Чжу Бацзе. Кадр из мультфильма «Плоды женьшеня»
Хотелось бы, пользуясь случаем, разрешить вопрос, являются ли мифы о стрелке И и греческом Геракле двумя побегами от одного корня, или же Геракл таким вот образом натурализовался в Китае. Четкого ответа, разумеется, нет, но порассуждать вполне можно. Рассказы о стрелке И возникли в эпоху Чжоу, однако ее хронология весьма растянута – с XI по III в. до н. э., известные же изображения и комментарии относятся к эпохе Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.). Таким образом, можно допустить, что изначальные рассказы об И испытали на селе определенное воздействие греческой культуры. Откуда и с чего бы? А на это есть ответы. Посредством связи Китая с Индо-греческими царствами.
Эллинизм пришел в Индию вместе с воинами Александра Македонского, и часть ее (в основном, «исторический» Пенджаб, бывший куда крупнее нынешнего) недолго входила в его империю; индийский царь-объединитель Чандрагупта (340–297 гг. до н. э., правил с 322 г.). основатель династии Маурьев, отвоевал ее вскоре после смерти Македонского, однако греческое население там осталось (что засвидетельствовано в обращении к грекам как своим подданным покровителя буддизма царя Ашоки (304–232 гг. до н. э., правил с 273 г.). С падением Маурьев (187 г. до н. э.) греки из соседней Бактрии взяли реванш, и в 180 г. до н. э. было основано Индо-греческое царство; позже оно воевало с «породившим» его Бактрийским государством, затем распалось на две половины – Западное и Восточное царства, пока, наконец, не было поглощено и переварено индийскими властителями (10 г. до н. э.), хотя еще примерно на протяжении двух веков в Индии действуют мелкие греческие царьки, вассальные раджам. Индо-греческое царство достигло максимального могущества и размера при царе Менандре I (ум. предположительно в 130 г. до н. э.), по-индийски – Милинде, прославившемся своими каверзными вопросами в собеседованиях с индийскими мудрецами и ставшего буддийским святым-архатом. Книга «Вопросы Милинды» – одна из авторитетнейших в буддистском бирманском палийском каноне «Кхуддака-никая»; более того, известна даже его краткая китайская редакция III в. н. э., соответствующая двум первым книгам пространной палийской. Весьма примечательно с точки зрения поднимаемого нами сейчас вопроса – сношений Индо-греческого царства с Китаем.
Будда. Эллинистическое изображение
Интересно китайское сообщение о том, что некий Инь Мофу – царь Юн-Кюй (т. е. «яванов», греков), обычно отождествляемый с царем Гермеем, еще державшийся в Паропамисадах (ныне афганский Гиндукуш) под напором скифов-саков, заключил союз с китайским полководцем Вэнь Чжуном, управлявшим пограничной областью в западном Ганьсу, против завоевателей, «индо-скифов», как о том повествуется в хронике Ганьсу (гл. 96 А), и вернул престол, став вассалом китайского императора и получив от того символы власти – печать и ленту. Далее сообщается о том, что потом Инь Мофу перебил конвой китайского посла (кстати, еще его отца по имени Ву-Ти-Лао китайцы обвиняли в том, что он некогда убил их послов), и хоть и присылал потом своих послов с извинениями, они не были приняты – «императору посоветовали не замечать их» и отнестись как к простым торговцам. Так что китайцы прервали дипломатические отношения, однако и сами на войну не отправились, так как было высказано возражение о больших трудностях, которые представят войску преодоление гор и боевые действия в них, мудро предоставив царству неблагодарного Гермея погибнуть под ударами врагов. Китай доныне старается придерживаться правила мудрой обезьяны, взирающей с дерева на схватку двух тигров…
К чему было сделано это отступление, вполне очевидно: связи Китая с древними греками, несомненно, были, по крайней мере в эпоху Хань, и мифы о Геракле вполне могли проникнуть в Поднебесную и быть, как обычно, переосмыслены и переварены. При этом остается в силе и теория двух побегов от одного корня, причем вполне возможны оба варианта – и общее происхождение рассказов о деяниях героя гераклического склада, и греческое влияние на китайскую мифологию посредством «индийского транзита». Геракл ведь был весьма популярен в Индо-греческом царстве; недаром после «открытия» Индии Македонским стали появляться мифы о том, что этот великий герой, странник и труженик, некогда добрался и до этих мест, свершив разного рода подвиги и оставив, как обычно, славное потомство. Греко-индийское искусство являет нам некоторые образцы «индийских Гераклов». Например, вислоусый и пучеглазый атлант из Буткары явно внешне пытается походить на Геракла, и даже шкуру львиную на себе для этого носит – однако мускулы его переданы более похожими на жировые складки (это не наше предвзятое мнение, так полагает и специалист по индийскому искусству Г.А. Пугаченкова); некоторые черты Геракла можно увидеть в лике бодхисатвы Ваджрапани из Буткары – всегда вооруженного, зрелого, бородатого, с пышными волосами и высоким лбом, напоминающего Гераклова родителя – Зевса Олимпийского… Но довольно об этом.
Последнее китайское божество, претерпевшее смерть и метаморфозы, о котором мы хотели бы рассказать, – это Гунь, иногда предстающий в образе огромной рыбы; он же – белый конь. Не совсем ясно, бог ли это – внук Желтого императора Хуан-ди, или герой, сын правителя Чжуань-сюя (того самого, что по смерти сам обратился в полурыбу, см. ранее), чунский князь. То ли боги поручил ему усмирить потоп, то ли он сам был единственным из небожителей, кто сострадал людям (хотя подчеркивается, что характер у него был дурной и склочный), и он 9 лет пытался сделать это, возводя земляные дамбы. Потом, по совету совы и черепахи, он похитил у небесного правителя Шан-ди сижан – самораспространяющуюся землю, но и ей он не смог «залатать» прорывы рек. В итоге, поскольку он так и не справился с заданием (не исключено, что и из-за того, что грозный Шан-ди забрал сижан), Гунь был казнен за кражу по приказу Шан-ди богом огня Чжу-жуном [ «Гунь украл у правителя сижан, для того чтобы преградить путь наводнению. Он нарушил повеление правителя, и тот приказал Чжу-жуну убить Гуня в Юйцзяо… Казнили его мечом удао». («Книга гор и морей», раздел «Хэйнэй цзин»)] – и только его сын, дракон Юй, прорывая каналы, сумел устранить наводнение (и еще Шан-ди пришлось вернуть сижан). Какова же посмертная судьба Гуня?
Его историю, однако, уподобляют истории Прометея, похитившего ради людей небесный огонь и низвергнутого в тартар, а также прикованного к скале на терзание Зевсову орлу. Дело в том, что казненный Гунь продолжал определенным образом жить – его душа не покидала неразлагавшееся тело, да еще он умудрился родить Юя: «После смерти труп Гуна в течение трех лет не разлагался» («Гуйцзан», раздел «Кайши»); «Он долго лежал покинутым на горе Юйшань. Почему он не разлагался в течение трех лет? Гунь породил Юя из своего чрева. Как был он превращен?» (Цюй Юань, «Вопросы к небу»); «Юй вышел из чрева Гуня» («Книга гор и морей», раздел «Хэйнэй цзин»). Есть попытка относительно более рационального объяснения порождения Юя – что казненный Гунь умудрился каким-то метафизическим образом сочетаться с девицей Нюй-си (Нюй-ди): «Нюй-ди, набирая из него (источника. – Е.С.) воду, нашла камень, похожий на жемчужину. Он ей понравился, и она проглотила этот камень. Она забеременела и через 14 месяцев родила сына. Когда он вырос, то хорошо знал все источники и родники. Он сменил своего отца Гуня, борясь с наводнением» («Дунь цзя кай шань ту»).
Узнав, что Гунь за три года не сгнил, небесный владыка побоялся, что тот станет оборотнем, и приказал расчленить его тело. Когда его начали свежевать и распороли живот, оттуда вылетел дракон Юй, а сам Гунь превратился в некое животное и скрылся в Пучине птичьих перьев. В кого обратился Гунь – показания расходятся: это бурый или желтый медведь (но тогда он не нырнул бы в пучину), желтый дракон, трехногая черепаха или черная рыба, которая «раздувает усы, звенит чешуей, рассекает громадные волны, веселится и играет с водяным драконом» (Ван Цзя, «Записи о забытых событиях», гл. «Ся юй»).
«После смерти тело Гуня сохранялось три года. Его изрезали ножом, и он превратился в желтого дракона» (цитата из «Кайши» в «Книге гор и морей»). «Некогда Гунь нарушил повеление правителя и был казнен на горе Юйшань. Он превратился в бурого медведя и погрузился в пучину Юйюань» («Речи царств», гл. «Цзинь юй»). «Когда Гунь заканчивал свое путешествие на запад, как он пересек горы? Он превратился в желтую черепаху. Как же колдуны оживили его?» (Цюй Юань, «Вопросы к небу»).
Последнее требует комментария: убитый Гунь в образе бурого или желтого медведя (беда в том, что один и тот же иероглиф обозначает и медведя, и черепаху, поэтому и выходит, что медведь порой плавает в пучине, а черепаха шастает по лесам) отправляется к западным шаманам (тем самым, что воскресили Яюя), чтобы те воскресили его. Однако по пути Гунь видит голодающий от наводнения народ, и он учит людей сеять черное просо и собирать горные травы для пропитания – т. о., он предстает посмертным культурным героем. О том, чем завершилось его путешествие, сведений не осталось. Как заключает Юань Кэ: «Допустим, что Гунь превратился в желтого дракона, который погрузился в пучину. Этот дракон, по нашему представлению, передал всю свою чудесную силу сыну, а сам стал обычным драконом, ничего божественного в нем уже не было. Сведений о судьбе Гуня, после того как он уплыл в бездну, не сохранилось. Весь смысл его дальнейшего существования состоял в том, что он мог видеть собственными глазами, как его сын продолжал его дело и спасал людей, тонувших в море страданий».
Возможно, что Гунь – то же, что и бог северного ветра Юй-цян, поскольку последний пребывал в двух ипостасях: как божество ветра – в виде птицы с человечьей головой, как божество моря – в виде рыбы с человечьей головой. При этом он мог быть и чисто огромной доброй рыбой, северным китом по имени Гунь (!), и злобным (почему-то именно так, наверное, потому, что, по поверьям китайцев, северный ветер приносит мор и смерть) фениксом.