В-третьих, подробное перечисление всех близких родственников (в т. ч. уже скончавшихся) позволяет еще раз обозначить семейный круг (например, включив в него постоянного бойфренда внучки покойной или невесту племянника) и, заново пересобрав его, восстановить разрушенные смертью связи – как между самими скорбящими, так и с усопшим, которого сконструированная для некролога версия генеалогии помещает в центр семейной группы.
Наконец, биография – максимально стандартизованный раздел некролога – представляет умершего как члена исландского общества. Каждый умерший житель страны будет описан в МБЛ сходным образом: равенство граждан Исландии перед лицом смерти возводится в абсолют, и универсализированное жизнеописание напоминает об этом авторам текстов, родственникам и знакомым усопшего, читателям – и самому покойному.
Поэзия как атрибут жизни и смерти
Поэзия – один из немногих неизменных атрибутов исландских некрологов от первых текстов в «Скирнире» до современных «писем»; значительная часть текстов фактически представляет собой прозиметр. «Письмо» покойному, как и более «традиционный» некролог, часто включает в себя поэтические фрагменты: отдельное небольшое стихотворение или 1–3 строфы из более крупного произведения, чаще всего помещенные в конце (реже в начале) текста как продолжение финального обращения к покойному либо вписанные в контекст. Более того, в ряде случаев стихотворение с добавленными к нему обращением и подписью (иногда исключается даже обращение) заменяет некролог – оно самодостаточно. Можно предположить, что в период, когда действовал запрет на прямое обращение к умершим, поэзия могла быть способом обойти его и «поговорить» с усопшим, пусть и чужими словами.
Поминальная поэзия в Исландии имеет долгую историю: от средневековых скальдических поэм, описывающих деяния покойных правителей, до элегий и стихов «на смерть», написанных в XIX в. Отчасти традиция сохраняется до сих пор, как правило, среди представителей старшего поколения, которые слагают строфы по случаю всех важных событий в семье, к которым относится и уход родственников (ПМ1, 3 Кучеровой И. А.). Не менее долгую историю имеет и представление исландцев о магической и коммуникативной функциях «связанной речи» (bundið mál), которая, как считалось, способна не только влиять на реальность, но и выступать в качестве «языка», на котором происходит общение с иным миром – отголоски подобных представлений сохранялись в Исландии вплоть до второй половины ХХ в. (Гуревич, Матюшина 2000; Almqvist 1961). Поэтическое сопровождение перехода в иной мир вполне логично в этом контексте: заключенное в стихотворную форму сообщение с большей вероятностью дойдет для умершего адресата, а перформативность рифмованных текстов позволяет напомнить усопшему о проведенном вместе времени, поблагодарить его или воззвать к богу, прося о спокойной смерти-сне (уже произошедшее событие как бы переписывается заново, обеспечивая «правильный» переход в иной мир), о защите и вознесении души покойного в рай. Строфы, адресатом которых становится бог, а автор некролога и покойный сливаются в единого адресанта, совместно молясь об обретении вечной жизни и благодаря этому обретая ее, часто написаны от первого лица. Наконец, поэзия может быть средством обращения и к сообществу всех исландцев – она выводит некролог на общекультурный/общенациональный уровень.
Длительное время редакционная политика МБЛ разрешала использовать в некрологах только уже опубликованные стихотворения, что позволяло отсеять любительскую поэзию, сложенную на смерть конкретного человека. С одной стороны, это было вызвано тем, что несоблюдение сложных правил аллитерации и внутренних рифм, необходимых для создания текстов в традиционных стихотворных формах, считалось дурным тоном и вызывало раздражение просвещенных читателей, особенно старшего поколения. С другой – «непрофессиональные» тексты часто отличались эмоциональностью, которая считалась неприемлемой. Как отмечает Кэстер, такое требование редакции усиливало универсализацию и заставляло авторов сдвигаться в сторону «публичных», а не эмоциональных и личных заявлений (Koester 1990: 317).
К началу рассматриваемого мной периода это правило уже не действовало на протяжении десяти лет, и некоторые авторы включали в некролог собственные поэтические строфы, специально созданные как прощальный дар умершему. Могли использоваться и стихи покойного (например, сын приводит поэтическую автобиографию своей матери). Однако несколько моих респондентов (ПМ2, 3 Кучеровой И. А.) сообщили мне об этом запрете, считая его по-прежнему актуальным и мотивируя необходимостью избегать графомании, наносящей вред имиджу центральной газеты – судя по всему, несмотря на популярность некрологов-«писем», стихи на смерть по-прежнему считаются многими исландцами слишком личными, чтобы их публиковать.
О важности поэзии как способа прощания с усопшим говорит то, что на сайте МБЛ существует база стихотворных текстов, собранных специально для использования в некрологах: от знаменитой строфы из «Речей Высокого» из «Старшей Эдды» («Гибнут стада, родня умирает, и смертен ты сам…»), фрагментов псалмов, стихотворений классиков XIX – первой половины XX в. до строк современных поэтов (см.: Ljóðabanki). Один из популярных запросов на форуме Bland.is – просьбы посоветовать красивое стихотворение для некролога (см., например: Falleg ljóð 2011). Помимо традиционно цитируемых в некрологах религиозных образцов (главным образом псалмов) и элегических стихотворений, которые говорят о любви и потере, отдельный пласт составляет похоронная поэзия, созданная профессиональными авторами на смерть конкретного родственника. Так, при желании скорбящие могут подобрать строфу, выражающую горе и благодарность не абстрактному адресату лирического героя, а конкретным покойным матери, дедушке или сестре.
Еще один любопытный пример: поэт и социолог Трюггви Линдал в своем письме в редакцию МБЛ сетует на нехватку подходящей для поминальных текстов поэзии: цитируются либо давно известные стихи классиков, либо предназначенные для пения, а не для чтения псалмы, либо не очень удачные стихи времен юности известных поэтов; использование же современных произведений ограничивается авторскими правами, наличием под рукой нужных книг или неуверенностью в уместности собственного выбора. Трюггви Линдал предлагает решение этой проблемы: он дает разрешение всем желающим использовать его стихотворения (часть которых уже была опубликована в открытом доступе на сайте МБЛ) в некрологах в газете, попутно заверяя, что высокое качество произведений обеспечивается его личным опытом (одна из книг с наибольшим количеством поминальных стихов вышла после похорон его матери) и подтверждается хвалебными отзывами рецензентов. Для всех нуждающихся Трюггви приводит подробный список наиболее подходящих поэтических текстов из своих книг (Lindal 2001).
Авторы некролога, чтобы подчеркнуть свою связь с покойным и обратиться непосредственно к нему, могут выбирать строки и не из «рекомендованного списка» МБЛ. Выбор поэзии зачастую объясняется общими воспоминаниями («Я прощаюсь с тобой стишком, который мама каждый вечер читала нам в детстве, когда укладывала нас спать» [МБЛ, 20.03.2010: 38]), желанием усопшего (например, стихотворение, которое исполнялось церковным хором на похоронах маленькой внучки покойной, которое та сочла очень красивым [Ibid.]), его предпочтениями при жизни (строфа из любимой им песни) или личными ассоциациями скорбящего («Бабушка очень много работала. Она была и есть настоящая исландка. Поэтому я процитирую здесь последние две строфы этой песни [“Исландка” Оумара Рагнассона]»; МБЛ, 23.01.2015).
Так, в некрологах девушке по имени Харпа (Harpa, букв. «арфа») (МБЛ, 09.05.2011) хорошо видны распределение и выбор текстов ее горюющими родственниками и друзьями. Из 11 поминальных текстов (десять из которых – «письма», написанные ее родственниками и подругой) шесть содержат стихотворные строфы, при этом три из шести цитируемых поэтических произведений явно выбраны за то, что перекликаются с именем девушки. Ее старшие братья в своем письме приводят полностью ее любимое «Snert hörpu mína, himinborna dís» («Дотронься до моей арфы, небеснорожденная богиня»; первая часть «Поэмы о птицах» Давида Стефаунссона), которое она часто просила спеть одного брата в детстве и которое ассоциируется в исландской культуре с потерей, особенно потерей ребенка:
Я помню, как ты, когда была маленькой, всегда просила спеть тебе песенку про арфу[31]. Мне тоже нравилось петь тебе «Snert hörpu mína, himinborna dís». [Полностью приводится I часть стихотворения.] Я не сдамся в этой битве за то, чтобы верить в Бога. Я буду биться как боксер, всегда попадающий точно в цель. И, любимая сестренка, в память о тебе я собираюсь подхватить «Арфу» и бежать на работу (Ibid.).
Другой брат цитирует первую строку из гимна «Ближе, Господь, к тебе» («Hærra, minn Guð, til þín», пер. на исл. Маттиаса Йокумссона гимна С. Флауэр Адамс), в исландском варианте ее окончание звучит как «И пусть моя арфа поет: / Ближе, Господь, к тебе, / Ближе к тебе». Лучшая подруга Харпы посвящает ей строфу из «Гимна арфе» Гвюдмюнда Фриманна. Бабушка заканчивает письмо внучке финальным фрагментом-четверостишием из стихотворения «Amma kvað» («Пела бабушка») Эртна Ауртнасона, а золовка и знакомые приводят полные тексты псалмов, сложенных исландскими классиками, из рекомендованного списка. Поэзия становится не только мостиком между скорбящими и Харпой, но и способом продолжения их общения в будущем, пусть и в воображении.
«Письма» и обращения к усопшим
Как пишет Кэстер, некролог – особый жанр, совмещающий в себе черты публичного (публикация текста в газете делает его открытым для всех читателей, а также превращает в «памятник» усопшему, который сохранится в архивах в будущем) и частного (обращение к личным воспоминаниям скорбящих родственников и друзей) дискурсов, для него характерен дуализм аудитории (сторонние читатели – близкие усопшего) и времени (прошлое – настоящее и будущее) (