– Отпад, – выдохнула Тушка.
– Пожалуй… – замялась я. – В общем… А, вот мы и пришли.
Перед нами была дорожка, ведущая к черному ходу.
В феврале тысяча девятьсот сорок девятого года мой будущий дед решил сочетаться браком с сестрами Азис – Аасни и Жобелией; не просто по воле Божьей, а по настоятельному требованию он возвел себя в сан «высокопреподобнейшего», что давало ему право совершать религиозные таинства. Сестры были только рады узаконить menage a trois1и срочно украсили вестибюль фабрики. Шафером выступил Иойн Мак-Илоун, фермер, предложивший в свое время сестрам, а затем и моему деду приют и подмогу. Мистер Мак-Илоун и Сальвадор пристрастились к игре в шашки, которой посвящали два-три вечера в неделю, часами просиживая в гостевой спальне (она же кабинет) на ферме Ласкентайр, в паре миль по дороге от заброшенной фабрики по переработке водорослей. Каждый раз у них возникали непримиримые разногласия, подогреваемые виски, на которое не скупился мистер Мак-Илоун, но оба, будучи заядлыми спорщиками, только и ждали следующей возможности подвигать шашками, промочить горло и устроить перепалку, хотя, проснувшись поутру (мистер Мак-Илоун – в одиночестве, на узкой койке, придвинутой к стене старого фермерского дома, а дед – меж двух сестер Азис, на широкой лежанке в фабричной конторе), не могли вспомнить, из-за чего разгорелся спор.
Сальвадор и две его невесты провели первую брачную ночь, как и все прочие ночи, прямо на фабрике, но ради такого случая сестры заранее отделали другую часть фабричной конторы, украсили свечами и перетащили туда супружеское ложе – два матраца, накрытых простыней. Среди ночи по этой постели заметалась крыса, которая до смерти напугала сестер и чуть не сорвала главное действо, поэтому на другое утро Сальвадор соорудил необъятный трехспальный гамак из канатов, деревянных реек и большого паруса – все эти подручные материалы он давно подобрал на берегу, пока бродил в поисках своей котомки.
В огромном гамаке, подвешенном на железных стропилах фабричной крыши, сестрам было намного спокойнее, но через пару месяцев фабрику сожгла разъяренная толпа местных жителей; дед с двумя женами перебрался в сарай на ферме мистера Мак-Илоуна, успев спасти от огня только заветный сундучок Жобелии, присланный из Халмакистана, баночку драгоценного бальзама жлоньиц и этот исполинский гамак, который чудом удалось запихнуть в фургон.
Впрочем, из недомолвок Астар и Калли, слышавших эту историю от самих сестер, у меня сложилось впечатление, что виной всему была не разъяренная толпа, а жалкая горстка бузотеров: в пятницу вечером, когда в пивной яблоку негде было упасть, завсегдатаи обменивались нелепо преувеличенными слухами о матримониальных забавах странной троицы; кое-кого из гуляк это задело за живое, и они, вооружившись фонарями, отправились в темноту, но вовсе не для того, чтобы поджигать фабрику, а для того, чтобы отыскать двоеженца и спустить с него шкуру. Однако дедушка, дорожа своей шкурой, успел схорониться в фургоне, где сестры укрыли его кипами бракованной шотландки, купленной за бесценок на срочной распродаже в Портри. Как на грех, кто-то из пьяниц споткнулся и разбил фонарь; начался пожар, собутыльники бросились врассыпную, а дед только глубже зарывался под клетчатые рулоны. Сестры попытались справиться с огнем своими силами, но безуспешно – оставалось спасать хотя бы самое пенное. Нет, все-таки дедушкина версия звучит лучше. Так или иначе, когда Община переехала в Верхне-Пасхальное Закланье, тот необыкновенный гамак остался в Ласкентайре, и Сальвадору с женами пришлось довольствоваться более прозаическим ложем, составленным из двух кроватей, однако с той поры гамаки для нас священны, и Богоизбранникам предписывается у себя дома хотя бы изредка спать в гамаке, а вне дома – и вовсе каждую ночь (причем головой к Общине – в знак того, что мыслями они там). Что до меня, в гамаке мне просто-напросто удобно, а в обычной кровати неуютно, поэтому гамак всегда со мной.
Я лежала в гамаке. У меня плыло перед глазами. За ужином было выпито слишком много сидра. Дома, если кого-то тянет выпить, мы почти всегда удовлетворяемся различными сортами эля, которые производит наша собственная пивоварня, прямо на ферме. Для некоторых обрядов требуется особый, Священный эль; вообще говоря, тот факт, что жидкости, прошедшие брожение или перегонку, определенным образом воздействуют на человеческий мозг, в лучшем случае воспринимается нами как благословение и дар Божий, а в худшем – как пример Их изощренного чувства юмора, которое было бы опасно и неразумно порицать, но и отвергать тоже непозволительно. Вместе с тем, разрешая и даже поощряя легкое подпитие, особенно во время торжеств, мы осуждаем чрезмерные возлияния, которые доводят человека до потери контроля над своим физическим и психическим состоянием.
У наших сортов пива ярко выраженный вкус, но крепость невелика, тогда как сидр, купленный в тот день к столу, обладал прямо противоположными свойствами, и теперь я мучилась оттого, что не учла это обстоятельство.
Вечер мы провели не без приятности, в компании других незаконных жильцов: это были ирландец Дек, видевший, как брат Зебедий омывал мне ступни; Боз, могучий иссиня-черный парень с Ямайки, говоривший нараспев фантастически бархатным грудным голосом; подруга Боза по имени Скарпа – изящная бледная девушка из южного Лондона; и, наконец, Уине – уменьшенный двойник Боза, но, как ни странно, с ирландским говорком.
Поначалу они отнеслись ко мне настороженно, однако вскоре обстановка разрядилась: потепление началось за ужином, состоявшим из овощного рагу, сладкого картофеля и курицы (я, конечно, птицу есть не могла и только порадовалась, когда брат Зебедия тоже отказался), и окончательно возобладало в практически пустой, но отлично оснащенной гостиной, во время просмотра какого-то видеофильма. Сперва меня угнетало нагромождение техники, но я не стала нарушать компанию: во-первых, мне надлежало оставаться посланницей нашей веры, а во-вторых, просто хотелось отблагодарить хозяев за гостеприимство.
Без сомнения, общая непринужденность объяснялась преимущественно действием сидра и самокруток с травкой, которые у ребят ходили по кругу, но не в последнюю очередь также и тем, что я изображала из себя блаженную и потчевала остальных рассказами о нашей жизни в Верхне-Пасхальном Закланье, об истории нашей Церкви, об откровениях, заповедях и ритуалах.
Судя по взрывам хохота, веселье было неподдельным. Дек вытер глаза, полные слез, и спросил:
– Бох ты мой, Айсис, что тебя сюда привело?
– Особое задание.
Все развеселились пуще прежнего. Подозреваю, Зебу временами было за меня неловко, но я, храня приверженность Ордену, все же не считала зазорным смешить других, тем более что объект насмешек, как известно, по зрелом размышлении может показаться разумным, а в конце концов даже мудрым. Какими только путями не распространяется благое слово!
Когда после ужина мы с Зебом пошли мыть посуду, мне удалось поговорить с ним наедине. Я вкратце изложила суть своей миссии и подчеркнула, что жду от него всемерного содействия в поисках, которые необходимо начать с самого утра.
– Ну, не знаю. Чтоб она. На весь мир. Знаменитая, – бормотал Зеб, обращаясь к мыльным тарелкам.
– Верь мне, брат Зеб, – сказала я. – Разве ты ходишь на концерты классической музыки? Вращаешься в музыкальных кругах?
– Не. Ну.
– То-то и оно.
Брат Зебедий готов был ввязаться в спор, но смиренно потупился под моим суровым взглядом.
Когда на экране замелькал очередной видеофильм – погони, мощные взрывы, крутые американские парни, битье посуды и все что положено, – мне в голову ударил алкоголь. Я встала, пожелала всем спокойной ночи и попросила большую кружку воды, чтобы поставить рядом с гамаком. Под огоньком свечи попыталась прочесть несколько абзацев из «Правописания», но глаза безнадежно слипались. Пришлось закрыть священную книгу, дав себе слово завтра вечером прочитать вдвое больше. Я разделась до нижнего белья и, невзирая на свое сумеречное состояние, с легкостью забралась в гамак.
Покачиваясь, я старалась не думать, что у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь; почему-то мне пришло в голову, что все мы здесь слегка урезаны: Айсис – Ай; Зебедий – Зеб; Деклан – Дек; Уинстон – Уине. Насчет Боза и Скарпы не поручусь – одно имя точно звучало как сокращение, хотя оба смахивали на прозвища.
Я встала в туалет, для приличия накинув куртку. На обратном пути до меня донесся обрывок чьей-то нелепой фразы, вроде как «…на корпус пробило», и в ту же секунду брат Зебедий, в одних трусах и с амулетом на шее, пулей вылетел из своей комнаты, едва не сбил меня с ног и, зажимая рот ладонью, ринулся в уборную, где у него началась безудержная рвота.
Я стояла у деревянной лестницы, ведущей на чердак, и раздумывала, не нужна ли брату моя помощь.
Через некоторое время Зеб вышел из уборной, облегченно вздыхая и ухмыляясь.
– Как ты, брат Зебедий? – спросила я.
– Нормалек. – На его лице сверкнула широкая улыбка. – Ага. – Он обнял меня за плечи и привлек к себе. – Красивая ты, Ай. – Напоследок вздохнул и все с той же улыбкой исчез в комнате, где ждала Тушка.
Слегка опешив, я вскарабкалась по лестнице, снова улеглась в гамак и позавидовала брату Зебу, который на удивление легко справился с недомоганием.
Глава 8
– А кенгуру?
– Кенгуру? – До меня не доходило, о чем спрашивает брат Зебедий.
– Кенгуру, – подтвердил он, когда мы входили в поезд метро на станции «Килберн-парк».
В вагоне были свободные места, и я уже приготовилась уличить Зеба, когда тот плюхнется на мягкое сиденье, не имея при себе доски. Прочистив горло, он сделал вид, будто всего-навсего решил взять газету, оставленную кем-то из пассажиров в середине вагона, и вернулся ко мне еще до того, как закрылись двери. Поезд тронулся.