от период, когда на нее сыплются военные заказы? Неужели наука – это тоже одна из военных целей?
Ответ: Должен признать, что мы достигли больших высот в лазерной технике благодаря поддержке ВПК. Особенно помогла лазерам программа «звездных» войн. До начала 1980-х, это могу сказать ответственно как руководитель советской программы, мы обгоняли Америку. И сейчас по ряду направлений, например по твердотельным лазерам, ей не уступаем. В оборонном отделе ЦК работали очень умные люди. Жаль, сейчас чиновники, которые руководят наукой, до этого уровня не дотягивают. Современная наука немыслима без солидного финансирования. Как ни печально признать, лишь щедрая денежная подпитка «оборонки» позволила достичь высокого уровня «мирного» лазера, например, в медицине. Так произошло и у нас, и в США. Хотя я не верю в техническую возможность осуществления программы ПРО в том виде, как сейчас задумали американцы. Может быть, это закон: сначала уничтожение людей, только потом помощь людям.
Вопрос: Что можно сделать для того, чтобы наука в нашем государстве вновь заняла достойное место?
Ответ: Не знаю, это вопрос не ко мне. Основные деньги уже у олигархов, а им наука безразлична. И все-таки мне кажется, что деньги есть и у государства. Это в глубине души все знают. Ленин и Сталин и в более тяжелые периоды понимали, что без науки страна не выживет. Сейчас зависимость от науки гораздо критичнее. У меня ощущение, что в последнее время отношение власти к ученым стало меняться. И молодежь, заметьте, вернулась в вузы.
Вопрос: Наше общество стремительно прощается с атеизмом. Для многих политиков самое милое дело – сфотографироваться со свечкой в храме. Что они делают в другое время, непонятно. И научное знание, так уже кажется, мирно сосуществует с религией. Как вы считаете, есть ли противоречие между верой в Бога и занятиями наукой?
Ответ: Одно другому не вредит. Большинство ученых, а я знаю всех мировых авторитетов, в церковь не ходит. Но Чарлз Таунс, с которым мы получили Нобелевскую премию, молился перед едой. Это я видел неоднократно, он бывал у меня в гостях. По-настоящему опасна лженаука, когда зовут экстрасенсов, чтобы самолеты искать. В России мистификаторов стало очень много – это опасный синдром.
Вопрос: Александр Михайлович, летом за неделю до смерти Басова вы виделись с ним. О чем вы беседовали?
Ответ: Мы давно не виделись и соскучились друг по другу. Пить ни ему, ни мне уже было нельзя, даже рюмку не подняли. Обсуждали научные проблемы. Он очень любил науку. И был очень талантливым ученым. После этого разговора я понял, что самые светлые наши воспоминания связаны с наукой.
Я думал, что после нашей встречи он окрепнет. Хотя выглядел он плохо, очень похудел. Я тоже похудел. Но он похудел стремительно, как-то сразу, а я худею постепенно.
Жалко, что после смерти Николая Басова в России осталось только два нобелевских лауреата по науке – я и Жорес Алферов.
2001
Академик Константин СкрябинХОЧУ ЖИТЬ В РОССИИ, ЧТОБЫ ПРОДОЛЖИТЬ ДЕЛО СВОЕЙ СЕМЬИ
Вопрос: Константин Георгиевич, в советские времена была популярной тема рабочих династий. У вас первая в стране династия академиков. При этом ваш дед и отец были не рядовыми академиками. Именем деда названа улица в Москве, именем отца – институт в Пущино. Оба были Героями Социалистического Труда, лауреатами Госпремии. При таких связях ваш путь в Академию наверняка был устлан коврами.
Ответ: Вместе с друзьями деда и отца я унаследовал и их недругов. В Академии кипят страсти, как при мадридском дворе. Когда умер отец, а я уже был доктором наук, один очень влиятельный и очень талантливый академик сказал: «Даже если Костя проживет 94 года, как его дед, академиком он не станет». Действительно, я много раз баллотировался в Академию, но мне не хватало одного-двух голосов. Я с детства рос среди академиков и никогда не занимался организацией собственных выборов, как делают многие, не вступал в соглашения, хотя предлагали многократно. Это всех безумно раздражало. Но, конечно, я хотел попасть в Академию, потому что, во-первых, воспринимаю ее как родной дом, а во-вторых, хотел продолжить семейную традицию и сделать нашу фамилию первой семьей академиков в трех поколениях.
При всех многократно описанных недостатках Академии в ней много замечательных ученых. И для страны Академия сделала невероятно много. И дед, и отец были настроены очень патриотично, хотя оба в 1930-х годах по несколько месяцев отсидели в тюрьме. Меня поражает, что в самые тяжелые годы дед не терял оптимизма и работал во благо страны. Он участвовал в создании Сельхозакадемии и Медицинской академии, академий в союзных республиках, многих институтов. Отец почти двадцать лет был главным ученым секретарем Академии, создавал Научный центр в Пущине, был вице-президентом Всемирного совета ученых. Отец был первым советским ученым, кого Хрущев направил на стажировку в США в лабораторию нобелевского лауреата Ваксмана, при этом выяснилось, что у него не снята судимость по политической статье.
Не люблю высокопарность, но созидание – традиция семьи Скрябиных. Несмотря на выгодные предложения из западных лабораторий, передо мной никогда не стоял вопрос, чтобы уехать из России. Я хочу жить в России, чтобы продолжить дело Скрябиных.
Вопрос: Столь симпатичный по литературе образ русского интеллигента, похоже, безвозвратно уходит. Расскажите, каким был академик трех академий Константин Иванович Скрябин.
Ответ: Дед родился в купеческой семье, основатель которой при Петре построил первую теплицу в России. Но особых средств не было, потому что глава семьи влюбился и уехал с актрисой в Маньчжурию. Дед окончил реальное училище, и в университет смог поступить только по высочайшему соизволению. Долго работал ветеринарным врачом. Невесту, мою бабушку, выкрал у семьи в Грузии. Почти все, что наука знает в области паразитологии и гельминтологии, сделано дедом. Абсолютной пунктуальностью он похож на Паганеля. Всю жизнь, день за днем вел дневники – 60 томов хранятся в архиве Академии. Когда мы собирали грибы, он вынимал червячков и сквозь очки внимательно рассматривал их, откладывал для изучения. Более ста видов червей названо именем Скрябина. Я никогда не видел деда без жилетки и галстука. Он свободно говорил на английском, немецком, французском языках и считал, что читать Флобера в переводе неприлично. Дед делил человечество на две части – на тех, кто вежлив, и на тех, кто невежлив со швейцарами. В нашем доме было много ученых, и ребенком я считал, что профессор – это тот человек, который подает чай дедушке. Со мной нянчились великие старики, соседи по даче Обручев и Кржижановский, который рассказывал, как катался на Женевском озере на лодке с Володей и Наденькой. Яркие детские воспоминания – новогодние елки с домашним театром, которые устраивались на даче президента Академии Сергея Вавилова. Самым дорогим подарком тогда были мандарины…
Одна из самых ценных для меня семейных реликвий – книга деда «Моя жизнь в науке» с дарственной надписью мне, студенту биофака: «Дорогому внуку на добрую память. Я с большим удовлетворением признаю, что ты нашел верный путь для работы в глубоко интересующей тебя области науки, – а это является главным фактором того, что именуется человеческим счастьем!». В дарственной надписи в другой книге, которую дед подарил моему отцу-школьнику, есть слова: «Я очень хочу, чтобы, став взрослым, ты усвоил то, чем проникнута каждая страница этой книги: любовь к труду, уважение к научному творчеству и, самое главное, – громадное желание помочь человечеству в недугах». Всю жизнь мысленно я постоянно возвращаюсь к урокам деда…
Вопрос: Такие напутствия в наше время вряд ли услышишь… Сын Хрущева Сергей Никитич рассказывал мне, что из всех биологов его отец, желавший по молоку и мясу перегнать Америку, уважал лишь Лысенко, который ныне видится зловещей фигурой, и Скрябина. Как они ладили? И почему ваш дед не вступил в партию?
Ответ: Однажды Лысенко после разгрома генетики предложил деду устроить дискуссию о том, как уживается паразит с хозяином в социальных условиях на примере живых организмов. Дед моментально ответил, что ничего не понимает в паразитологии, потому что занимается гельминтологией. Хрущев стал уважать деда, когда за границей узнал, что Скрябина считают великим ученым. По настоянию Хрущева дед выступил на Пленуме ЦК, где сказал свою знаменитую фразу: «Если институт состоит из стариков – это трагедия. Если только из молодежи – это комедия». Однажды Хрущев позвонил нам домой, и бабушка сердито сказала: «Константин Иванович сейчас обедает, но я попробую его позвать». Было ясно, что Хрущев уговаривает деда подать заявление в партию. Дед, я это слышал своими ушами, ответил: «Мне 90 лет, и, если я вступлю в партию, все решат, что старик спятил. Никита Сергеевич, я не хочу дискредитировать партию».
Должен сказать, что эволюция научных интересов нашей семьи повторяет эволюцию биологической науки. Классическая зоология – у деда, классическая микробиология – у отца и молекулярная биология, генная инженерия – у меня.
Вопрос: На последнем Общем собрании Академии наук вы сделали доклад, из которого следует, что в ближайшие годы человечество ожидает гуманитарная революция, которая решительно изменит качество жизни и увеличит ее продолжительность. Не побывали ли вы сами у последнего предела, поскольку интерес к этой теме нередко идет от личного опыта?
Ответ: В 40 лет лучшими врачами, в том числе английскими, мне был поставлен смертельный диагноз. При росте 189 см я весил 55 кг. Мне предложили возглавить лабораторию, но я не знал, могу ли согласиться, ведь отпущено всего несколько месяцев. Смотрел на своего учителя академика Баева и думал: «Ему 84 года, он на Соловках сидел, но я раньше уйду». Гениально вел себя отец, он отчитывал меня: «Ты умирать собрался? У тебя много дел, ты обещал их сделать». Диагноз подтверждался несколько раз, но вдруг оказалось, что врачи ошиблись. То состояние, в котором я побывал, переворачивает мировоззрение. Огромное число вещей, которые раньше казались ценными, теряют всякое значение. Совсем иначе начинаешь относиться к друзьям, к работе, к детям. Теперь я понимаю, что я абсолютно счастливый человек и никаких карьерных приобретений мне не надо. Кафедра, институт, жена, сын, маленькая дочка, наука – это счастье.