Умная пуля — страница 28 из 47

а отца и брата. Один грохнул другого, и я потерял обоих. Мать не выдержала, умерла. Стерва, еще и у сестры мужа увела. Узнав, что выхожу, исчезла на десять лет. Жизнь поломана. Три ходки… Веришь? Не трогал я ее. Не знал даже, что объ—явилась. А выходит, роковая она для меня, за собой в могилу тащит. А может, она сама себя того?.. — А как нож к ней попал? — Потерял я его. — Николай напряг лоб. — Когда не помню. Давно. Все его знали. Если бы у кого объ—явился, мне бы сразу стукнули. — Сталь шикарная, — похвалил Елагин. — Звенит, как струна. Жаль — вещдок. Я ж охотник. А там знаешь, что главное? Ножом похвалиться. Не подскажешь, где такие делают? — Один с Москвы сталюку притаранил. Ему тут умелец отковал пару штук. Он мне и подарил. — Блин, а у него как-нибудь можно достать металл? — с досадой воскликнул следователь. — Ну и как ты это представляешь? Привет, Коромысло, я, «важняк» Елагин, по наводке Кузьмы. Где у тебя сталь хранится? — Похоже, ты парень догадливый. — Я почему его сдаю? Зверье. А ты еще на человека похож. Но уходи из системы. Говном станешь быстро, — дал совет от души рецидивист. — А мастер? — вспомнил Елагин. — Он, к сожалению, умер в прошлом году. — Ответ неверный, — вздохнув, проговорил Рюрик. — Анатольича мы вычислили по почерку. И тво—его другана возьмем рано или поздно. Он же без тебя регулярно его навещает. Вот только правильно ты сказал: зверь. Людей невинных почем зря режет. И я с тебя не слезу, пока не узнаю все! Пойми, мне насрать на тебя с твоими соплями! Но чтоб сберечь еще одну невинную душу, я готов на все! Клянусь, когда возьмут, первое, что он узнает, что это ты его сдал. А тебя до тех пор подержат в нашем изоляторе, где никакая почта не работает. Кузьмин напряженно молчал, вглядываясь в покрасневшее, внезапно покрывшееся многочисленными белыми шрамами лицо следователя. — Я верю, что это не ты убил Степанцову. И могу это доказать. Сегодня же будешь спать в своей кровати. Но если не услышу то, за чем приехал, нары в три смены… — Ну и чем ты отличаешься от нас тогда? — Не волнуйся. Совесть меня мучить не будет. Я же тебя не от сохи отнял? — улыбаясь, произнес Елагин. — Под твой нынешний бизнес тоже статью подобрать можно. — Знаешь, что такое сдать друга, с которым пять лет баланду хавал? — выдавил Кузьмин. — Знаю. У нас половина «воров в законе» на окладе в МУРе состоит в качестве официальных осведомителей. Ну что, дальше будем строить девочку? А может, это он тебя подставил? — Он бы не стал умничать, — произнес Кузьмин. — Ножом по горлу, как говорится, и в колодец. — Значит, боишься? Слово даю, никто не узнает, — пообещал Елагин. — Вынь из магнитофона пленку, — откинувшись назад, произнес Кузьмин. Рюрик вытащил кассету и положил ее на стол. Задержанный взял ее. Начал вертеть в руках. Затем разломил пополам. Секунду молча смотрел на пластмассовые обломки. Неожиданно резко полоснул себя по горлу острым куском. Медлительный Елагин в минуты опасности преображался. Ящерицей он метнулся на рецидивиста. Свалил на пол. Вырвал из рук осколок. В открывшуюся дверь ворвались два милиционера. Замотали горло бинтом из аптечки и, надев наручники, потащили его к автомобилю. Через сорок минут к ожидавшему у двери перевязочной Елагину подошел долговязый хирург в темно-синем операционном костюме и произнес: — Ну, молодой человек, можете смело продолжать свой допрос. Попытки суицида не было. Этим перерезать горло невозможно. У него слегка подрана шея. Елагин вошел. Кузьмин, показав на горло, что-то невнятно прохрипел. Тогда Рюрик вынул блокнот. Вырвал лист и протянул его вместе с авторучкой. «Атаман, Копылов Сергей Иванович», — написал Кузьмин. Затем, оглянувшись, начал быстро рвать бумагу на мелкие кусочки. После чего засунул их в рот и, разжевав, проглотил. — Где его можно найти? — спросил Елагин. — Не знаю, — шепотом произнес Кузьмин. — В Подмосковье у него тренировочный лагерь. Я там был один раз. Пьяный. Привозили ночью. Дорогу не помню. — Кого он там тренирует? — Малолетних киллеров… — Еще два вопроса можно? — спросил изрядно уставший за сумасшедший день Рюрик. Николай кивнул. — Зачем спектакль? — В ментовке жучков напихано до самой ж… — А за что Шарко мог пришить Люську и подставить тебя, знаешь? — Знаю. Но это другая история. Семейная, и тебя она не касается! — Блин, ну и наворотили вы в своей деревне. Шекспир в гробу от зависти переворачивается.

Часть третья

Глава 1 Гонки на раздевание

Профессор Чабанов чувствовал себя уверенно до того момента, как позвонил Маркиз. Тоном, не терпящим возражений, он распорядился: — Сейчас подъедет от меня КамАЗ с номером четыреста пятьдесят. Дашь распоряжение пропустить на территорию. Он въедет в помещение производственного цеха. Затем выедет. Нигде не фиксировать. Разрешить вывоз без досмотра. — А могу я узнать, как хозяин, что в нем? — Нет. Это не твое дело. Сам же знаешь, ничего ценного в производственных цехах нет. Гарантирую, что это не станок и не товар со склада учтенной продукции. — Хорошо, но я сам должен убедиться. — Ребятам дано указание пристрелить всякого, кто попытается приблизиться к грузу. Сиди на месте. Профессор понял, что в этой игре он разменная пешка, которой вряд ли суждено не только стать ферзем, но и дожить до конца партии. Он выполнил все указания. Чабанов всегда считал себя неплохим игроком, старательно избегая слова «интриган». Он твердо верил, что интеллекта каждому человеку отпущено примерно одинаково. Просто одному дано глубоко уйти в дебри науки, другому предписано всестороннее развитие. «Ботаники», как правило, имели весьма примитивные взгляды на реальную жизнь. Ими легко было манипулировать, и на этом поприще Чабанов чувствовал себя, как санитар среди душевнобольных. Не имея никаких природных задатков, он сделал блестящую научную карьеру и теперь мечтал лишь о больших деньгах. Он рано понял, что не желает трудиться, не имеет талантов, чтобы жить, не сильно напрягаясь, боится криминала. Выход был один. Он поступил в танковое военное училище. В армии в те времена неплохо платили. Однако для карьерного роста надо было заканчивать академию. Оказавшись в другом мире, он внезапно понял, что можно восемь часов провести, занимаясь дуракавалянием и пойти вечером в театр или ресторан. А его по окончании академии опять ждали недельные полевые учения, после которых от вибрации танка не ощущаешь разницы между женщиной и батареей отопления, грохот и лязг поселяются в голове навсегда, легкие становятся существенно тяжелее от килограммов проглоченной пыли. Он женился на уродливой дочке начальника одной из кафедр. Остался в адъюнктуре. Защитил диссертацию. Но времена изменились. Все, что творил до этого, относилось к разряду уголовно не наказуемого. Теперь же правили бал иные. Пришло твердое убеждение в безнаказанности большого капитала. Ни одного из крупных махинаторов и откровенных воров нового времени, пойманных с поличным, не наказали. Он даже смог эмпирически вывести сумму, начиная с которой человек становился неподсуден. И эта сумма имелась в активах его предприятия. Однако, ввиду высокой степени секретности, приватизации и продаже оно не подлежало. Можно было немного приторговывать товаром и производственным оборудованием. Чабанов проводил бесконечные маркетинговые исследования среди фирм, поставляющих оборудование за рубеж. Его товар интересовал лишь крупные государственные объединения, сжиравшие всю прибыль. Однажды на одном из совещаний-фуршетов сошелся с помощником депутата по прозвищу Маркиз, который жил явно не по средствам. Тот понял все с ходу. Они сделали несколько тайных поставок. Появились хорошие деньги. Доллары пьянили. Чабанов уже подсчитывал, сколько можно получать, развернув производство на полную мощность. Единственным камнем преткновения был шеф. Чабанов начал собирать на него досье. И тут выяснил, что у Жбановского есть племянник, ненавидящий дядю. Он подбросил идею, зная, что помощнику приходится общаться и с криминалом тоже. Через некоторое время в доверительной беседе Чабанов узнал, что неуравновешенный наркоман Виктор Тур уже «заказал» дядю. Выждав некоторое время, профессор побежал вниз. Подскочив к учетчице, прокричал: — КамАЗ был? — Был. — Груз вывез? — Вывез. Вы же сами распорядились. — Номер хоть записала? — Запомнила я его. — А что за груз был? — Степанов что-то с Марком Борисовичем ваяли последнее время. Ружье какое-то. У рабочих можно узнать. — Что? — удивился Чабанов. — А где сам Степанов? — Так его этот, жирный, из «плекуратуры», увез. Чабанов почувствовал себя немцем в сорок пятом: русские вывезли заводы, американцы — чертежи и ученых. Вернувшись в кабинет, набрал номер. Ответил голос пожилой женщины. Профессор произнес:

— Пятьдесят второй. Жду звонка тринадцатого. Это был единственный способ связи с Маркизом. Несколько минут Чабанов походил по кабинету. Босс мог перезвонить и к вечеру, однако он среагировал оперативно. — Ну чего тебе еще? — раздался встревоженный голос. — Ты мне не скажешь, что вывез? — Я и сам не знаю. — А хочешь знать? — Нет, — ответил Маркиз. — Я жить хочу, поэтому лишние тайны мне ни к чему. — Придется все же кое-что выслушать. Едва твои орлы вывезли новое суперружье, как следователь из прокуратуры, я говорил, Курбатов, увез в неизвестном направлении соавтора проекта Степанова! — Вот черт! — выругался Маркиз. — Меня надо было ставить в известность! — вставил Чабанов. — Ладно, как-нибудь выкрутимся. Вот что, попытайся выяснить осторожно, где он может быть, квартира там, дача, друзья-подруги? А следователя я беру на себя. Как появится, звони мне. Есть одна идея по этому поводу… Турецкий задумчиво вошел в кабинет. Несколько раз обошел вокруг стола, словно не замечая сидевшего на его краю Елагина. — Рюрик, а почему я никогда не вижу тебя сидящим за столом? Всегда на нем. — По большому счету, это условность, как сидеть. В Риме было принято возлежать вокруг бассейнов. Я думаю, здесь дело, скорей всего, в подсознательной привычке копировать привычки лидера, — ответил Елагин, тем не менее слезая со стола и слегка краснея. — Ничего нового о Володьке, Александр Борисович? — Нет. — А по делу? Ну, по этому дерьму, кое-что… Дверь распахнулась. Шумно ворвался Курбатов и начал вытворять нечто. Турецкий и Елагин невольно уселись практически симметрично на противоположные концы стола, изумленно созерцая танцующего Курбатова. Впрочем, его странные телодвижения с таким же успехом можно было назвать и эпилептическим припадком с потерей контроля над двигательными центрами. — Грандиозно. Ничего подобного не видел, — не выдержал Турецкий. — Это как называется? — Вероятно, танец живота, — предположил Елагин. — Намекаешь, что я весь — сплошной живот? — задыхаясь, но не прекращая трясти избыточными жирами, произнес сын профессора. — Но готовьтесь морально, ибо вам предстоит лицезреть еще более потрясающее зрелище, и я провожу подготовку, опасаясь за вашу психику. — Ты начнешь медленно раздеваться? — предположил Рюрик. — Вот уж не знал о ваших наклонностях! — парировал Курбатов. — Но, но порнографити! — произнес он с сильным итальянским акцентом, сделав ряд ритмичных движений тазом. — Сексуале! — томно прошептал, начав круговые движения. — Александр, тебе никто не говорил, что у тебя совершенно отсутствует понятие о коорд