— Я сказал, что считаю самым уместным организовать переброску по воздуху, а не через ваши установки, — напоминает Милев.
— Помолчите, — прерывает его Дрейк, правда не повышая тона. — Будете говорить, когда вас спросят.
— По воздуху — дело другое, — признаю я. — То есть другой роман, не менее фантастический. Я уже сказал, что вдоль границы существуют зоны, каждую из которых тем или иным образом надо преодолеть. Только никто вас туда не пустит. Население все время начеку, не хуже пограничников. Конечно, если «по воздуху» означает пролететь над страной, тогда дело другое. В таком случае придется проанализировать состояние ее военно-воздушных сил.
— Значит, по-вашему, реального решения нет? — спрашивает Дрейк.
— Этого я не говорил, сэр. Я только говорю, что проект, который мы сейчас обсуждаем, — фантастический проект.
— Не уклоняйтесь от моего вопроса, Питер! — рычит шеф.
— Я не уклоняюсь. Просто сейчас я не готов дать ответ.
— Хорошо. Что вы еще скажете?
— Ничего, разве что на второй границе нас ждут те же трудности. И от всех этих приграничных праздников с точки зрения контрабанды мало толку.
— Если хотите возразить, Майк, сейчас самое время.
Но Милев уже овладел собой.
— Какие там возражения! Это просто болтовня.
— Которую можно проверить, — уточняю я. — И которую может подтвердить любой человек, знакомый с системой пограничного контроля в Болгарии.
— Это болтовня! — повторяет Милев. — Я уже сказал, что берусь осуществить свой проект. А раз я обещаю…
— Кто еще выскажется? — спрашивает шеф. — Вы, Райт?
Красавчик проводит длинными пальцами по длинным волосам и замечает:
— Мне кажется, что мы вынуждены выбирать между одними голыми заверениями и другими голыми заверениями. А это нелегко.
— Только что вы говорили не об уверениях, а о реальности, — напоминает Дрейк.
— Я не имел в виду связи Майка в Мюнхене, а не положение на границе.
— Ларкин?
Ларкин молчит, будто не слышит. Проходит немало времени, прежде чем он открывает рот.
— Когда мистер Питер будет готов ответить на вопрос, тогда я выскажусь.
— Значит, вы считаете, что проект Майка вообще не стоит обсуждать?
Ларкин снова устремляет в пространство тяжелый взгляд, и когда ему надоедает рассматривать обои на стене, роняет:
— Товар, о котором мы говорим, стоит крупных денег, Дрейк.
Я наблюдаю за ним украдкой и все время спрашиваю себя, уж не обманываюсь ли я. Но нет, я не обманываюсь. То есть я действительно буду страшно удивлен, если окажется, что я обманулся. Это непроницаемое лицо, эта недоверчивость, которая запрятана где-то глубоко, но которая есть вторая натура, выдают в нем полицейского. И этот взгляд, который избегает вашего взгляда, но внимательно изучает вас, если вы смотрите в другую сторону; и привычка говорить как можно меньше и только самое необходимое; и хорошо скрытое напряженное внимание, с которым он ловит каждое чужое слово, — все это выдает в нем полицейского.
— Ну ладно, — вздыхает Дрейк и встает, бросая тоскливый взгляд на тележку с бутылками. — Пока хватит!
Мы тоже встаем. Я направляюсь к двери и жду, что вслед мне прозвучит естественная в данном случае фраза: «Питер, вы останьтесь». И она действительно звучит, но касается не меня:
— Ларкин, я попросил бы вас остаться.
Уже второй час, и ресторан почти пуст. Я сажусь у самого окна, чтобы оттуда понаблюдать за кафе по ту сторону улицы, которое я так часто изучаю изнутри. Я только что заказал телячью отбивную, заказ принял Джованни, бакенбарды которого напоминают пару отбивных, как вдруг за спиной раздается знакомый голос:
— Можно сесть с вами?
Когда человек в чужой стране слышит родную речь, ему положено умилиться или прослезиться. Но я почему-то ничего такого не чувствую.
— Конечно, пожалуйста, садитесь.
Майк садится напротив меня, берет меню и начинает изучать его с таким сосредоточенным видом, будто это не меню, а Хартия прав человека. Это меню он давно знает наизусть, и всем заранее известно, что он закажет бифштекс с макаронами, по-болонски или по-милански, но ритуал есть ритуал.
— Джованни, будьте добры, бифштекс по-милански! И кьянти, как всегда.
Обед проходит в полном молчании, и я уже решаю, что Майк отказался от намерения разговаривать со мной, но он отодвигает тарелку, облокачивается на мраморный столик и заявляет:
— Ну и глупо же получилось, а?
— Что именно вы имеете в виду?
— Да вот, недавно. Двое болгар сцепились на потеху этих англичан…
— Да, в самом деле…
— …вместо того, чтобы заранее сесть, поговорить по-человечески и все уточнить.
— В самом деле, — снова соглашаюсь я.
— Но откуда мне было знать, что Дрейк именно сегодня соберет военный совет! А что касается вас, то я думал, что вас просто хотят использовать там, на месте… И согласитесь, что всякие пограничные зоны и сигнальные установки — совсем не мое дело.
— Да-да, естественно.
Мы пьем кофе, Милев продолжает пространно рассуждать о том, как все могло бы получиться по-другому, если бы мы заранее могли договориться; но ничего нового не прибавляет. Я же ограничиваюсь тем, что время от времени киваю в знак согласия, чтобы не слишком повторяться.
Мы расплачиваемся и направляемся в сторону «Аризоны», но на полпути Майк останавливается и предлагает:
— Пожалуй, лучше всего зайти сейчас ко мне и все как следует обдумать.
— Куда нам спешить. Откровенно говоря, сейчас я предпочел бы вздремнуть.
Он взглядывает на меня, будто проверяя, не шучу ли я, и внезапно меняет тон, переходя на «ты»:
— Вздремнуть? Да ты в своем уме? Да ведь пока мы тут с тобой прохлаждаемся, Дрейк, может быть, уже решает нашу судьбу?
— Так уж и судьбу…
— Слушай, ты или валяешь дурака, или слишком наивен. Да ты вообще имеешь понятие о том, что за человек Дрейк? Для него пустить в человека пулю — все равно что поздороваться.
Я осматриваю улицу, почти пустую в это время, потом кидаю беглый взгляд на парадное, у которого остановил меня Милев, — неприглядное и полутемное, не внушающее никакого доверия.
— Хорошо, — уступаю я. — Раз вы считаете, что нельзя терять времени…
Следом за Майком я иду по неопрятной лестнице с полустертыми ступеньками. На втором этаже он открывает своим ключом дверь квартиры и вводит меня в гостиную. Обстановка здесь напоминает мою собственную, гостиничную, с той разницей, что мебели побольше и сама она поновее, а окно выходит в задний двор, загроможденный ржавым железом.
— Не хотите выпить? — спрашивает меня хозяин, который снова перешел на «вы».
— Нет, спасибо. Не хочется.
— Мне тоже. Серьезный разговор лучше вести на трезвую голову.
Мы усаживаемся в кресла по бокам небольшого столика. Милев спрашивает:
— Ведь вас, кажется, именно выпивка привела в этот квартал?
— Да, пожалуй.
— Судьба, — уныло качает головой Майк. — Вас — спиртное, меня — юбки…
— Причем тут юбки? — спрашиваю я, чтобы не молчать.
— А притом, что они не бесплатны, — поясняет хозяин. — И чтобы заработать побольше, я взялся продавать гашиш, а гашиш привел меня к Дрейку…
Он замолкает — наверное, решив, что не стоит перегружать меня информацией. Потом вместо обобщения замечает:
— А теперь нам обоим надо думать, как убраться отсюда.
— Зачем? Здесь не так уж плохо.
— Да, конечно! — с издевкой улыбается Майк. — Особенно если вам и дальше будут платить за шлянье по порнографическим магазинам и по закусочным. Но вы не знаете шефа. Он денег на ветер не бросает. И с самого нчала подсчитал до последнего пенса, сколько на вас потратить и сколько на вас заработать, прежде чем отправить вас в морг.
— У меня от ваших прогнозов испортилось настроение, — бормочу я. — Вам не кажется, что если кто-то под угрозой, то это, скорее всего, вы?
— Верно, вы разнесли мой план в пух и прах, — отвечает Милев. — И Дрейк теперь, наверное, уверен, что я его вожу за нос, хотя у меня такого намерения и не было. Но я ему все еще нужен, хотя бы для того, чтобы высказать мнение о плане, который ему предложите вы. А когда вы это сделаете, ничто не помешает мне разнести его в пух и прах, как вы разнесли мой план.
— У меня нет плана, — успокаиваю я его.
— Если у вас нет плана, вам прямая дорога на кладбище. Если нет, придумайте хоть какой-нибудь. Вы уже знаете слишком много. Дрейк не оставит вас в живых, если решит, что вы ему больше не нужны.
Он молчит, давая мне время вникнуть в то, что сказал, потом переходит к сути дела:
— Будет верхом глупости, если мы, болгары, разрешим этому англичанину расправиться с нами…
— Раз вы ставите вопрос на национальную основу…
— Наше единственное спасение — выработать общий план, для осуществления которого и я, и вы будем одинаково необходимы. Нужно, чтобы это было нечто солидное, в противном случае шеф не одобрит.
— Да, это было бы идеально, — соглашаюсь я, рассеянно глядя на клочок задымленного неба над грядой прокопченных крыш за немытым окном.
— Так что не держите этот ваш план за пазухой, давайте обсудим его спокойно, — заключает Майк.
В эту минуту я улавливаю легкий шум в соседней комнате, что дает мне основание переменить тему:
— Там, кажется, кто-то есть…
— Это мой соквартирант. Не беспокойтесь. Он ни слова не понимает по-болгарски.
— А, ну хорошо.
— Предлагаю обсудить ваш план без проволочек, неизвестно, когда Дрейку вздумается снова вызвать нас.
— У меня нет никакого плана.
— Слушайте, — говорит Милев, стараясь сохранить спокойствие. — Вы не дурак, но и я не так глуп, как вы думаете. Я знаю, что у вас есть план. И еще знаю: вы поэтому разгромили мой план, чтобы подсунуть шефу свой. Но я могу поступить с вами точно так же, как вы со мной. Существует тысяча способов посеять недоверие. Поэтому говорю вам еще раз, не хитрите. Лучше откройте карты, пока не поздно.
— Кажется, мы говорим по-болгарски, а не понимаем друг друга, — сокрушенно говорю я. — Неужели вам непонятно, что это значит: нет у меня никакого плана. Понимаете, нет!