза усилилась, дождь лил стеной, внезапно возникающие из-за поворота фары редких встречных машин (был уже весьма поздний час) слепили глаза. Наше такси встало в узком кармане под какой-то скалой, и после очередной сигареты мой водитель предпринял новую попытку убедить меня, что в такую даль ехать не нужно, а лучше – вернуться и переночевать в Пафосе. Тут-то и выяснилось окончательно, что он никогда в этих краях не бывал и боится заблудиться. Лишь моя уверенность в знании дороги и твердое желание добраться до места позволили его переубедить и продолжить поездку. Минут через сорок, миновав несколько придорожных горных деревушек, лепившихся вдоль шоссе, мы уже увидели городок, куда я и направлялся, а еще через десять минут взмокший от переживаний водитель, однако явно утешенный двойной таксой за длинную ночную поездку, расспрашивал меня, где можно недорого переночевать – отправляться снова в горы в эту погоду без попутчика он явно опасался.
Комизм этой ситуации очевиден, по всей видимости, лишь для жителей мегаполисов, в сравнении с которыми дорожная карта Кипра и расстояния, которые необходимо преодолеть для достижения действительно глухих мест (в данном случае это было что-то около 170 км), кажутся смехотворными, а то обстоятельство, что при этих масштабах даже для таксистов все еще остаются неизведанные закоулки и целые регионы (и это притом, что другой общественный транспорт развит плохо) – вообще удивительным. Тем не менее мне неоднократно встречались киприоты, никогда не посещавшие этот, с их точки зрения, ужасно отдаленный регион, население которого сохраняет свой архаичный диалект с вкраплениями оборотов гомеровских времен и считается жителями столицы и других крупных кипрских городов не слишком цивилизованным.
Сельские кладбища и погребальные обряды[13]
В прежние времена, да и во многих случаях до сих пор местонахождение кладбища можно было издалека обнаружить по купе окружавших его кипарисов. Сегодня эта примета работает хуже – кипарисы стали сажать в качестве разделительных полос между находящимися в частном владении полями и садами, а также использовать вместе с эвкалиптами для осушения бывших когда-то малярийными болотистых низин, и кладбищенские кипарисы затерялись в этой массе посадок. Кипарис, видимо, неслучайно выбран для обрамления кладбищ – с ним у греков связано множество суеверий, об одном из которых повествует Джеральд Даррелл в повести о собственном детстве, проведенном на острове Корфу:
– Я хочу сказать тебе кое-что, маленький лорд, – произнес он. – Опасно тут лежать под деревьями.
Я посмотрел на кипарисы, не нашел в них ничего опасного и спросил старика, почему он так думает.
– Посидеть-то под ними хорошо, у них густая тень, прохладная, как вода в роднике. Но вся беда в том, что они усыпляют человека. И ты никогда, ни в коем случае не ложись спать под кипарисом.
Он остановился, погладил усы, подождал, покуда я не спросил, почему нельзя спать под кипарисами, и продолжал:
– Почему, почему! Потому, что, проснувшись, ты станешь другим человеком. Да, эти черные кипарисы очень опасны. Пока ты спишь, их корни врастают тебе в мозги и крадут твой ум. Когда ты проснешься, ты уже ненормальный, голова у тебя пустая, как свистулька.
Я спросил у него, относится ли это только к кипарисам или же ко всем деревьям.
– Нет, только к кипарисам, – ответил старик и строго посмотрел на деревца, под которыми я лежал, будто опасаясь, что они могут подслушать наш разговор. – Только кипарисы воруют рассудок. Так что смотри, маленький лорд, не спи здесь.
Он слегка кивнул мне, еще раз сердито посмотрел на темные пирамиды кипарисов, словно ждал от них объяснения, и осторожно начал пробираться сквозь заросли миртов к склону холма, где разбрелись его козы (Даррелл 1986: 35).
Кипарисы, как и тысячелетия назад, остаются в греческой культуре символом траура и печали, и по-прежнему окружают большинство исследованных кладбищ, за исключением тех, что расположены вплотную к дорогам и заливу, либо высоко в горах, в зоне сосновых лесов, где условия для их роста менее благоприятны. Древние греки полагали, что кипарис – это дерево, которое умерший, достигнув Аида, увидит первым. Они делали из кипариса гробы, полагая, что его магическая сила будет защищать покойника. Им, впрочем, было известно, что древесина кипариса защищает труп от червей и насекомых. Скорбящие на похоронах несли ветви кипариса, чтобы подчеркнуть свое горе (именно ветвь кипариса держала Афродита, демонстрируя скорбь по Адонису). Греки до сих пор верят, что кипарисы на кладбищах защищают покойных от злых сил.
Обряд погребения в греческой православной церкви Кипра
Как и всякая мировая религия, христианство впитало множество местных культов и повсюду явлено в локальных синкретических формах. На Кипре этот синкретизм проявляется не только в некоторых особенностях культов местных святых и мучеников, но и во многих чертах погребально-поминальной обрядности, рассмотрению которой посвящен этот раздел.
Греческий обряд погребения не слишком отличается от аналогичного обряда в русском православии, однако отличия все-таки есть. О появлении покойника в доме соседи нередко узнают по крышке гроба, выставленной у входа в дом, либо, как это описано в книге Колина Таброна «Путешествие на Кипр», по приколотому к двери дома полотнищу с белым крестом на черном фоне (Thubron 1986: 51).
Отпевают в церкви и хоронят обычно на третий день после смерти. На отпевание приходит практически все свободное взрослое население деревни или, что часто совпадает в границах, церковного прихода, включая полицию, армию (если на территории прихода есть армейские части) и пожарную часть.
К церкви приходит народа не меньше, чем в престольный праздник. Перед отпеванием друзья и родственники покойного произносят над гробом с его телом поминальные речи, и поэтому служба длится долго – обычно около полутора часов (см. илл. 1). В храме во время поминальной службы гроб размещается так, чтобы голова покойного оказалась ближе к алтарю, т. е. на востоке, однако во время погребения гроб помещается так, чтобы голова оказалась на западе. Символизм этой позы связан с ассоциированием запада с заходом солнца, концом дня и закатом жизни (ср.: Danforth 1982), в силу чего многие киприоты избегают размещать кровати в своих домах так, чтобы изголовье оказалось на западе (Argyrou 1996: 187).
Собственно церковный канон, в отличие от народных практик, консервативен и состоит из строгой последовательности гимнов, молитв и чтения избранных мест Священного Писания. Церковная часть обряда, которой часто предшествует светская часть (в это время произносят свои речи друзья и родственники покойного), начинается с Трисвятой песни (греч. Τρισάγιον «Ἅγιος ὁ Θεός, Ἅγιος ἰσχυρός, Ἅγιος ἀθάνατος, ἐλέησον ἡμᾶς!» – «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас»). Трисвятое поется речитативом священником (или хором) и на месте упокоения (в больнице или доме), сразу после смерти, и на вечерней службе (так называемой панихиде или парастазиса, т. е. всенощного бдения, во время которого освящается и гроб, куда кладут омытое тело усопшего) накануне дня похорон в доме, где находится покойник, а также во время погребальной церковной службы в день похорон и еще раз у могилы сразу после погребения, а затем по поминальным дням, особенно на сороковой день после погребения.
Во время отпевания в церки за Трисагионом следует чтение псалмов и поются гимны (псалом 119: ч. I, стихи 1, 20, 28, 36, 53, 63; ч. II, стихи 73, 83, 94, 102, 112, 126; ч. III, стихи 132, 141, 149, 161 1 175, 176; благословение (Ευλογητάρια) из этого же псалма, стих 12; кондак (κοντάκιον) и восемь заупокойных стихир, каждая – на свой глас Осмогласника). В это время священник осуществляет каждение над покойником и паствой, алтарем и иконами. Затем следуют чтения из Писания (1 Фес., 4: 13–18 и из Иоан. 5: 24–30). Церковная часть отпевания завершается заупокойной малой ектенией (Εκτενής) и отпустительным тропарем (Ἀπολυτίκιον), поцелуем мира (ἐν ἁγίω φιλήματιi), когда родные и близкие прощаются с покойным, и помазанием тела под чтение 51‑го псалма (стих 7: «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега»[14]). Паства поет стих «Вечная память» Трисвятой песни. На кладбище во время погребения священник снова читает Трисагион (Father Nektarios Morrow 1999; Vassiliadis 1997: 352–377; Calivas 2003: 157).
После отпевания в храме гроб (сегодня это зачастую богато украшенное резьбой изделие из отполированного дерева с бронзовыми ручками) выносят и ставят на катафалк (обязательно ногами вперед), и, поскольку кладбище, как правило, находится недалеко от церкви, все остальные участники церемонии отправляются к могиле пешком – часть из них в процессии за катафалком, остальные идут по обочине и тротуарам, а какая-то часть перемещается к кладбищу на своих автомобилях.
Перед опусканием гроба в могилу священник, читая псалом «Окропи меня иссопом, и буду чист; омой меня, и буду белее снега», окропляет могилу елеем, выливая его крестообразно, после чего гроб опускается в могилу, и священнослужитель бросает на него горсть земли, произнося строку из 23‑го псалма Давида («Господня – земля и что наполняет ее, вселенная и все живущее в ней…»), завершая службу стихом «Ибо прах ты и в прах возвратишься» (ὅτι γῆ εἶ καὶ εἰς γῆν ἀπελεύσῃ – Быт. 3: 19). Дальше все происходит очень быстро. Родственники бросают на гроб по горсти земли, а стоящие рядом молодые люди быстро засыпают могилу заранее приготовленной землей из предварительно заполненных ею больших баков, опрокидывая их на гроб – лопаты при этом не используются. Могильный холм вырастает буквально за пару минут. Родственники и друзья усопшего возлагают венки и цветы на могилу, и намогильный холмик целиком покрывается ими. Затем священнослужитель берет каравай белого хлеба на блюде и, разламывая хлеб, бросает его на могильный холм, а блюдо разбивает.
Обычай разбивания посуды на могиле является очень древним и широко распространен в материковой Греции и за ее пределами (Politis 1894). На Кипре его свидетельства обнаружены археологами в захоронениях, относящихся к IV тыс. до н. э. (ср.: Grinsell 1961: 482). Этот обычай рассматривается как часть обрядов очищения, призванных защитить живых от опасного влияния мира мертвых.
У ворот кладбища несколько женщин из числа родственников покойного организуют небольшой стол с хлебом, халуми (местным сыром из козьего и овечьего молока), вином и водой, разлитыми по пластиковым стаканчикам (см. илл. 2). Скорбящие, выходя с кладбища, берут вино или воду, хлеб и сыр и поминают почившего, произнося обращенную к Богу фразу «Вспомни его». В это время женщины приглашают их прийти на поминки (μακαρίa, букв. «благословение, блаженство») и сообщают адрес, обычно какого-то кафе или ресторана, где и организуется поминальный ужин (прежде он проводился в доме усопшего). Иногда участникам погребения раздают коливо (поминальную кутью), которая готовится накануне из пшеничного зерна. Зерно отваривается до мягкости, потом замачивается в холодной воде, обычно на всю ночь. Затем его рассыпают на чистом полотенце и покрывают сверху вторым полотенцем, чтобы убрать всю влагу, после чего оно смешивается с мелко нарезанной петрушкой, кинзой или свежей мятой, корицей, семенами аниса или толчеными семенами кориандра и орехами – грецкими или миндальными, кедровыми, фисташками или лещиной. Коливом (кутьей) угощают также прихожан после поминальных служб в церкви, проводимых в специальные поминальные дни – так называемые родительские субботы души (ΨυχήΣάββατο) – в субботу за две недели до Великого поста и в субботу накануне Троицы.
Позднее родню и друзей приглашают на 40 дней и годовщину. В ближайшую к сороковому дню субботу в церкви отправляется поминальная служба. За могилами, как правило, ухаживают женщины, однако и мужчины – в особенности если речь идет о могилах детей – приходят убирать и поливать цветы, там, где они посажены (из-за постоянного летнего зноя и засушливого климата могилы с цветниками встречаются довольно редко). Если усопший оставил вдову, она постоянно носит траур, в то время как овдовевшие мужчины обычно не меняют своего повседневного костюма и траура не носят.
Важность поддержания сообщения между мирами живых и мертвых выражается в Греческой православной церкви Кипра чередой поминальных служб и молений (μνημόσυνο), следующих за погребением с определенными интервалами, а также в существовании определенных обязательств, возлагаемых на семью покойного. Женщины из числа родственниц усопшего не только омывают тело, но и участвуют после всенощного бдения у гроба (панихиды) и погребения в уборке дома, призванной уничтожить всякое подразумеваемое присутствием смерти загрязнение. Каждый этап перехода между мирами живых и мертвых маркирован особыми молитвами и обрядами, отмечающими, как и в обряде Русской православной церкви, третий, девятый и сороковой дни после отпевания и погребения. Киприоты часто заказывают и проводят такие службы также по прошествии трех, шести и девяти месяцев, не говоря уже о годовщине погребения, которая отмечается не только в первый и третий годы, но и на протяжении пяти последующих лет. Считается, что такая последовательность обрядов отражает стадии перехода и телесного разложения: «на третий день разлагается лицо, на девятый – начинается распад тела, и лишь сердце остается невредимым; а на сороковой разлагается и оно, что рассматривается как одно из условий спасения» (Hartnup 2004: 194).
Существует и церковная интерпретация дней поминовения: например, поминальная служба на третий день символизирует смерть и воскрешение Христа, а сороковой день отражает ветхозаветную практику (именно на сороковой день, согласно Ветхому Завету, евреи поминали Моисея). Святой Симеон (Фессалоникийский) так интерпретировал значение этих дней: «Поминовение на третий день посвящается Троице, дающей нам наши существование и жизнь; девятый день напоминает нам о девяти разрядах святых ангелов, среди которых окажутся наши близкие, а в сороковой день поминальная служба символизирует вознесение Христа. Третий, шестой и девятый месяцы составляют троицу и напоминают о ней».
Физический распад тела сопряжен с народными представлениями о путешествии души. Хотя, в соответствии с церковной догматикой, душа покидает тело сразу после смерти, в народных представлениях она пребывает в теле еще в течение трех дней после смерти, после чего, сопровождаемая ангелами-хранителями, она наконец его покидает. На девятый день она достигает врат, у которых отчитывается о прожитой жизни и всех своих деяниях, а на сороковой день прибывает к Господнему престолу и получает место, где будет находиться до Судного дня (Krumbacher 1892: 348–349)[15]. Семья усопшего и его друзья присутствуют на всех этапах путешествия души, молясь, принимая участие в поминальных службах и обрядах и организуя семейные поминки. Женщины во все это время регулярно ухаживают за могилой, зажигают на ней поминальные свечи и лампады, приносят свежую еду и питье. Все это, согласно народным и официальным представлениям, облегчает путь души к Господу.
Экономические и политические факторы трансформации погребально-поминальных традиций
Материальная культура погребальных традиций оказалась в значительной степени связанной с экономикой и политикой государства. Нехватка и дороговизна земель, турецко-греческий конфликт и позиция церкви являются тремя важнейшими факторами, определяющими динамику изменений в этой сфере. Поскольку ситуация, связанная с конфликтом, стагнирует, почти не меняясь в последние несколько десятилетий, два других динамично меняющихся фактора оказываются сегодня определяющими и диктуют форму и направление трансформаций в рассматриваемой здесь сфере.
Все посещенные мною кладбища, помимо кипарисовых посадок, были огорожены каменными, деревянными или металлическими оградами (см. фото на обложке книги), которые, кроме обозначения символической границы между миром живых и мертвых, соответствуют и вполне мирским экономическим обстоятельствам – земля на острове очень дорога, и муниципалитеты должны выкупать ее у частных владельцев или арендовать у государства, перекладывая затем расходы на владельцев и арендаторов кладбищенских участков.
Наиболее распространенным видом надгробий сегодня является намогильная плита, обычно из белого мрамора, возвышающаяся над землей настолько, чтобы в ее стенках можно было разместить ниши, обычно застекленные, куда помещаются лампады и иконки, иногда также какие-то вещи, либо принадлежавшие почившему, либо принесенные к его могиле как дар. Иногда в эту же нишу помещаются записки от родных и друзей, стихи и т. п. Позади стелы, на которой обычно выбиты имя покойного (или покойных, если могила семейная), дата смерти и возраст, в ее основании, обычно находится еще одна небольшая ниша, в которой хранятся масло для лампады, спички, бутылка для воды, используемая для полива растений, метелочка и другой инвентарь для ухода за могилой (см. илл. 3).
Нехватка участков для погребения, даже при высоких на них ценах, обусловливает существующие практики захоронения и нынешнюю планировку большинства кладбищенских территорий с теснящимися могильными плитами и очень узкими дорожками между рядами надгробий. Поскольку экономические и политические факторы существенно влияют на погребальные традиции и их материальную сторону, они заслуживают более детального описания.
Жена моего знакомого морского биолога из Никосии, изучающего морских черепах, сама – герпетолог, так рассказывала мне о местности, в которой мне предстояло проводить исследование:
Местные крестьяне еще пятьдесят-шестьдесят лет назад вели очень скромный образ жизни. Из-за недостатка средств они никогда не покидали своих мест, не ездили даже в Никосию. Вместо машин тогда здесь были только ослы. Мы из Никосии смотрели на этот район как на очень отдаленный и изолированный, с весьма отличающимся от нас населением. До независимости, когда наконец здесь началось освоение [имеется в виду развитие туриндустрии] и они постепенно достигли процветания, они буквально боролись за выживание. Местные кладбища и могилы были очень простыми: простой деревянный крест, вот и все. А сегодня – повсюду мрамор. Однако в те времена даже покупка кусочка земли для могилы была для семьи почти непосильной ношей (ПМ Соколовского С. В.).
В этом лаконичном описании ситуации основной причиной трансформации материальной стороны погребальной культуры выступает экономика, а поскольку речь идет о сельских кладбищах, прежде всего – экономика сельского населения и его хозяйства.
Упомянутое вытеснение простых деревянных крестов на могилах мраморными плитами и памятниками совпало с экономическим развитием региона благодаря его демилитаризации и открытию земель под туристическую застройку. Одновременно растущая стоимость земли и ее нехватка привели к более широкому распространению семейных захоронений и подзахоронений родственников усопшего в его могилу. В случаях, если могила оказывалась «бесхозной» – без ухода и лишенной поступлений небольшой ежегодной платы от родственников умерших, – в нее по прошествии определенного времени хоронили вновь умерших независимо от родства с хозяевами прежней могилы, а прежнее надгробие, обычно деревянный крест (это и объясняет наличие на сельских кладбищах значительного числа таких крестов без могил), убирают в сторону – к ограде кладбища (илл. 4).
По прошествии времени после масштабного конфликта 1970‑х гг. экономический фактор стал почти единственной силой, определяющей нынешние трансформации в похоронной сфере, однако влияние церкви и ее позиции в некоторых отношениях продолжают играть важную роль. В числе экономических процессов, повлиявших на интересующую нас сферу традиционной культуры, важнейшим является «развитие» конкретных административных территорий за счет продажи земельных участков под строительство вилл для туристов и экспатриантов. С появлением значительного числа последних проблема кладбищенских участков обострилась, как и связанная с нею специфическая проблема кремации (которая будет рассмотрена ниже), не в последнюю очередь в результате политики Кипрской православной церкви.
Межобщинные столкновения и военный конфликт, приведший к разделению острова, исчезновению турецких деревень на его юге и юге-востоке, остаются третьим значимым фактором в границах исследуемого региона, обусловившим запустение и постепенное исчезновение прежде многочисленных мусульманских кладбищ.
В Приложении к данной главе представлены краткие описания кладбищ, а также историко-демографические сведения о селах, которым эти кладбища принадлежат.
Эпитафии
Как и можно было бы ожидать от деревенских кладбищ, чьи покойники в большинстве своем оставались при жизни крестьянами, надгробия, содержащие, помимо фамилий усопших и дат смерти или возраста (это их немного отличает от русской православной традиции, где на плитах и надгробиях принято указывать лишь даты рождения и смерти, а не возраст упокоившихся), еще и эпитафии, оказались довольно редкими, но все же они встречались, и даже стихотворные, хотя часть этих поэтических сочинений рассматривается более образованными соотечественниками как любительские вирши весьма невысокого в отношении их размера и стиля уровня. Однако в данном случае нас интересует больше содержание этих эпитафий, нежели совершенство или несовершенство их формы.
На кратко описанных ниже кладбищах исследуемого региона удалось обнаружить лишь два десятка эпитафий. Условия съемки (ее освещенность и угол, не всегда удачный из-за тесноты располагающихся почти вплотную друг к другу могил) не позволяли получить качественные фотографии каждой из них. Кроме того, часть надписей оказалась довольно стандартной, сводящейся к вариациям молитвенного благопожелания «Покойся с миром!». Если говорить об авторстве эпитафий, то они распадаются на две группы: близкие родственники (родители, овдовевшие муж или жена, с одной стороны, и сам покойный, пожелавший иметь определенную эпитафию на своей могиле – с другой). Поскольку такая предусмотрительность встречается нечасто, авторство родственников абсолютно преобладает. В качестве примеров я приведу лишь по одной из документированных эпитафий от каждой из этих двух групп: одну – от скорбящих родителей умершего в результате хронического заболевания девятилетнего ребенка, другую – от философски настроенного и готовящегося к собственной смерти жителя одной из деревень.
Эпитафия на первом из этих двух надгробий (илл. 5) может быть переведена следующим образом:
Ангелу
В начале весны, по пришествии мая
Харон[16] позавидовал тебе.
Наш дорогой Никола,
Ты так талантливо играл на бузуки.
Ты был как маленькая роза[17],
которая росла и цвела в цветнике.
Но Харон позавидовал твоей прекрасной улыбке
и твоей невинной душе, обнимающей весь мир.
Ты был звездой утренней зари
и утренней звездой ночи,
которая всегда дарила радость
твоим матери и отцу.
Ты был светом и жизнью
и днем и ночью.
Ты был белой лошадью с крыльями.
Харон обманул тебя, притворившись,
что собирается взять тебя на прогулку,
показать тебе небеса, полные звезд,
и эти мерцающие звезды, и гаснущая луна
ослепили тебя своим светом, мой мальчик,
и ты улетел на ангельских крыльях
и исчез в небе.
Когда свет звезд и свет луны угаснет,
вспомни о своей маме и возвращайся,
не бойся земли, что укрывает тебя,
пусть она будет легкой,
и розы и душистые цветы,
пролитые слезы и боль твоей мамы,
свежий ветер и дождь
всегда будут охлаждать
твое маленькое тело ангела
и напоминать нам о тебе.
Эпитафия на втором надгробии (илл. 6) написана от лица покойного и является его прижизненным комментарием к загадке жизни после смерти:
Может, в этой могиле скрывается
нетронутое, неслыханное, невиданное,
расцветает и выражает нас, непознанных?
Все начинается после смерти!
Проблема кремации
Как уже отмечалось во введении к этой главе, помимо общения с умершими, существует обширная область метакоммуникативных практик, реализуемых в дискурсе об умерших и их посмертной судьбе. Одной из наиболее острых тем этого дискурса на Кипре остается до сих пор не решенная проблема кремации.
Кремация является весьма распространенной практикой в странах Европейского Союза, однако наибольшее распространение она получила в государствах с населением, в котором преобладают представители протестантских конфессий: Великобритании, Дании, Швеции, Швейцарии. В них доля кремируемых среди всех умерших превышает 50 % (в Чехии она составляет более 70 %; по некоторым оценкам, в Великобритании она превышает 75 %). В государствах с преобладанием православной религии практика кремации столкнулась со значительным сопротивлением церковных кругов. Кипр, как и Греция, относится к таким странам. Греческое правительство, хотя и приняло соответствующий закон, но из-за сопротивления церкви в течение многих лет не могло найти участка земли рядом с Афинами, где можно было бы построить крематорий. Первый и единственный частный крематорий начал свою работу после бурных многолетних дебатов и ожесточенного сопротивления Греческой православной церкви только в сентябре 2019 г. в небольшом городке Рицона неподалеку от Афин, хотя закон, разрешающий кремацию, был принят еще в 2006 г.
На Кипре проблема кремации стоит особенно остро из-за постоянного роста цен на кладбищенские участки и нехватки земель. Иногда новые могилы располагаются буквально в сантиметрах от существующих захоронений или выкапываются там, где прежде были дорожки. Экспатрианты жаловались также на дискриминационную практику выделения участков для захоронений со стороны сельских администраций, приберегающих их для своих односельчан-киприотов, в результате чего экспатриантам часто приходилось проводить погребение за десятки миль от места проживания семьи.
Помимо этого, население острова, как уже сообщалось выше, почти на 15 % состоит из иностранцев разных конфессий. Среди трудовых мигрантов наиболее многочисленными группами являются вьетнамцы, ланкийцы, филиппинцы, занятые обычно в домашнем хозяйстве и садоводстве. В ресторанном и гостиничном бизнесе работают много болгар, румын и выходцев из других стран Восточной Европы. Некоторые из них обзаводятся семьями, получают вид на жительство и не собираются покидать страну. Часть мигрантов, главным образом британские экспатрианты, хотят быть похороненными на родине. Без кремации это сделать сложнее, и отсутствие такой возможности на острове заставляет похоронные агентства заключать договоры с крематориями ближайших стран, что существенно удорожает стоимость похорон.
В апреле 2016 г. кипрский парламент утвердил закон, легализующий кремацию в стране. Cyprus Mail опубликовала статью о возможном появлении крематория на Кипре в течение ближайших пары лет, что было с энтузиазмом встречено британскими экспатриантами, проводившими в течение 14 лет кампанию в поддержку кремации. На тот период только Кипр и Мальта из всех стран Евросоюза не имели соответствующего законодательства. Под одной из петиций было собрано более 11 тыс. подписей, а в адрес церковных и официальных властей было написано множество писем от британского сообщества экспатриантов, численность которого на Кипре превышает 24 тыс. человек.
Директор похоронного агентства «Ангелы-хранители» в Пафосе Морин Уотт (Maureen Watt, managing director of Angel Guardians Funeral Home) сообщила, что агентство ведет переговоры с архитектором по вопросам проектирования крематория и затем подаст заявку на лицензию. Она оценила стоимость проекта в два млн евро и выразила надежду, что через два года крематорий уже будет функционировать. Однако поскольку финансовый кризис 2012–2013 гг. и последовавшая за ним экономическая рецессия существенно сократили возможности правительства субсидировать новые проекты, необходимо было найти частных инвесторов, готовых вложить эти деньги на длительный срок. Проведенный агентством «ангелов-хранителей» опрос клиентов показал, что более 91 % экспатриантов независимо от их национальности выразили желание быть кремированными. По оценке агентства, стоимость кремации будет находиться в диапазоне от £ 360 до £1100, т. е. не будет превышать британского уровня цен, в то время как для британских экспатриантов, проживающих на Кипре, стоимость перемещения тела в Великобританию на момент написания этого материала (апрель 2016) составляла €3800 (Cremations 2018). На сегодняшний день она достигла €5000.
Два года спустя после принятия закона о кремации парламентом Кипра его имплементация так и не стартовала. Из-за жестких требований к организации крематория и высокой стоимости проекта его строительство не началось до сих пор из-за отсутствия инвесторов.
Иерархи кипрской православной церкви, комментируя ее позицию в отношении кремации, неоднократно заявляли, что она обусловлена не догматами церкви, но уважением к традиции – погребение позволяет родственникам навещать могилу, что приносит им утешение. Известно также, однако, что церковь пострадает в финансовом отношении, если кремация начнет вытеснять традиционное погребение.
Учитывая позицию церкви, кипрские парламентарии включили в закон о кремации положение, в соответствии с которым выбор кремации должен быть зафиксирован умирающим письменно; в противном случае кремирование тела не будет разрешено. Церковные иерархи в свою очередь заявили, что церковь не будет проводить отпевание и поминальные службы в отношении выразивших желание кремироваться после смерти. Вот пример высказываний на эту тему. Архиепископ Хризостомос II, обсуждая вопрос кремации, заявил:
Выбрать кремацию – это право человека. Это их дело, но церковь не намерена проводить отпевание в отношении лица, которое заранее заявляет о желании быть кремированным (Chrysostomos 2016).
Типичная позиция верующих греков-киприотов отражена в высказывании одной из них – Марии Сократус:
Я верю, что нас должны хоронить. Наше тело является частью того, кем мы являемся, а кремация – это неуважение к телу. Наша религия говорит, что мы не согласны с сожжением тела, поскольку оно является храмом Святого духа; мы не должны сознательно его разрушать. Я считаю, что люди нашей веры, желающие подвергнуться кремации, по сути уже оставили церковь (Browne 2016).
В этом высказывании она почти буквально воспроизводит отдельные фрагменты речи Хризостома II, который, хотя и подчеркивая, что собственно догматических аргументов против кремации нет, все же заявил, что церковь не может отпевать тех, кто так непочтительно относится к телу, являющемуся храмом души. В то же время среди более молодого поколения распространены и совсем иные настроения. Так, например, житель Пафоса Панайотис Панайоту (в возрасте около 30 лет) заявил, что он подумывает о кремации:
Нам говорят, что мы не должны соглашаться на кремацию, но мне кажется, что нам нужно как-то адаптироваться к современному обществу, иначе мы будем выглядеть изгоями. Вся эта проблема во многом объясняется тем, что церкви нужны эти деньги, но для меня – проблема состоит вовсе не в этом. Мне не нравится мысль, что мое тело должно лежать в земле. Лучше уж, чтобы мой пепел рассеяли в океане (Browne 2016).
Похоже, что именно проблема возможности общения с умершими стала камнем преткновения для консервативного православного общества в решении вопроса о кремации.
Заключение
Греческие кладбища на Кипре, подобно погребениям из любых эпох и разных континентов, не могут не отражать социальной и культурной специфики населения, которое в заботе о своих мертвых создает и сохраняет их. Даже если в фокусе внимания оказывается только материальный аспект погребений, его анализ позволяет уловить присущие данному периоду социальные трансформации и устойчивые ценности и стереотипы (если говорить об описываемой в этой главе территории) – консервативной крестьянской культуры (ее консерватизм, помимо полевых наблюдений автора, отмечается многими поколениями побывавших в этих краях путешественников, включая относительно недавние их наблюдения – ср.: Thubron 1986: 127). Фотофиксация погребений свидетельствует, что на всех осмотренных кладбищах этой территории дорогие деревянные кресты были вытеснены мраморными надгробиями. Можно было бы предположить, что такие кресты являлись лишь временными навершиями свежих могил, которые по прошествии небольшого времени заменялись менее подверженными влияниям стихий и дорогими каменными надгробиями, однако эта гипотеза, верная в отдельных случаях, не находит своего подтверждения в их большинстве, поскольку фамилии и даты смерти, вырезаемые на крестах или написанные на табличках, прибиваемых к таким крестам, не совпадают с фамилиями и датами смерти, выгравированными на плитах и памятниках. Если вспомнить процитированное ранее замечание одного из наших респондентов о бедности населения этого региона в прошлом и его относительной состоятельности, пришедшей с развитием туризма сегодня, становится понятным, что семьи усопших продолжили тратить на отпевание, поминки и похороны примерно такую же, довольно высокую для их семейного бюджета, цену, и хотя стоимость земельных участков, гробов и всего необходимого для пристойного (т. е. рассматриваемого сообществом как норма) погребения кратно возросли (по ценам 2018 г. – около 10 тыс. евро за участок и погребение (ср.: Grave Issue 2018)), они вряд ли превысили ту всегда довольно высокую долю бюджета семьи, которую она была готова или вынуждена под давлением негласной социальной нормы и общественного мнения на него потратить.
Клиффорд Гирц в одной из глав известного сборника своих статей «Интерпретация культуры», озаглавленной «Влияние понятия культуры на понятие человека», выдвинул идею, не вполне реализованную антропологами и сегодня: рассматривать культуру не столько как комплекс моделей поведения – обычаев, традиций, практик, привычек и т. п., сколько как набор различных механизмов контроля – инструкций, правил, рецептов, установлений, запретов и проч. (Geertz 1973: 44; Гирц 2004: 56). Похоже, что забота о душе умершего (а греческие православные погребальные обряды являются выражением этой заботы) накладывает на семью усопшего в рассматриваемом здесь случае культуры греков-киприотов столь высокие обязательства, что их выполнение не может не обеспечиваться эффективными механизмами социального контроля. Таким механизмом в этом случае, считающимся, впрочем, типичным для большинства средиземноморских культур, является известный и многократно описанный комплекс чести и стыда (ср.: Peristiany 1965; Pina-Cabral 1968; его критику см. в: Herzfeld 1984; Gilmore 1987). Обязательными и принудительными такие негласные нормы делает сила родственных и соседских связей и сплоченность кипрских сельских сообществ в целом, проявляющаяся, в частности, и в том, что на похороны является все местное население, включая полицейских и служащих в армии, так что во время отпевания в церкви и рядом с нею оказывается почти столько же людей, сколько приходит в церковь по большим праздникам, например во время пасхальной службы.
Комплекс чести и стыда продолжает сохранять свое влияние, что заставляет семьи киприотов идти на высокие расходы, связанные с погребением и поминками. Принцип быть не хуже остальных принуждает их тратить огромные суммы на свадьбы (Argyrou 1996) и похороны и менять деревянные кресты на дорогие мраморные надгробия. Другой наблюдаемой тенденцией, влияющей на перемены в интересующей нас области, является борьба традиционных эгалитарных ценностей кипрской деревни (большинство погребений на обследованной мной сельской территории выглядят более или менее одинаково, хотя изредка встречаются откровенно бедные, отмеченные лишь деревянным крестом, надгробия, но таких с годами становится все меньше) с растущей коммерциализацией погребения и связанных с ним обрядов, выражающейся не только в появлении мраморных надгробий и дорогих гробов, но и ощутимой дифференциации маркеров «богатых» и «бедных» могил и участков кладбищ (это более характерно для кладбищ крупных городов).
Заслуживает внимания также возрастная дифференциация надгробий, в которой детские могилы и памятники выделяются в особый тип. Его особенностями являются наличие на таких могилах игрушек, писем, эпитафий, склепов, практически не встречаемых на могилах умерших остальных возрастных категорий. Иные формы дифференциации покойных (гендерная, профессиональная) выражены слабее и встречаются на исследованной территории северо-западного Кипра лишь в ограниченном числе случаев.